Второй шанс (СИ)

— Вот что, Майда, попроси-ка у Аселя парочку его аселий?
— Да ты что? Он же не даст! Они у него все пронумерованы…
— А ты попроси самый вялый и поломанный образец, который он не выкинул только потому, что руки не доходят. Скажи, это для эксперимента!
— Ладно, — пожала плечами девушка, — я попробую.
Она ушла. Ольга обернулась на контейнер и обмерла. Монстр смотрел на нее в упор. Словно что-то понимал.
— Ты голодный, — женщина подошла ближе. — Но не бойся, мы тебя накормим. Мы что-нибудь придумаем, обещаю!
Она протянула ладонь, коснулась стенки — и монстр неожиданно повторил ее жест.
Ольга затаила дыхание. Это было невероятно. Между ними было только стекло. Пальцы монстра касались его точно там, где, со своей стороны, дотрагивалась до него Ольга. Она осторожно провела ладонью по стеклу — и лапка монстра тоже скользнула вслед.
— С ума сойти, — выдохнула женщина.
Монстр тут же шарахнулся прочь, словно его напугал звук человеческого голоса. В тот же миг послышался мягкий шорох отодвигаемой переборки.
— Вот! Принес!
На пороге стоял Соберон Крисп, на вытянутых руках, как святые дары, держа перед собою кювету, в которой плавали помятые водоросли.
— Это здорово! — Ольга подошла, заглянула внутрь. — А почему только две?
— Сколько Асель отдал, столько и взял! Держи!
Он сунул кювету ей, и молодая женщина с опаской вынула ее из его рук прежде, чем студент успел как бы невзначай коснуться ее пальцев.
— Спасибо. Дальше я сама!
— А зачем они тебе?
— Надо. Можешь быть свободен.
Но Соберон уже закрыл дверь с этой стороны.
— Не-а! Мне любопытно! — промолвил он. — Майда что-то лопотала по поводу кормления монстра, но мы так и не поняли. Ты действительно собираешься его накормить вот этим?
— Собираюсь, — Ольга отвернулась от Соберона. Ей было неприятно, что студент остался с нею наедине. Он и так не дает ей прохода — норовит подставить стул за ужином и завтраком, придерживает дверь при входе в кают-компанию, старается сесть поближе и отвлекает разговорами.
— Тебе разве не нужно возвращаться в лабораторию?
— Да что мне там делать? Физраствор на предметные стеклышки наносить? Пробирки подавать? Или камушки перебирать?
— Опыты проводить.
— Да ну? А можно сказать, тут никакого опыта не проводится?
— Никакого, — отчеканила Ольга. — Я просто пытаюсь выяснить, чем питается это существо.
— Зачем?
— Он ничего не ел уже несколько дней. Он слабеет…
— Ну и что?
— Как — что? Он же живой! Ты представь — ты очутился среди незнакомых существ, в незнакомом месте, не понимаешь, что происходит, и умираешь от голода. И в консульство своей планеты не позвонить — нет у вашей планеты консульства. И соплеменников на помощь не позвать, потому что не знаешь, где ты…
— Ну, это уж фантазии! Откуда ты знаешь, что оно чувствует?
— Оттуда. У животных есть чувства. Они испытывают эмоции и…
— Послушайте, сэйа докторка, а вы случаем не из этих… не из «зеленых»? Ну, тех, кто борется за то, чтобы зверью дали равные с людьми права?
— Нет, — отчего-то смутилась Ольга. На Луне вообще и в Гагаринске в частности «зеленые» были не особенно сильны, потому как там жизнь в основном сосредотачивалась в городах-куполах и люди с местной флорой и фауной находились в равном положении. Зато, говорят, на Марсе и Старой Земле представители этой партии были достаточно сильны и даже входили в правительство, где с высокой трибуны с пеной у рта отстаивали тезис о том, что перед матерью-природой все равны, значит, убийство кошки надо приравнять к убийству человека, а за срубленное дерево ответственность такая же, как за целенаправленное уничтожение памятника архитектуры.
— Нет, я просто… смотри, если хочешь.
Она подошла к контейнеру, привстала на цыпочки — дернула локтем, чтобы студент убрал руку и не хватал ее, пытаясь поддержать, — и забросила один побег аселии в воду. Затаила дыхание.
Помятый стебель, напоминающий увеличенное в размерах птичье перо, только с присоской на кончике, стал медленно опускаться…в подставленные ладони монстра. Секунду или две он смотрел на него, поворачивая голову то направо, то налево, а потом перехватил одной лапкой и откусил солидный кусок. Стал жевать.
 
— Ест, — прошептала Ольга, не веря своим глазам. — Ты только посмотри. Он ест! Ему нравятся аселии! Быстро, Соберон! Принеси еще! — с этими словами она кинула вниз второй побег, который был подхвачен второй лапой монстра, после чего тот опустился на дно и стал есть, по очереди откусывая то от одного, то от другого.
— Ну да! Асель мне за них голову оторвет! Это же его открытие!
— А это, — женщина ткнула пальцем в обедающего пленника, — мое открытие! И твое, если ты немного подсуетишься!
— Согласен, — кивнул в конце концов студент, — а что мне за это будет?
Ольга в глубине души была готова к этому вопросу, но все равно внутренне сжалась и застонала:
— Не знаю…
— Поцелуй! — взялся за свое Соберон. — Нет, даже два поцелуя. Не забудьте, сэйа докторка, что вы должны мне и тот поцелуй в лодке!
— Похотливый придурок, — проворчала Ольга по-русски и добавила на языке планеты: — Только один. Или я иду к Аселю сама! Это тоже важно. Вы поймали его, вырвали из привычной среды, держите в плену… да еще и морите голодом! Что скажет мировое сообщество? Что скажет учёный мир, когда они узнают, что группа ихтиологов на Охане подвергла лишениям представителя местной фауны? Высокоразвитого представителя, между прочим!
— Ну, уж и высокоразвитого, — проворчал Соберон, тем не менее отступая. Угроза ученым сообществом не была пустым звуком. — Да чем вы докажете его так называемую высокоразвитость?
«Ну и глупец! А еще студентом называешься!» — могла бы сказать Ольга, но припомнила, что Соберон племянник ректора, значит, с курса на курс его переводят не за знания, а по блату. Кроме того, он же не с кафедры антропологии и в любом случае не обладает нужными знаниями.
— Все очень просто, — сказала она. — У него на передних лапах есть противопоставленный палец. Как у человека и высших приматов. И ты только посмотри, как он ими пользуется! Как руками! Он держит добычу! Причем, судя по всему, для него это привычное дело, пользоваться передними конечностями, как руками. Он — высокоорганизованное существо! И обращаться с ним надо не как с простой креветкой!
— Ладно-ладно, не кричите, — отступил Соберон. — Пойду и попрошу Аселя самого принести сюда свои находки. Пусть сам увидит, для чего они нужны! Но вы, докторка Крыж, все-таки должны мне поцелуй.
Утром Варвич долго лежал в спальнике, не желая шевелиться. Было тепло и тихо. Редкие пернатые перекликались в верхушках зонтичных деревьев. Порхали насекомые. Какое-то мелкое животное шуршало в опавшей листве. Оно искало пищу, и Варвич, подумав об этом, тоже ощутил голод. Пришлось вставать и приниматься за дела.
Лагерь он разбил на небольшом уступе — местность здесь поднималась ступеньками. И одну из них путешественник выбрал для отдыха. Отсюда открывался чудесный вид — уступами спускался к морю поросший лесом склон холмистого острова, справа и слева волнами, словно это и были окаменевшие валы, застыли другие «ступени». До вершины было рукой подать — через какой-нибудь час он будет на месте. А внизу, если присмотреться, чуть правее сквозь листву просвечивало что-то серебристое.
«Баядерка».
Повинуясь внезапному чувству ностальгии, Варвич захотел взглянуть на корабль. Он поискал глазами, куда можно взобраться, чтобы быть хоть чуть-чуть повыше.
На том же уступе, подальше от края, высился обкатанный ветрами и водой округлый валун, по форме похожий на чью-то голову. Недолго думая, Варвич метнулся к нему и затормозил.
 
Это действительно была голова. Вернее, ее изваяние из камня, выполненное в неведомые времена с такой четкостью, что время оказалось не властно над работой старинных мастеров. Оно уничтожило многое, но не все. Все еще виднелся округлый покатый лоб, разделенный на две половины чем-то вроде морщины наоборот, только морщины вдавлены в кожу, а эта поднималась над нею. Ближе к темени она расширялась в небольшой гребень, а ниже плавно перетекала в чуть загнутый книзу ровный нос. Самая узкая часть его приходилась на переносицу. Надбровных дуг почти не было, зато имелись чуть вытянутые глаза под тяжелыми веками. Дальше шли округлые щеки, ровная гладкая линия скул, маленький рот и скошенный назад подбородок, переходящий в шею, которая была почти вся скрыта под землей и толстым слоем мха.