На свои круги (СИ)
Судьбе навстречу!
Бог нас ведёт,
Честь и слава мечу!
Нас дорога зовёт –
вперёд!
Сначала было тихо, все молча воспринимали то, что только что услышали. Потом кто-то первым захлопал, его поддержал второй, третий, и скоро аплодировали все. Все, кроме Ании.
Он, конечно, удивил всех. Да, он не пел и не танцевал, но в нём было что-то, что покоряло всех, то, за что его все любили. Он мог обратить на себя внимание одним точным словом, взглядом или, вот, как сейчас, этим своим стихом. И все, кто хорошо пел или танцевал, или был хорошим рассказчиком, признавали его старшинство.
Ну почему? Почему так?
- Молодец! Молодец!
- Ну, выдал! Так держать!
- Это надо переложить на музыку, и будет хорошая песня.
- Ну, Эрвин, ты даёшь! Кто бы знал...
Все ребята поздравляли его, хлопали по плечам, предлагали долить вина в кубок.
Ания выгнула губы. Ничего, собственно, особенно поразительного он не сделал, были здесь песни и стихи не хуже, по её мнению. Он лишь всех удивил и только. Просто заговорил «старый» немой. И всё. В самый нужный момент.
Но даже глупенькая баронесса Гердская смотрела на него восхищённо, хотя именно ей он не сказал ни слова за все эти дни.
Что происходит? Что творится со всеми вами? Люди?
Ания поднялась с кресла, рывком расправила подол платья, окинула всех беглым взглядом.
- Ладно, ребята, пора. Засиделись до ночи. Утром всем рано вставать. Кто-то, по-моему, собирался на охоту. Забыли?
Все загомонили. Ведь точно, утром всех ждала охота, а это значит, пора всем по своим местам. Никто не прекословил, все повиновались приказу госпожи, и никто не заметил, что впервые именно она, а не сержант с хмурым взглядом, разогнала всех из-под тёплого и светлого камина и от хорошей компании.
Эрвин отметил это про себя, но вслух ничего не сказал.
«Какая же обидчивая вы, баронесса Ания, и неужели всё из-за вашего любимого пасынка вы всё портите и портите мне кровь? Ну, да Бог с вами. Меня больше волнует, что я счастливо не попал в свиту вашего супруга, уехавшего к графу...»
Да, ему повезло. Он был на прогулке верхом, когда барон получил срочный вызов к сеньору. В наспех собранную свиту Эрвин счастливо не угодил, хотя, наверное, барон Элвуд захотел бы похвастаться «юным дарованием» и открытием прошедшего турнира, перед своим сеньором.
И Эрвин готов был лучше прочитать десяток своих стихотворений, чем предстать перед лицом своего дяди-графа.
* * * * *
Ания с замиранием сердца наблюдала за сборами мужа в поход. Молодые оруженосцы затягивали кожаные ремни кирасы и лат на ногах и руках милорда.
Её мутило от происходящего.
Это война! Началась война! То, о чём предупреждал её Орвил. Он говорил, что война будет, скоро будет, и вот она!
Два графа собирают свои войска. Будет сражение, они будут убивать друг друга. И где-то там... там, среди войск графа Мард, будет он, её Орвил. Он говорил об этом, что эта чаша не минует его. Это значит, они встретятся там, отец и сын, они будут в разных армиях в этом сражении. Отец и сын, её муж и её любовник, два непримиримых врага, два соперника по жизни, они сойдутся друг с другом на одном поле, в одном сражении.
Что творится? Господь Милосердный.
Она оторвала взгляд от рук оруженосца и подняла глаза, барон Элвуд смотрел ей в лицо с еле приметной улыбкой-ухмылкой на тонких своих губах.
- Что, жена моя? Мне кажется, я знаю, о чём ты думаешь.- Улыбнулся шире.- «Вот убьют его там, и я стану молодой вдовой». Да? Нет, подожди! Я знаю, о чём. О ком. Ты думаешь о нём. У тебя всё на лице написано. Ты переживаешь за своего любовника. Правильно я догадался? Ты боишься, что я убью его там, что я найду его на поле боя и убью. Само Провидение поможет нам встретиться, и справедливость восторжествует.
Ания молча смотрела ему в лицо, выдерживая насмешливый взгляд, а самой казалось, ноги подкашиваются. Раньше она начала бы возмущаться, спорить на огульные обвинения, доказывать, что он не её любовник. А сейчас просто молчала.
В битве этой будут участвовать сотни, тысячи человек, вряд ли они встретятся там. Они не смогут увидеть друг друга. Успокаивала она себя. Он говорит это нарочно, чтобы позлить её, по-другому он не умеет, это такой человек.
И всё же... Вдруг...
- Вы же знаете, что мне нельзя волноваться. Зачем вы делаете это?- спросила, стараясь сохранять внешнее спокойствие, и в голосе, и на лице – тоже.
Барон усмехнулся. Да, он знал о её беременности, знал про ребёнка, и это тоже было причиной его хорошего настроения.
- Я хочу, чтобы ты провела эти дни в молитвах, чтобы ты молилась за нашу победу. Мне всё равно, будешь ты молиться лично за меня или нет – плевать! Я знаю, что вернусь из этого похода, он у меня не первый и, думается мне, не последний. Но победа, победа была бы кстати.
Ания опустила взгляд. Его победа – победа графа Гавард, это же – поражение графа Мард, это – поражение Орвила.
Он хочет от неё невозможного!
За что и будет молиться Ания, так только за жизнь и здоровье любимого человека. Только за это.
Она перевела взгляд на лицо стоявшего рядом Эрвина. И этот здесь. Этот вездесущий, надоедливый Эрвин. Он помогал барону и, сейчас освободившийся, стоял и наблюдал за действиями других оруженосцев, копошившихся у ног милорда. И этот тоже идёт в поход. А как же! Свою любимую игрушку барон будет держать у сердца.
Ания догадывалась, что барон знает о её неприязни к этому человеку, и о причине этой неприязни он тоже, наверное, знает. Турнирный поединок разворачивался на его глазах, вернее, завершение этого поединка, и барон догадывался, почему молодая жена не любит нового слугу своего мужа.
Странно, что, кроме, как к сыну, он не ревновал её ни к кому из окружения, хотя парней вокруг было много, и молодых, и симпатичных, и интересных, но только в сыне он видел своего соперника. И, видимо, не зря. Ания любила только одного человека и других вокруг не замечала. И старый барон словно догадывался об этом. Он улыбался, читая взгляд своей жены, брошенный на лицо молчаливого оруженосца.
Может быть, к причинам её нелюбви примешивалась и обида за то, что барон выделял молодого человека, по-своему проявлял симпатию, приблизил так, как, может быть, приближал своего родного сына, или примерно так же, как его. И это Ания видела, и злилась и негодовала ещё больше.
С чужим человеком он мог быть приветливым и добродушным, проявлять заботу и участие, мог многое прощать, но сыну он не мог простить и лишнего слова, действия, шага. При любом случае старался унизить его, обидеть или задеть хоть едким словом, постоянно указывал на свою нелюбовь и недоверие.
И этот хитрый стихоплёт, задира с позорным шрамом настолько втёрся в доверие, что по-другому, как ненавидеть его, Ания не могла.
«Отправляйся в поход вместе с этим стариком, может быть, и не его, так тебя там убьют, а я буду рада хоть этой малой радости. У тебя-то, наверное, этот поход первый. Я вижу, как ты нервничаешь. Ты начал собирать вещи ещё несколько дней назад, тренируешься больше обычного и почти ничего не ешь. Не иначе, дорогуша, ты предчувствуешь смерть...»
Она вздрогнула от своих мыслей и мысленно перекрестилась, отгоняя прочь всё это.
«Нет! Нет! Боже Милосердный, Матерь Божья, все святые и ангелы светлые, простите меня... Я не хочу, не хочу его смерти. Пусть живёт, пусть здравствует, пусть и дальше портит мне кровь – я вынесу это испытание, я выдержу всё и его – тоже. Главное – пусть живёт Орвил, пусть живёт и родится здоровым его ребёнок, пусть я доношу и смогу родить его на свет. Простите меня! Простите за мои злые слова, за мои жестокие желания. Нет! Не этого я хочу! Пусть все возвращаются живыми, все-все до последнего пажа, до последней собаки и лошади, все-все! Сохраните только жизнь ему. Ему, моему Орвилу... Пожалуйста! Умоляю...»
И почувствовала, как защипало в переносице подступающими слезами. Эта молитва была честной, той живой молитвой, от которой только и могут навернуться слёзы. Слёзы искренности и боли, просьбы у Всевышнего жизни и здоровья для любимых людей.