Полюби меня заново (СИ)

— Да не пользуюсь я, пешком хожу. Раз в год только, когда сумки тяжелые, или что-то большое в руках. Поэтому — нет.
— Ты перестала бояться? — спрашиваю и машинально подхожу чуть ближе к Есе.
— Я и не боялась, — храбрится, но меня обманывать нет смысла: несмотря ни на что я всё-таки знаю ее слишком хорошо. Усмехаюсь, уличив во лжи, и она закатывает глаза, складывая руки на груди. — Почти. Мне не очень нравится тут находиться, жутко и пахнет неприятно.
— Ну, с запахом сделать ничего не могу, к сожалению, а с первым постараемся решить проблему.
— Быстро сделаешь ремонт? — смеется Еся, заметно расслабляясь.
— Постараюсь нас отсюда вытащить.
— Двери раздвигать самим нельзя — это опасно!
— Я и не собирался, — пытаюсь войти в поисковик, но сеть в лифте почти не ловит, блокируя мне попытки отыскать номер службы в интернете. Ну не МЧС же в таких случая вызывать, правда? Набираю Мирослава. На самом деле, после его признания в том, что он все годы был влюблен в Есю — не хочется. Потому что мне кажется, что его чувства до сих пор теплые и светлые, и если ему придется видеть нас вдвоем, он может надумать себе всякого, чего мне не хотелось бы. Плюс моя девушка — его сестра. И хоть он и не особо верит в наши отношения, чего практически не скрывает, я не хочу даже в его глазах быть изменщиком, пусть и ничего такого делать не собираюсь.
Мирослав берет трубку после шестого гудка — я считал, — и очень плохая сеть заставляет меня по восемь раз повторять ему одно и то же. Что мы застряли в лифте в доме у Есении, что нам очень нужна помощь и служба, которая занимается обслуживанием лифтов, и всё прочее. Наконец Мирослав понимает, что я говорю, обещает помочь, и я сразу после разговора дублирую всё сказанное в сообщении, чтобы он точно ничего не перепутал и вызвал всех, кого надо и куда надо.
Еська всё это время подозрительно молчит, и когда я заканчиваю решать дела с вызволением нас из этого склепа, возвращаю свет в ее сторону и пытаюсь понять, что с ней такое.
— Есь, как ты себя чувствуешь?
— Я в порядке, — кивает, словно сама с собой соглашается, или, наоборот, пытается себя убедить в том, что не врёт. — Душновато немного, но в целом — всё хорошо.
— Я не знаю, через сколько времени Мирослав справится с нашей проблемой, но надеюсь, что сделает это быстро.
— Хотелось бы.
— Так не нравится находиться со мной в одном помещении? — говорю первое, что приходит в голову, когда вижу растерянное выражение лица Еси.
— Не нравится находиться в тесном, темном, душном и застрявшем лифте, — говорит Еся чуть грубее, чем разговаривает обычно, но даже таким тоном ей очень далеко до настоящей грубости. Еся — одуванчик. Невероятный человек, отзывчивый, добрый, светлый и настоящий. Она не умеет грубить и говорить что-то плохое. Из её уст даже недовольство слышится как мурлыканье.
— Давай попробуем сделать нахождение здесь более приятным, — говорю, а потом понимаю, как странно это может звучать. Но слава богу, что Еся слишком напряжена, что не понимает двусмысленность фразы и не думает, что я предлагаю скрасить вечерок, занявшись сексом в застрявшем лифте.
Снимаю с себя ветровку и кидаю ее на пол — под стенку, очень-очень надеясь, что никто и никогда хотя бы под эту стену не решился справить нужду, иначе я просто не переживу запаха и придется выкидывать любимую куртку, потому что носить я её уже точно не смогу, даже если постираю раз шесть подряд.
— Присаживайся, — подаю Есе руку и помогаю опуститься на пол на куртку. Она идет на контакт очень легко, сливно даже не понимает, что я хочу от нее и что с ней делаю. Так странно она реагирует на происходящее, что даже страшно немного. — Есь, очнись, пожалуйста, мы просто в лифте застряли, ничего страшного, слышишь?
— Да я честно в порядке.
— А чего такая тогда? — усаживаюсь рядом с Есенией и кладу телефон на пол — фонариком вверх, чтобы тот освещал всё пространство.
— Если я скажу, ты наверняка посчитаешь меня идиоткой, — усмехается чуть нервно, заправляя за ухо прядь волос, и откидывается на стенку лифта спиной, расслабляясь окончательно. Веду бровью и качаю головой, без слов спрашивая, о чем она там думает и почему не собирается рассказывать. Я требую, блин!
 
— Не посчитаю, клянусь, — присаживаюсь рядом с Есей, касаясь плечами её плеч. Очень мало места, ещё и два огромных пакета пространство занимают. Даже ноги не помещаются на всю длину — приходится сгибать в коленях.
— Мне очень неловко быть так близко к тебе после всего, что между нами было. Я знаю, что это глупо, что люди расстаются спокойно и даже дружат потом и детей друг другу крестят, но я не могу. Такое ощущение, что ты знаешь обо мне слишком много, каждый раз рядом с тобой я словно голая.
Это… вау. Ну, идиоткой я ее из-за этого точно не посчитаю. В любом случае она права — я знаю о ней слишком много. У меня было два года, чтобы узнать, и я не терял возможности, не жил ни дня в пустую.
— Это все в твоей голове, Есь, — пытаюсь немного её успокоить. Просто нам сидеть тут черт знает сколько, и она не должна каждую минуту из возможных чувствовать себя настолько ужасно. — Платье у тебя очень красивое, — несу откровенную чушь, но надеюсь, что это сойдёт за намёк, что я не вижу ее голой, а замечаю все детали. Хотя, почему чушь? Платье, действительно, очень красивое. — Тебе очень идёт. А то, что было между нами…
— Нет, не говори ничего! — Еся вскидывает руку, призывая меня молчать. — Было и было, всё. Новая жизнь, новые люди, вспоминать прошлое — глупо. Глупо же? — смотрит на меня с надеждой, и в этот момент я не понимаю, какой она ответ хочет от меня услышать. То ли да, чтобы мы прекратили этот разговор, так и не начав его. То ли нет, чтобы сели вдвоем и вспоминали всё хорошее, что было между нами.
— Ну почему сразу глупо? — решаю сказать то, что хочется мне, и не пытаться считать желания Еси. — Оно же было. И было классное. Помнишь, как в зоопарке ты ела банан, а обезьяна высунула руку и забрала его у тебя?
— О, да! Ты потом мне купил целую связку, чтобы я не расстраивалась, потому что больше чем бананы я люблю только…
— Мандарины, — говорю с ней одновременно и резко замолкаю, заметив растерянность на ее лице. Не думала, что я помню? В конце концов, не идиот же я, забыть два года из своей жизни. Это невозможно выкинуть. Я могу не помнить какие-то детали, но тот факт, что я каждый раз затаривался бананами и мандаринами, приезжая к ней, забыть невозможно.
— А ты ешь эти ужасные зелёные твердые яблоки, от одной мысли о которых у меня зубы сводит! Вот сколько раз пыталась понять, что в них вкусного — не смогла!
— Они прекрасны, кто бы что ни говорил, — смеюсь, радуясь, что Еся не решилась снова впадать в уныние и поддержала разговор о прошлом. Об этом важно говорить. Важно показать друг другу, что мы вспоминаем обо всем с улыбкой, а не со злостью, чтобы была возможность общаться и дальше нормально. Потому что жизнь сталкивает нас, и я чувствую, что встретиться нам ещё не раз придётся. Вон, сестра моя слишком прониклась к Есе тёплыми чувствами, да и Мир… если у них что-то получится, нам придётся видеться часто. Не уверен, что готов на это смотреть, но придётся.
— Интересно, мы тут надолго? — спрашивает Есеня, глядя внезапно мне прямо в глаза. Тусклый свет от фонарика не позволяет рассмотреть все красивые крапинки, что есть в её радужках, но я и без того отлично помню, как прекрасно это выглядит.
Мы слишком близко. Лифт до ужаса крохотный, и повернувшись лицами друг к другу, мы практически касаемся носами.
— Не знаю, — веду плечами, — будем надеяться, что Мирослав справится быстро. Ты в порядке?
— Кушать хочу, — хихикает, смущаясь, и в подтверждение её словам желудок издаёт тихий жалобный звук. — Видишь, не вру.
— Выпечка, что я привез, должна быть ещё теплой, — трясу головой, сбрасывая с себя секундное наваждение, и достаю из бумажного пакета круассаны, которые так сильно рекламирует моя сестрица. Протягиваю Есе один, убирая пакет на колени. — Кушай.