Кость от костей

Мэтти знала, что, когда они вернутся домой, Уильям будет бить ее, ведь незнакомец смотрел на нее, а она на него, и муж чувствует себя оскорбленным, к тому же он уже был зол и встревожен из-за зверя, а чужак оказался не в том месте не в то время. Уильям свалит на Мэтти все эти грехи, поскольку во всем виновата она – так было всегда. Боли не избежать. Она это знала.
И поскольку наказание было неизбежным, Мэтти осмелилась не подчиниться, осмелилась не убрать руку, оставить ее чуть выше его локтя. Она осмелилась произнести:
– Этот человек мне безразличен, Уильям, поверь. Я бы никогда и смотреть не стала ни на кого, кроме тебя…
– Лжешь, – выпалил он. – Ты как течная сука, все бабы такие.
– …но если ты убьешь его, придут люди, много людей; они станут рыскать по горам и искать его, а тебе же это ни к чему, верно? Ты не хочешь, чтобы люди бродили по горам из-за этого большого медведя, ты сам так сказал, но, если этого человека хватятся, сюда явится еще больше людей, сюда придут…
Она не договорила – забыла нужные слова. Давным-давно она их знала, но сейчас не помнила.
– Поисковые отряды, – сказал Уильям.
– Да, поисковые отряды.
Как она могла забыть: поисковые отряды. Ей почему-то было важно помнить эти два слова, но почему – она забыла.
– Вот поэтому и нельзя его убивать. Сам он мне безразличен, Уильям, но ты же не хочешь, чтобы здесь рыскали поисковые отряды?
Мэтти не осмеливалась смотреть по сторонам и глядела только на Уильяма. Тот по-прежнему стоял, нацелив винтовку на чужака. Мэтти видела смерть в его глазах, желание спустить курок и отомстить за уязвленное мужское достоинство.
Мускул на его скуле дернулся. Потом Уильям резко опустил дуло к земле. Мэтти поспешно отпустила его руку и попятилась.
– Поисковые отряды, – повторил Уильям и взглянул на нее.
Ей показалось, будто на лице его что-то промелькнуло, что-то похожее на страх, но выражение быстро исчезло, и Мэтти решила, что ошиблась.
– Зря только протаскались. У нас много дел. Чем тратить время на этого медведя, что напугал тебя вчера, надо было охотиться и пополнять запасы на зиму.
Зверь вовсе не напугал Мэтти вчера, по крайней мере не сразу. Ей лишь показалось странным, что он прикончил лисицу, но не стал ее есть. Однако ей придется ответить за то, что муж сегодня зря потратил время, и она решила не напоминать ему, что утром он сам посчитал медведя угрозой. Именно поэтому сегодня они не занимались делами: Уильям так решил, не она. Мэтти также не стала напоминать ему о странном поведении зверя, о пещере, полной костей, и груде внутренностей. Ей хотелось пойти домой и обо всем забыть. Тошнота так и не прошла, и она мечтала прилечь.
Впрочем, муж не позволит ей отдыхать. Отдыхать можно было только после выполнения всех домашних дел. В том числе ежевечернего супружеского долга.
Уильям пошел прочь от поляны широкими шагами. Как всегда, он двигался вперед, не проверяя, следует ли за ним Мэтти. Он знал, что жена позади; куда она денется.
Мэтти снова оглянулась на чужака и увидела, что его уже нет на прежнем месте. Он карабкался к пещерам.
А вдруг он обнаружит кости и заинтересуется, что за зверь ведет себя так? Что, если толпы людей явятся на гору изучать этого зверя?
Если так случится, ярости Уильяма не будет предела. Хотя, возможно, кто-то из этих людей заберет Мэтти, если она попросит.
Уильям сказал, что ты принадлежишь ему и никто не сможет тебя забрать. Жена – собственность мужа.
Но что, если кто-то ее все же заберет? Кто-то с добрым лицом и добрыми глазами, как у того чужака, – что, если кто-то вроде него ей поможет? Что, если она сможет снова отыскать то место – место, где была Хезер?
Уильям сказал, что его не существует, что это сон, посланный дьяволом для искушения.
Она посмотрела мужу в спину, на его куртку и седые волосы, которые он коротко стриг; на большие грубые руки, которыми размахивал во время ходьбы. В одной руке он сжимал винтовку, и Мэтти вдруг осенило.
Он не научил меня стрелять, потому что не хотел, чтобы я в него выстрелила.
 
Конечно, Мэтти никогда бы так не поступила. Никогда бы не причинила зла собственному мужу. Или причинила бы? Вряд ли, она на такое не способна. И не хочет ему вредить. Она хочет лишь, чтобы он перестал вредить ей.
А что бы случилось, если бы она попросила незнакомца на поляне ее забрать?
Уильям бы их обоих пристрелил на месте, вот что.
Он намеревался избить ее, когда они придут домой. Избить сильно, так, как никогда не избивал, Мэтти это знала. Слишком он разозлился, и все, что злило его, он обставит как ее вину.
Она слышала его быстрое и жесткое дыхание и, не глядя на него, понимала, что муж припоминает все случившееся за сегодня и расставляет это в своей голове так, как ему нравится.
Мэтти посмотрела наверх, на деревья, чтобы не видеть спину Уильяма, его суровые плечи и напрягшиеся жилы на шее.
И замерла; во рту вдруг пересохло, и она затрясла головой, не в силах поверить своим глазам.
Наверху, почти на каждом дереве, висели трупы зверей. В основном мелких грызунов – бурундуков, белок, опоссумов и полевых мышей. Но были и трупики крупнее. Как минимум две лисы и даже рысь.
Трупы были аккуратно развешены вдоль тропы, по которой шли Мэтти с Уильямом, по одному-два зверя на каждом дереве. Их привязали к веткам за их же кишки.
«Как елочные игрушки», – подумала Мэтти и покачнулась; сквозь туман в голове пробилось воспоминание.
Огромная рождественская елка в гостиной, слишком большая для такой маленькой комнаты; мигают разноцветные лампочки, наверху – серебряная звезда, а под елкой – гора подарков в красной и зеленой бумаге.
Рождество. Красные подарки для меня, зеленые – для Хезер. А вот и наши чулки с гостинцами: на одном написано «Хезер», на другом – «Саманта».
– Саманта, – прошептала она. – Не Марта. Саманта.
– Мэтти! – проревел Уильям.
Она взглянула на мужа, не видя его; перед глазами по-прежнему стоял размытый контур имени на рождественском чулке, и это было не то имя, которым он называл ее все эти годы.
– Мэтти! – снова проревел Уильям.
Она тряхнула головой, отгоняя воспоминания о чулке, елочных игрушках, девочке по имени Саманта. Муж ушел далеко вперед и теперь звал ее, чтобы она не отставала.
Тут Мэтти вспомнила зверей, маленьких кроликов и грызунов, что висели в ряд, как тропинка из хлебных крошек, ведущая к поляне.
– Уильям, – пролепетала она, еле в силах говорить, еле в силах произнести его имя. – Уильям.
Он двинулся в ее сторону, тяжело топая, и Мэтти знала, что должна бояться, ведь на его лице было написано: он не станет ждать до дома. Он хочет наказать ее сейчас.
Она судорожно сглотнула и указала вверх, попыталась объясниться, но муж уже навис над ней.
– Деревья, Уильям, – сказала Мэтти, но звук получился слишком тихим и шел будто издалека, а слова высохли в горле, ведь часть ее еще стояла под елкой и смотрела на имя на рождественском чулке.
Потом на нее обрушились кулаки, и больше она уже ничего не помнила.
  
Глава четвертая
 
Мэтти очнулась оттого, что закашлялась, потом начала давиться и сразу поняла – рот полон крови; с ней уже такое бывало, и не раз. Голова ударялась о землю, в волосах был снег, он забился под шарф и пальто. Шапку она потеряла. Мэтти лежала на спине; безжалостная рука держала ее за лодыжку и дергала за собой, как санки за веревочку.
Уильям остановился, оглянулся и бросил на нее полный презрения взгляд. Отпустил ее ногу; та упала на землю. Мэтти вскрикнула.
– Вставай, никчемная сучка. Очнулась, так иди сама.
Мэтти посмотрела на него, затем взглянула на деревья. Трупиков животных не было. Должно быть, Уильям утащил ее с территории зверя.
А может, зверь просто не успел пометить все деревья. Может, он хочет оставить свой след на всех деревьях в лесу, всех до единого.