Кость от костей

Еще вчера этот холод пробрал бы ее до мозга костей, заставил склонить голову и подчиниться. Но теперь она обрела неуязвимость. Женщина поняла, что Уильям имел над ней власть лишь потому, что она в это верила.
– Меня зовут не Марта, – проговорила она.
Его брови сдвинулись, а левый – здоровый – глаз почернел от ярости, но голос по-прежнему был холодным, невозмутимым и колючим, как лед.
– Тебя зовут Марта, и ты моя жена. – Он словно думал, что, если произнесет это вслух, это станет правдой и она опять ему поверит.
– Меня зовут не Марта, – повторила она. – И я тебе не принадлежу.
Она попятилась и шагнула на тропу, идущую вдоль утеса. Увидела, что стоит очень близко к обрыву и если сделает еще один шаг, ступит в пропасть.
«А ведь я могла бы улететь, – подумала она. – Улететь в небо, и Уильям никогда бы меня не нашел. Я стала бы свободной, как ястреб, и навсегда бы перестала быть мышкой и бояться угодить в его капкан».
(Трусишка ты маленькая.)
Снова Саманта; Саманта вечно ее донимает, вечно твердит, что нужно быть сильнее, стараться лучше, бороться.
Но я больше не хочу бороться. Я устала. Я же пыталась с ним бороться, пыталась убежать – и посмотри, где я теперь!
(Да, посмотри, где ты теперь.)
Не хочу бороться. Надоела эта боль. Хочу освободиться…
(Посмотри, где ты.)
Это так тяжело…
(Посмотри же.)
– А ну, отойди оттуда, Марта, – сказал Уильям, и впервые она услышала в его голосе тревогу. – Ты слишком близко к краю.
Он уже стоял в двух шагах от нее. Если мужчина ее схватит, если вцепится в нее своими сильными руками, она пропала. Не останется Саманты. Кулаки Уильяма уничтожат ее, не оставят ей ни единого шанса.
(Не дай ему тебя схватить.)
«Я знаю, – хотелось крикнуть ей. – Знаю, что нужно делать, и не надо мне указывать, ведь ты всего лишь маленькая девчонка, которая раскомандовалась, и…»
(Тогда сделай это.)
Уильям подошел еще на шаг и оказался на расстоянии вытянутой руки. Его правый глаз выглядел ужасно; из него сочилась черная кровь.
Она вспомнила свой опухший после побоев глаз; вспомнила, как ничего не видела с той стороны, даже кончик своего носа.
Уильям занес свою огромную лапу – не руки у него были, а лапы, гигантские и опасные, как у зверя, – но Мэтти уже сдвинулась с того места, бросилась вправо, туда, где он не мог ее увидеть.
«Даже мышки кое на что способны, – подумала она. – Они умеют бегать так быстро, что их почти не видно – лишь заметишь ее краем глаза, и она исчезнет. А Уильям совсем ничего не видит. Ничего».
Мэтти метнулась вправо, потом вперед и развернулась, прежде чем Уильям успел понять, что случилось. Она обхватила руками его спину и толкнула что было мочи.
Уильям зашатался, уронил винтовку и закричал:
– Ах ты, сучка проклятая!
Но не упал.
Она почти запаниковала, почти бросилась бежать, опасаясь, что Уильям повернется и схватит ее, но недаром он учил ее – и многократно повторял урок, – что всякое дело нужно доводить до конца и делать как следует, что грех бросать на середине.
Уильям начал разворачиваться к ней; левый глаз его горел, в нем не осталось льда, чтобы заморозить ее сердце.
Она же ринулась ему навстречу, раскинув руки, и он потерял равновесие и на этот раз упал; он пытался удержаться, зацепиться за опору, но хватал только воздух.
Уильям упал вперед, туловище свесилось за край скалы, а ноги по-прежнему находились на земле. На миг он замер на краю, как качели, – половина тела зависла в воздухе, а вторая все еще цеплялась за утес.
– Марта! – проревел он.
– Меня зовут не Марта. Меня зовут Саманта! – И она толкнула его ногой.
Толкнула совсем чуть-чуть; каких-то пары сантиметров хватило, чтобы нарушить равновесие, а дальше бездна потянула его за собой, и раздался протяжный крик.
Мэтти стояла на краю, пошатываясь и дрожа всем телом. Затем упала на колени, на живот, подползла к самому краю и посмотрела вниз.
Пропасть была глубокой – такой глубокой, что даже Уильям не смог бы выжить после такого падения. А даже если допустить, что он выжил, то переломал все кости; на помощь ему никто не придет, и он так и будет лежать там и умирать в страхе и одиночестве.
 
Сердце наполнилось лучистой радостью, счастьем, которого Мэтти никогда не знала.
– Его больше нет, – пробормотала она. – Его больше нет.
Мэтти заплакала, затряслась всем телом, не зная, что делать дальше. Ее монстр умер, она его убила, и он никогда больше не будет преследовать ее и являться ей в кошмарах. Она стала свободной.
Женщина отползла от края, оттолкнулась ладонями и встала на четвереньки, а потом каким-то чудом поднялась на ноги, хотя все ее тело дрожало. В глазах потемнело, и она испугалась, что упадет в обморок, но глубоко вздохнула и удержалась на ногах.
Си Пи по-прежнему лежал в снегу, но уже не лицом вниз; он перевернулся и открыл глаза.
– Си Пи! – воскликнула она и бросилась к нему.
На снегу виднелась кровь, но ее было совсем мало – лишь маленькое красное пятнышко на белом.
– Я думала, ты умер, – сказала Марта и снова заплакала.
– Да ладно тебе, – он махнул рукой в ее сторону; видимо, то был жест утешения. – Не реви. Все в порядке. Я видел, что ты сделала. Ты очень смелая. Самая смелая девчонка, которую я знаю.
– Значит, ты больше не считаешь меня трусишкой? – всхлипывая, спросила Мэтти.
– Да знаешь… зря я так тебя назвал. Я иногда веду себя как полный придурок.
– Точно, – ответила она и еще сильнее зарыдала.
– Тебе необязательно со мной соглашаться, – нахмурился Си Пи. – Слушай, помоги снять рюкзак, а? Я как черепаха, перевернувшаяся вверх брюхом.
Мэтти вытерла варежками лицо и помогла ему ослабить ремешок на правой руке. Он оттолкнулся и освободил левую руку, сбросив рюкзак на снег. Мэтти увидела место на плече, куда попала пуля: кровь промочила куртку, а из дыры торчал пух.
Си Пи проследил за ее взглядом и произнес:
– Похоже, ничего страшного. Не буду притворяться, что мне совсем не больно, это глупо, но, кажется, выстрел не задел важные органы. Целился-то мужик в сердце, это ясно, и если бы попал из этого слоновьего ружья, то меня бы разорвало на кусочки. Но из-за глаза у него, видимо, прицел сбился. И пуховик меня спас: я в нем кажусь намного шире, чем на самом деле. Думаю, пуля просто царапнула меня по плечу, но я не хочу снимать куртку и осматривать рану сейчас.
– А надо бы ее забинтовать, – сказала Мэтти.
– Нет, что нам надо, так это убираться отсюда скорее, пока еще какая-нибудь чертовщина не случилась, – возразил он. – Мужик мертв, но чудище-то по-прежнему бродит в лесу. И если ты права и оно выбирает раненых… тогда как раненый предлагаю смыться с его территории как можно скорее. Плохо то, что с раненым плечом я не смогу нести рюкзак, а для тебя он слишком тяжелый.
– Неважно, – ответила Мэтти. – Палатка нам не понадобится. Мы не будем спать. Будем идти, пока не придем в безопасное место.
– Ладно, – согласился Си Пи. – Я за. Но давай положим фотоаппарат Гриффина и его блокнот в твой рюкзак с припасами, ладно? Я очень хочу их забрать.
Они переложили фотоаппарат и блокнот в рюкзак Мэтти. Тот потяжелел, но не сильно. Си Пи предложил понести его, но она покачала головой.
– Я справлюсь, а тебе нельзя нагружать плечо.
Потом Мэтти вспомнила, что, когда Уильям повалился вперед, он выронил винтовку.
– Винтовка! – воскликнула она и подбежала к краю обрыва.
Ружье не упало за Уильямом, как она боялась. Мэтти подняла его. Оружие было тяжелым, и Мэтти не знала, заряжено ли оно, но, если в нем были патроны, его определенно стоило взять с собой.
Мэтти отнесла винтовку Си Пи, и тот проверил, остались ли патроны.
– Похоже, осталось штук десять. В карманах у него наверняка были еще, но спускаться вниз и проверять мы не станем. Ключи у тебя? – спросил он.