Жрица Анубиса (СИ)

— Рехет*, — зашептали люди, зашушукались, не отводя от неё взгляда.
Линда криво усмехнулась и положила ладонь на холку волка, и, пробежавшись пальцами вперёд, приласкала того по голове.
— Ведите меня в Храм Инпу, я буду говорить со жрецом, — она не знала, откуда в её голосе появились настолько властные нотки, она не была уверена, что её вообще поймут, но люди повиновались и на почтительном между ними расстоянии провели её до величественного здания, красоту и масштабность которого девушка могла оценить только сейчас, когда воочию увидела его, возвышающегося над землёй, умело изукрашенного яркими росписями во всём своём великолепии, а не бледного, ветхого и серого подобия самого себя, погребённого под слоями грязи, песка, времени и забвения там, в Маате, в своём настоящем.
Икры окатило колючим ворсом, разнося сотни мурашек по воспалённой от солнечного жара коже. Саб неизменно следовал за ней. Он лишь предупреждающе рыкнул на пороге, когда стражники сомкнули перед ней копья, не спеша пропускать их в блаженную прохладу.
Но, как только она вошла в храм, волк истаял в пространстве, заставляя охрану упасть ниц перед Линдой, которая растерянно замерла, пока не встретилась с внимательным взглядом молодого лысого мужчины. Он поклонился ей. Девушка также кивнула в ответ, оборачиваясь назад, понимая, что Хаос, или боги, или просто случайный выбор вновь сыграли с ней плохую шутку.
Кружение времени и пространства. Перед входом в Дуат.
— О, нет, нет, нет, — Инпу бы закричал, будь у него гортань и язык, как у человека, но он был в образе волка и смог только коротко тявкнуть.
«Только не сейчас! Только не сюда! — мысленно с горечью воззвал он к Хаосу. — Она там одна, и ей никто не поможет, я должен быть с ней рядом».
Лапами своей второй ипостаси он ощутил под собой холод и сырость и взглянул вниз. Непонимающе повертел головой, принюхиваясь к морозному воздуху и запаху кустарника, окружившего его. И вообще его окружило множество незнакомых ароматов, из которых он вычленил один, слишком знакомый. Прямо перед ним стояла Линда, в каком-то исступлении упёршись ладонями о железную колесницу, на которой неслась на него тогда на зимней дороге. Инпу замер, не зная, что ему делать. Выйти? Или наблюдать? Но ведь Линда была в прошлом Маата… Игры Хаоса? Он не знал ответа и на этот вопрос.
Расстроенная девушка. Он опять ощутил горький вкус её беды на своём языке, а она сжала что-то в руке, и колесница издала лёгкий пиликающий звук. Инпу неосознанно ощетинился и рыкнул. В этот миг их глаза встретились, и он был готов поклясться, что девушка поразилась ровно настолько, чтобы он смог сделать вывод: она видела его впервые в своей жизни.
Затем Хаос, словно злобный ребёнок, вновь подхватил того как перо и вытолкнул в Дуат, в котором после приключений на Земле даже сам воздух казался волку застоявшимся, затхлым.
Храм Инпу. Проводница воли бога и его служитель.
— Это храм Инпу, дева, а я — Камазу, жрец, скромный служитель нашего бога, — представился лысый мужчина, проведя её вглубь храма, в его спасительную прохладу, в просторные апартаменты.
Они присели на стулья, куда он указал. Линда с жадностью учёного рассматривала предметы быта и поражалась искусности мастеров и яркости цветов, казалось бы, обыденной мебели, например, короба с выпуклой крышкой, предназначенного для хранения вещей, с изображением на нём сражения фараона с вражеской армией. В чинном порядке возле огромного стола с усеявшими его поверхность свитками, папирусами и сломанными палочками для письма стояли стулья, обтянутые золотой парчой, без спинки, но с удобными широкими подлокотниками, у стены виднелась длинная скамья с золотыми украшениями на ножках в виде птицы Ба, на стене висела леопардовая шкура, перед выходом на просторный балкон, с которого доносился шум пальм, каким-то чудом сохранившихся в жарком климате и выглядевших вполне живыми, зелёными.
 
— Жрец, я — путница, — девушка решила ответить в его манере, вспоминая всё, что она когда-то прочитала.
— Люди сказали, что ты была с чёрным сабом, судьёй мрачного мира, Инпу, они называли тебя рехет? — в его голосе звучал вопрос, но во взгляде читалось сомнение.
Линда понимала, что люди прошлого считались очень религиозными и любое действие связывали с волей богов. Но жрецы имели дело с человеческой природой намного теснее, чем обыватели, встретившие её в пустыне. На лице Камазу была написана настороженность.
— Рехет… Я говорю волю богов, меня привёл сюда Инпу, он сказал, что я могу помочь Камазу, — учёная импровизировала на ходу.
Она и сама не знала, какое произведёт воздействие своими словами на служителя культа. Тот переменился в лице и стал бледен, его губы задрожали. Камазу хлопнулся перед ней на колени и дотронулся до голых ступней дрожащими пальцами. А вот к такой интересной реакции её не готовили ни один из университетов, которые она посещала, ни сотни прочитанных книг, ни собственный житейский опыт.
— Ты не должен стоять передо мной на коленях, поднимись… э-э-э, служитель Великого Тёмного, — произнесла она, немного откашлявшись.
— Я ждал помощника, ждал и молился, я знал, что Инпу пришлёт жрицу вместо двух умерших жён и детей, которым не суждено было жить, — наконец-то произнёс мужчина, отнимая лицо от пола, отчего оно стало пыльным.
Линда оторопела, и Камазу заметил её смятение.
— Дева, никто и пальцем не тронет тебя в обители бога Инпу без твоей на то воли, — он вновь склонился перед ней, ясно давая понять, что любое её действие будет самостоятельным и основанным только на собственном решении.
— Поднимись с колен, жрец, — произнесла она, — и расскажи свои беды.
Камазу шустро встал, попутно отряхиваясь, и вновь присел на стул рядом, с невообразимой надеждой глядя в её глаза.
— Я уже немолод, мне тридцать, — начал он, хотелось расхохотаться: в её эпохе он ещё только начинал жить, но тут была своя шкала измерений, и по меркам того времени — возраст заката жизни. В это время жили не дольше двадцати пяти лет, и то если повезёт. Но на служителей богов, а также на сановников и фараонов это правило, разумеется, не распространялось: их жизнь была лишена физического труда, они имели доступ к врачевателям-светилам тех лет, к чистой питьевой воде и более качественной пище.
Камазу поведал о двух умерших жёнах и мертворождённых детях. Линде подумалось о том, что он наверняка хотел сына — продолжателя своего дела. Его беда откликнулась в её душе живо, даже больно.
— Я думал, что проклят, — напоследок произнёс он, — но на самом деле Инпу благословил меня.
Линда коротко улыбнулась, видя, как искренне растроган «старик». «Мыслить так же масштабно, как Хаос, дело неблагодарное», — решила для себя Линда. Свою задачу она видела в том, чтобы помочь человеку, сидящему напротив неё.
Ей оказали гостеприимство, вкусно накормив и выкупав в бане, правда, холодной, зато в чистой и душистой воде. Одежды, что ей дали, были легки и не стесняли движения. Однако ночь после того, как Линда очутилась в немыслимых, если не безумных, для себя условиях не принесла какого-либо понимания, как же ей следует быть. Она тщетно пыталась заснуть, чтобы на следующее утро не быть разбитой, но ей это так и не удалось. В голову лезли разные ужасы, а в каждом шорохе слышалась твёрдая поступь Анубиса. Временами ей казалось, что он специально исчез, но что-то подсказывало девушке, что её рассуждения были ложными. Да ещё было непривычно лежать на кровати, удерживающей её хрупкую фигуру. Ей казалось, что она сейчас упадёт, но, потрогав изголовье с искусно вырезанными из чёрного дерева головами животных и немного раскачавшись на матрасе из листьев пальмы, который удерживали прочные кожаные ремни, создавая ложе-кокон для тела, Портер немного расслабилась. Хотя это и не добавило уюта, потому что ножки изголовья были выше тех, что были в изножии, и Линда опасалась, что она при любом неудачном движении может скатиться вниз. Подушки не было, чему учёная несказанно радовалась — спать на её имитации из камня, слоновой кости или дерева как-то не хотелось.