Жрица Анубиса (СИ)

— Ты принёс не все ингредиенты, и у тебя нет видящей жрицы, — Камазу был собран и серьёзен. — Оскорбление для тебя, похвала для меня.
— Обойдёмся без части, а бабу я тебе притащу, — ухмыльнулся тот, внимательно рассматривая старика, гнев улетучился, оставляя место тупой уверенности и фанатичной упёртости. — Ты сейчас же проведёшь ритуал, — потом, усмехнувшись, зловеще завершил фразу. — Мы проведём ритуал.
Косей схватил старика и поволок его по длинному коридору. Камазу знал куда, и тянуть время уже не получится, оставалось только надеяться на то, что вызванная им помощь подоспеет вовремя. Втащив его в залу, где располагалась завеса Анубиса, Косей толкнул пожилого мужчину с такой силой, что он, пролетев половину пути, грохнулся о каменные плиты, не сильно, но ощутимо больно ударившись.
Камазу медленно поднял голову и всмотрелся в очертания огромного куска нарядной ткани, отделяющей зал от места появления бога, как той грани, за которой может быть другой мир, другое ощущение себя. Инпут всегда безошибочно чувствовала, когда приходил он, Великий Тёмный, и не трепетала. Она относилась к нему как к видимой части этой жизни, принимала как данность. Не сомневался он, веровал и точно знал, что там, за той чертой, его встретят и рассудят согласно мудрости богов.
Камазу улыбнулся и встал с колен, посмотрев на Косея. Тому не понравилась вдруг обрётшаяся уверенность в глазах жреца культа бога, которого он всеми фибрами души ненавидел.
— Почему именно Анубис, Косей? — спросил старик, глядя тому прямо в глаза.
Косей промолчал, а в зал по одному стали входить слуги, в привычном ритме, в отрепетированном годами порядке начали вносить ритуальные чаши и готовить светильники для возжигания.
— Твой бог — единственный оплот, всё ещё поддерживающий старую религию, Амон-Ра же всесилен и заменяет всё для всех, — мужчина соединил руки в молитвенном жесте.
— Чем же страшен тогда твой всесильный бог, укравший имя самого Ра, освещающего эту землю? — с усмешкой произнёс жрец Инпу, заметив, как стайка жриц Анубиса, испуганных девочек и девиц, прошла по периметру залы и заняла свои места, как бывало на всех служениях.
Девочки несмело исподлобья кидали взгляды на Камазу, он, как мог, подбадривал их, чуть приподнимая уголки губ. Но это не могло их обмануть, ничто не могло обмануть в том, что здесь и сейчас совершится нечто, что повлечёт за собой далеко идущие последствия, неизвестно, насколько губительные и страшные для присутствующих.
— Амон-Ра ничего не крал, — Косей старался говорить ровно, ничем не выдавая своего гнева перед другими, — он изначальный бог, но бог в изгнании.
Камазу покачал головой и замолчал, понимая, что убеждать фанатика — дело бесполезное. Но тут же свёл брови к переносице от удивления.
— А где же?.. — хотел было спросить он.
Косей усмехнулся и зловеще произнёс:
— А моему богу не нужны примочки, чтобы являться к просящим у него, делай своё дело, старик, а мне позволь делать своё.
Камазу повернулся к одному из евнухов и надел на себя шкуру леопарда, предложенную ему, второй с низким поклоном поднёс чёрную маску волка. Приведя себя в порядок, жрец повернулся к людям, простёршимся на полу с поднятыми руками. Заиграла тихая неспешная музыка, располагающая к медитации и успокаивающая, как казалось, даже самых непримиримых врагов. Девочки, сидевшие на полу на коленях, низко склонились, не смея поднять глаз. Запел евнух сладкоречиво и мягко, словно к кончикам ушей прикоснулись страусовые перья. Девичьи голоса стройно влились в этот поток, усмирив сладость, освежив её.
Жрец Анубиса, подойдя к жертвеннику, собрал с тут же поднесённого золотого подноса маленький кувшинчик, быстро выплеснул содержимое в огонь. Зашипев, ритуальная смесь обволокла всех запахом сандала и ладана, песня стала интенсивнее по накалу и ритму.
— Мы здесь для Инпу! Защити нас при жизни и проводи по смерти! Не оставь! Khu Anpu! — вскричал Камазу.
— Khu Anpu! — вскрикнули ему в ответ участники мистерии.
— Инпу, благослови мудростью Маат! — Камазу поднял руки.
 
Пение замолкло. Музыканты лишь отбивали медленный, монотонный ритм.
— Инпу! Начало начал! Проводник по Тёмному пути. Лицо твоё чёрное, как ночь, лицо твоё золотое, как день. Khu Anpu! — зычным уверенным голосом взывал жрец.
— Khu Anpu! — вскричали в зале.
— Проведи и защити нас в Смерти! Khu Anpu! — Камазу закатил глаза вверх, не чувствуя, как затекли его руки.
— Khu Anpu! — стенали девочки, девицы и евнухи вослед своему жрецу.
Камазу прикрыл глаза и насладился моментом, как будто Инпут рядом. Дочка бы точно знала… Камазу беспомощно повернулся назад, и его взгляд скользнул по рядам девушек, упёршись в близко стоящую фигуру Косея за спиной, — жрец обомлел. Рядом со жрецом Амон-Ра стояла обезображенная старуха.
— Нельзя, — неожиданно выкрикнул он, его лицо исказилось душевной мукой, но и отойти он не мог, он не понимал, тут ли божество, но чувствовал, как пульсируют подушечки вытянутых вверх рук, понимая, что что-то пошло не так.
— Отступить ты уже не сможешь, — проговорил тот и вытолкнул женщину вперёд, — так завершим церемонию.
Сгорбившаяся, с огромным, рваным, давно заросшим шрамом вместо носа.
— Она отступница, изменщица и прелюбодейка, — жрец едва дышал от возмущения: только таких лишали носа, навсегда обезображивали, чтобы тем не суждено было ни обрести женского счастья, ни заработать.
Косей оттолкнул от жертвенника Камазу и, сделав шаг, оказался прямо перед спокойно горящим огнём и источающим приятный, но тяжёлый аромат. Но, как только он оказался рядом, взметнувшийся огонь в этот миг едва не обжёг его лицо. Жрецу Инпу стало страшно от того, какое зловещее выражение появилось на лице у того.
Лысый мужчина прикрыл глаза, а старуха упала на пол, начав биться в дикой пляске тела. Её низ и верх почти одновременно бесстыдно обнажились, выказывая дряблые, пустые груди, обвисшие чресла и разверстое лоно. Все в отвращении замерли и отвели глаза, слушая стенания ведьмы как стоны молодой девицы, бьющейся под опытным дефлоратором.
Косей быстро вынул из рукава пучок травы, кинув его в жертвенник Анубиса. Огонь взметнулся под самые своды помещения. Белый и чёрный дым свились друг с другом, поднимая к потолку серое марево и разнося по залу удушливый запах серы.
— Безумец, — только и смог обессиленно проговорить Камазу, роняя голову на грудь, но затем в священном страхе поднимая её обратно.
Старуха запричитала ещё громче, скрюченными, трясущимися руками загребая пыль с пола себе в лоно, раздирая его, начав кровоточить и безумно хохоча. Камазу, много повидавший на своём жизненном пути, сейчас был ошеломлён настолько, что смог только прошептать:
— Кто же твой бог, Косей, разве Амон-Ра, разве тот, кто создал жизнь?
В жертвенном месте вначале раздался короткий рык, а затем протяжный вой, словно огромный сильный волк попал в западню. Жрец Амон-Ра поднял руки к потолку и рассмеялся, а пожилой мужчина заметил, как то тут, то там по местам и по стенам заскользили тёмные тени, и тут же послышался разочарованный злой шёпот:
— У него нет Анха… у него нет Анха…
Камазу не видел ничего, впрочем, как и все остальные, в зале повисла гробовая тишина, все ошарашенно смотрели друг на друга. Косей поднимал и опускал руки в исступлении. Старуха бесновалась, продолжая свою срамную пляску. Жрец сделал знак смотрящим в ужасе на него ученицам, и те стали отползать ближе к выходу.
Болезненный вой не прекращался, а тени сгустились рядом с завесой, громадой нависнув над потолком.
— Говори мне все твои тайны, Инпу, — выкрикнул Косей, вдруг громко захохотав, но в смехе помимо превосходства слышалось отчаяние.
И вдруг все увидели силуэт огромного волка на стене.
— Кто звал Инпу? — в одной этой фразе рык превратился в мужской голос, как и волчья фигура, вытянувшаяся в высокое крепкое тело. — Ты не мой жрец, я чую запах крови и ловушку…