Драгоценность черного дракона (СИ)

— Меня порой съедает чувство зависти, — длинные пальцы коснулись щеки невесомо, легко, — почему ты не можешь быть моей, цветочек?
Её резко подхватили под руки, заставляя заглянуть в полыхнувшие огнем ярко-синие глаза. Резкие черты лица Гирьена заострились, делая его жестче, старше, порывистее. Тонкие брови хмурились, выдавая внутреннюю борьбу. Отзвук чужого безумия заставлял сердце только биться чаще, не вызывая страха. Его губы — тонкие, словно кровавые, впились требовательно в рот, поглощая дыхание, заставляя дрожать от едва сдерживаемого чувства единения. В этом поцелуе не хватало одного — полета. С Кином она летала. С Гиром… Она прикусила клыком чужую губу, заставляя мужчину отстраниться, и резко шлепнула по губам.
— Больше так не делай. Я твой друг, твоя сестра, твоя семья. Но не твоя женщина, Гир. Не смей делать больно собственному брату, иначе я в тебе сильно разочаруюсь.
— Может, мне плевать на твое мнение…
Огненные волосы полощет ветер. Тот, кто стал Духом, отмечен пламенем.
— Может. Но тогда нам не о чем говорить, Гир, мне тебя искренне жаль.
Она развернулась и быстро пошла к высокой темной башне, у которой был отдельный вход. Знала — туда поселили Кейнарэ и его друга айтири. Сердце может ныть сколько угодно, но долг отлично помогает справляться с этим недоразумением. Только бы…
Она подняла взгляд на прозрачно-голубое небо. Утонула в сверкающих переливах облаков под солнцами. Вот бы подняться туда… с ним… Сплетая крылья, хвосты, лапы. Сплетая судьбы навеки. Отчего-то зачесалась спина, вызывая желание потереться ею о ближайшую поверхность, чтобы избавиться от зуда, сменившегося странным покалыванием. Йаррэ мотнула головой, взбегая по ступеням. Разумеется, ей запретили тревожить «гостей». Хотя едва ли можно назвать гостями тех, кому не доверяли и фактически заперли в этой самой башне. Но кровь Кинъярэ — её кровь, а потому дверь беззвучно распахивается, позволяя войти.
Что ж, хотя бы изнутри башня была достаточно комфортной. Резные деревянные панели, неожиданно много зелени, повсюду расставлены небольшие каменные статуэтки искусной работы, изображающие птиц, невиданных зверей и, конечно же, драконов…
Наверх вела витая лестница, но ступеньки не были крутыми, и забралась она легко. Снова неожиданный коридор и несколько дверей. Прислушалась, чуть нервно дернув хвостом — и пошла к той, дальней, куда её отчаянно тянуло. Дверь не была заперта и поддалась легко — за ней скрывались целые апартаменты. Небольшая гостиная, куда она попала, была пуста, но из спальни доносились тихие голоса, один из которых звучал обвиняюще, а другой виновато-тревожно.
— Ты не должен был так поступать со мной, Кей! Думаешь, смерть лучше тех мучений, которые я терплю теперь? На тебя ополчились твои же сородичи, не надо мне рассказывать, что ты сам предпочел уединение! Ты много раз говорил, что ненавидишь старые покои своей семьи, ты бы не поселился здесь добровольно! Твой «друг» был ровно один-единственный раз, и первое, что он предложил — немедленно меня добить. И знаешь, — хриплый, отчаянный голос резко сорвался на кашель, — я впервые с ним согласен. Твоя кровь меня убивает…
Она не стала больше ждать — да и смысла в этом ожидании не было, скоро её все равно заметят. Осторожно распахнула дверь в спальню, склоняясь в легком уважительном поклоне.
— Смерти вам, Драгоценнейшие гости Иррилима!
На темных простынях лежал худой, почти обтянутой кожей мужчина, в котором она с трудом узнала сияющего айтири Ше’Тариналя. Теперь жизнь едва теплилась в нем, хоть от раны в груди не осталось и следа. Белое лицо. Пылающие мутно-голубым светом глаза. Пробивающиеся на кончиках пальцев когти. Он словно замер в попытке обратиться альконом и не мог сдвинуться с этой точки. Организм все тянул и тянул силы и… убивал его. Сидевший рядом алькон не шелохнулся, смотря пустым, отрешенным взглядом.
— Не сомневаюсь, что смерть скоро за мной придет, Благословенная!
Бледные губы слабо шевельнулись. Мортэ Кейнарэ резко вскинулся, уже осмысленно глядя на неё и медленно поднимаясь.
 
— Что, Кин уже засылает вместо себя детей?
— Меня никто и никуда не посылал, Драгоценный Кейнарэ. Более того, мне запрещали сюда приходить. Но… иногда запреты становятся неважны — вам ли этого не знать?
Она смотрела безо всякого стеснения, неприязни или страха. Она понимала его — и принимала, наконец, всем сердцем, безо всякой обиды. Просто потому, что он был таким же, как и она. Он тоже хотел спасти того, кто был ему дорог — любой ценой, не считаясь с последствиями.
Йаррэ шагнула к постели, присев на самый краешек. Мягко улыбнулась, не обращая внимания на пронзающего её взглядом алькона. И качнула головой.
— Я пришла не злорадствовать, а помочь. И я знаю, что смогу это сделать, — сказал спокойно.
Иногда чужие глаза, осветившиеся безумной надеждой — лучшая награда за любые испытания.
— Вы не слишком самоуверенны?
Она уже не слушала.
— Ложитесь. Вот так, поудобнее, — заметила мягко тяжело дышащему айтири.
Больше он не был врагом — только тем, кто нуждается в её помощи.
— Что ж… хуже не будет. Не надо, Кей. Ты ведь все равно не знаешь, что делать, — оборвал он что-то нервно шипящего мортэли.
— Будет только лучше, — заверила, ничем не выдавая своей неуверенности.
Главное, чтобы их не прервали…
Это не трудно… во снах она делала это уже сотни раз.
Ладони уверенно легли на грудь мужчины — рубашку она просто распорола когтями, чтобы не мешала.
Что-то задрожало внутри на высокой тонкой ноте. Застонало, зашипело, задышало тяжело, поднимаясь изнутри ледяной волной. Над ней распахнулись невидимые крылья — белоснежные, ослепительно-яркие, пронизанные сеткой черных линий.
— Что бы ни происходило, держите его, — сумело выговорить, едва разлепив губы.
Кажется, мортэ Кейнар её понял. По крайней мере, метаться мужчина резко прекратил, ухватив друга за плечи и не давая ему шевелиться.
Сила хлынула тонким ручьем, растеклась, разрастаясь и накрывая умирающего. Ей не нужны слова и заклинания. Не нужны ритуалы и приготовления. Суть Благословленных в другом. Они лечат одним своим присутствием чужие раны. Дают силы. Возвращают к жизни, исцеляя и тело, и рассудок. Но надо знать, КАК правильно это делать. Белоснежные сети рвали кожу на подушечках пальцев, но она не замечала, продолжая вплетать свою силу в узор. Крылья дракона укрыли их полностью сверкающим плащом, сердце тяжело билось в горле, шумело в ушах…
Иногда Благословленным не хватает собственной силы, и тогда они отдают свою жизнь.
Ради того, кто умирает сейчас мучительно и медленно, она без колебаний готова отдать свою. Просто он родной. Он их. И он не должен уйти. Белоснежная сеть накрывает тело уже в несколько слоёв, но этого мало, мало! Оно слишком истощено, ослаблено и устало бороться за жизнь, а её сил тоже не хватает, хотя уже и исчерпала до донышка!
На губах застыл солоноватый привкус, кружится голова, когда вдруг над ухом раздаётся тихий шепот.
— Возьми мою силу, малышка.
И перед ней распахивается Бездна. Столько силы она не ощущала даже в Мастере. А тот, кто стоял за ней, сам был чистой энергией, ярчайшей звездой, воплощенной смертью на землю. Она купалась в его энергии, пила её жадно, не забывая направлять на собственного пациента, и снова забирала — а её вовсе не становилось меньше.
— Все, остановись. Хватит. Теперь мальчик справится.
Властному голосу невозможно не повиноваться. И она отпускает сети, которые тут же впитываются в тело бывшего айтири. Сознание медленно проясняется. Да. Теперь он выглядит гораздо лучше. Белоснежная кожа, острые когти, белеющие на глазах волосы. Он крепко спит, и ему больше совсем не больно.
Тот, кто стоял за её спиной, делает шаг вперед, не обращая внимания на посеревшего от волнения Кейнарэ. Садится на кровать, проводя когтями по своему запястью и лично поет новорождённого, алькона собственной кровью, несмотря на тень сомнения на лице.