Драгоценность черного дракона (СИ)
Шаг. Другой. Кажется, они спустились уже уровней на пять вниз. Как же он ненавидел чувствовать себя беспомощным! Невзрачная дверца разила магией Жизни так, что к горлу подступила тошнота.
Предупреждающий знак слуги. Где он заигрался? Из горла вырывался тихий рык, но дверь уже приглашающе распахнулась, и он резко бросил тело вперед, стараясь отрешиться от ослепляющей вспышки боли.
- Послушный пес пришел по зову хозяина… — каркающе-хриплый смех было первое, что достигло ушей сквозь вязкую густую пелену.
- Никогда не любил дешевые эффекты, — собственный голос сорвался и сипел, звуча слабо и едва слышно.
- Встань! — повелительный приказ. И тело не может не повиноваться, послушной марионеткой подтягиваясь вперед. — Подойди к этому прекрасному креслицу, шустрый мой слуга. — Сжать зубы и отрешиться, не оборачиваясь назад. Как давно он здесь не был. Как давно он забыл, что может ТАК выворачивать душу наизнанку.
Высокое кресло с широкими подлокотниками и длинной нижней частью больше напоминало пыточное приспособление. Впрочем, им оно и являлось.
- Садись в кресло, — скрипя зубами, Кинъярэ сел на прохладную поверхность, откидываясь назад, и позволяя широким ремням защелкнуться на шее, руках и ногах.
- Хороший мальчик.
Тот, кто поднялся из дальнего угла комнаты, в данный момент мало напоминал стареющего ирра, щеголявшего при народе легкой лысиной на затылке и излишней полнотой. Высокий, гибкий мужчина в самом расцвете сил, смуглокожий, кареглазый, обладающий военной выправкой.
- Давно ты балуешься запрещенной магией, Азгар? Не ожидал даже от тебя…
Кривая усмешка, отзеркалившая улыбку врага.
- Захочешь жить, воспользуешься любыми средствами, Кин. Тебе ли меня судить?
Оковы сжались, вдавливая в кресло.
- Я не люблю, когда меня обманывают, Кин. Мне казалось, я и так создал для тебя достаточно мягкие условия, в отличие от моих союзничков, которые не жалеют твоих… подопечных. А ты пошел против меня. Строишь какие-то странные планы. Обманываешь меня, заставляя сунуться за ненужной девкой в другой мир.
С каждым сказанным словом в тело начинал вливаться яд, со спрятанных в оковах шипов. Он расползался по телу, заставляя его занеметь, а внутри — бушевал пожар, выжигая, казалось, каждую клетку. Он мог бы закричать. Мог бы застонать, показывая слабость и удовлетворяя чужое эго. Но он просто молчал, не сводя пылающих лиловыми огнями глаз с мужчины напротив.
- За это я тебя и ненавижу, Кин, — мучитель сел совсем рядом, так близко, что один бы бросок… Чужие пальцы резко дернули хвост. — Я знаю, о чем ты думаешь, паршивец. Знаю, чего ты сейчас хочешь. Ты иногда бываешь ужасно предсказуем.
Кинъярэ же не сводил глаз с руки, закованной в перчатку, сотканную из магии Жизни. Та приблизилась — и пальцы, обжигая кожу, коснулись груди.
— И что же… по-твоему я хочу?
Он не отводил, не прятал глаз, даже видя, какой след оставляет чужая ненавистная магия на теле.
- Ты уже стар, Азгар. Ты пытаешься молодиться, но ты живешь куда больше, чем тебе предназначено. Ты бежишь прочь от Смерти, но не понимаешь, что этот бег бесполезен, — он смотрел прямо в лицо своему… кому? Бывшему другу? Ненавистному врагу? Жаждущему власти глупцу? — тебе сделали когда-то предложение, какое делали мало кому. Но ты не желал быть вторым. Только первым. А Смерть не дает вторых шансов, мой друг, — он дернул уголками губ, — можешь тешить свою власть. Можешь запытать меня и моих детей. Но изменить ты ничего не сможешь. Твое время утекает, Азгар…
Породистое лицо залила смертельная бледность, сжались руки в кулаки. Только почему в чужих глазах вместо ненависти на миг проглянуло отчаянье — словно его мучитель сам был в ужасе от того, что он делал и говорил.
Больно ли это — умирать и возрождаться раз за разом? Сколько ощущений может подарить настоявшееся с годами предательство?
Миг, другой — и он уже мог дышать, мог сплюнуть кровь, чувствуя, как дрожат мышцы.
— Ты просто никогда не испытывал настоящего страха, мой дорогой друг, — карие глаза сверкнули совсем близко, почти напротив, вызывая болезненное желание растерзать их обладателя. — Когда видишь, как время утекает сквозь пальцы, как уходят все, кто был тебе дорог…
— Ради тех, кто был тебе дорог, ты предал меня, Азгар? Ради чужих ли жизней ты мучил моих братьев и сестер? Ради собственной жалкой жизни и власти ты переступил кровные клятвы, бывший младший Страж, — он плюнул, с удовольствием гглядя, как стекает кровавая дорожка по холеному лицу. — Людишки. Как вы мерзки мне, продажные мелочные душонки, рвущиеся к мимолётной власти!
Ирр замер. Рука с одним лишь единственным квадратным перстнем на пальцах поднялась, стирая кровавый плевок — и опустилась.
Кинъярэ расхохотался, глядя прямо в глаза тому, кого когда-то сам посвящал своей Матери.
— А у тебя все еще не хватает духа поднять на меня руку по-настоящему, — алькон чуть дернулся в кресле. Волна волос упала на лицо, скрывая исказившиеся черты, — хоть что-то от тебя ещё осталось… насильник и детоубийца.
Вспышка оглушающего молчания. Кулак, врезавшийся в стену у самого виска. И снова смех — безумный, горький.
— Ты окончательно свихнулся, Рэй…
Прохладная ладонь ложится на лоб, и чужое давление, и боль исчезают.
— Порка уже окончена?
Глаза в глаза. И так хотелось бы не видеть в чужих вину, смешанную с болью. — Что ты крутишь за моей спиной, Рэй? Нарушить заклятие невозможно!
— Тебе это сказали те, кто его накладывал? Отщепенцы и прихвостни Жизни?
— А ты много знаешь, Рэй. Будь осторожнее, если не хочешь распрощаться с остатками жизни… — Азгар отошел и встал у двери, оперевшись о стену, — ведь ты не один…
Кинъярэ медленно встал, чувствуя, как активируется регенерация и кружится голова. В темных до черноты глазах предателя не было ни презрения, ни ненависти — только бесконечная усталость.
— Хочешь все последствия снова сбросить на меня? Тебе ведь не привыкать, Аз? Не ожидаешь же ты, что я сейчас прослежусь от умиления и воспылаю желанием тебе помочь?
Драгоценнейший качнулся, впиваясь когтями в стену, отбросил волосы с лица назад. Шаг. Хвост извивается кольцами, мечтая сжаться на чьей-то шее.
— Даже и не думал. У тебя не так много шансов выбраться из этого дерьма, Рэй. Их почти нет ни у кого из нас, я слишком поздно понял…
— Что продешевил и продался не тому?
Молчание. Хриплое дыхание.
— А ты умеешь быть жестоким…
Змеиные глаза, казалось, отражают пепел Серых полей.
— Ты еще не представляешь, насколько, — эхом ввинчивается в мозг ледяное шипение, — ты просто не представляешь…
Что ж, он узнал гораздо больше, чем продавшийся мерзавец хотел ему сказать. Все нити старого заговора ведут в одну сторону — к адептам Жизни. И это ему нравится меньше всего. В какую игру сейчас играет Иландер? Старый убийца слишком хитер, чтобы поставить не на того. По стылому коридору разносится тихий могильный свист.
А за стеной, скорчившись, прижавшись лбом к осыпавшейся штукатурке, замер темноволосый мужчина. Из темных глаз ушла ненависть, оставив лишь стылую тоску.
— Сильнее, чем я сам, ты не сможешь проклясть меня, друг мой…
Он не слышит, как распахивается вторая, внутренняя дверь, о которой не знал алькон. Только и успевает, что вздрогнуть, когда удар бросает его на колени.
— Ты стал слишком сентиментален, брат…
Глава 12. Судьбоносная встреча
Истинное мужество заключается не в том, чтобы призывать смерть, а в том, чтобы бороться против невзгод.
Сенека Луций Анней
Тихо и неслышно спускается тишина на ступени. Мягкой бархатной лапой она ступала по серому выщербленному полу у портала, заставляла замереть, настороженно оглядываясь по сторонам, и едва слышно выругаться под нос, увидев, как ползет по стенам такая же мглисто-блеклая плесень.
Не простая плесень… и площадка по ту сторону портала отнюдь не простая. Она заражена — и давно. Серая лихоманка. Йаррэ лихорадочно проверила магические резервы, сканируя осторожно окружающее пространство и параллельно старалась вспомнить все об этом мерзком заклятье… ведь Мастер рассказывал… На губах мелькнула злая улыбка.