Стеклянная Крепость (ЛП)

Пламя ревело так громко, что Гаррик не слышал пения Марзана, но перо волшебника продолжало постукивать в такт его шевелящимся губам. Дождь хлестал его и его помощницу точно так же, как и других собравшихся людей, но Гаррик заметил, что капли, падающие на топаз, распадались голубыми вспышками над ним.
Верхняя петля ворот, плоская плетеная веревка, прогорела насквозь. Нижняя петля на мгновение удержалась, но когда створка наклонилась внутрь, она тоже порвалась. Ворота распахнулись с фонтаном искр. Несколько Коэрли с отчаянными воплями отскочили от руин. Дождь заметно ослаб, затем прекратился.
— Собратья-люди! — крикнул Гаррик. Карус, конечно, был прав: Гаррик был готов сражаться сейчас, и он был бы готов, если бы Тораг возглавил еще одну вылазку. — Мы войдем, как только огонь прогорит достаточно далеко от прохода. Помните, сегодня мы решаем, кому принадлежит этот мир — людям или кошачьим тварям!
— Здесь есть только одно правило, — сказал Карус, наблюдая глазами Гаррика, но видя больше, чем Гаррик когда-либо увидел в бою. — Не останавливайся, не сбавляй скорость, не уходи, пока кто-то из них держится. Никогда не бросай это!
— Пойдем, Лета! — сказала Донрия. — Мирза, ты тоже, а где Келес?
Женщина, несшая охапку хвороста, которая не попала в огонь, теперь бросила свою ношу с края циновки. Она слегка погрузилась в болото, но плавучесть и то, как распределялся ее вес, поддерживали охапку на высоком уровне. Она не погрузилась даже тогда, когда другая женщина наступила на нее, чтобы бросить свой аналогичный груз на целый шаг ближе к частоколу.
Третья женщина пробиралась вперед, неся что-то вроде клубка, а не связки. В какой-то момент марша или недавнего сражения веревки, которыми были связаны хворостины, развязались, поэтому они продолжали выпадать
Огонь горел в обоих направлениях от того места, где его разожгла Донрия. Он продвигался сквозь частокол со скоростью, на которую был способен идущий человек. На плетеный забор ежедневно лил дождь с тех пор, как он была поставлен, но сердцевина веток была сухой и без корней. Тепло, достаточное для того, чтобы прожечь поверхностный слой, вызвало ответное пламя во много раз сильнее, хотя все быстро сгорало, превращаясь в белый пепел.
Гаррик посмотрел на брешь, затем на ожидающих жителей деревни. Некоторые были встревожены, но, к его удивлению, большинство из них наблюдали за разрушением этого символа господства Коэрли с благоговейным восторгом. Бой еще не был окончен, но это был лучший настрой, чем страх.
Гаррик ухмыльнулся. Хотя страх, безусловно, был оправдан.
Третья вязанка хвороста упала в болото; две другие женщины помогли связать ее. Там, где раньше были ворота частокола, теперь был проем, через который можно было бы провести упряжку волов, если бы удалось убедить их ступить в горячую золу. Гаррик не видел никаких людей-кошек.
— Приготовить сети! — крикнул Гаррик. Он поднял свой топор; теперь у него самого сетки больше не было. — Вперед, собратья-люди! Мир для человечества!
Гаррик с Мецем, а за ними Абай и Хорст, ворвались в ворота. Дым щипал ему глаза, но он с приятным удивлением заметил, что боль в ране утихла, превратившись в тупую ломоту. — Мир для человечества!
Последний пучок хвороста слегка повернулся, когда Гаррик спрыгнул с него. Он приземлился на твердую землю, но наклонился вперед и чуть не упал лицом вниз. Он оперся на левую руку и взревел, так как навалился всем своим весом на горящий уголь, спрятанный под золой. Его мозолистые ступни, возможно, и не возражали бы против этого, но его ладонь определенно возражала.
— Он горит! — крикнул Мец. — Он горит! — «Конечно, он горит, мы сами устроили пожар!» — подумал Гаррик, но рычание — из-за его покрытой волдырями руки, а не из-за того, что сказал Мец, — не сорвалось с его губ. К счастью, потому что в противном случае ему пришлось бы извиняться.
Бараки для рабов были охвачены пламенем. Из-под влажной соломенной крыши валил столб удушливого белого дыма. Рабыни — скот, каковым они и были — открыли ворота в поперечной стене. Они хлынули в часть комплекса Коэрли, каждая несла факел и, как правило, оружие: кол, дубинку, даже мешок с достаточным количеством влажной земли, чтобы сбить человека.
 
То есть, сбить человека-кошку, чтобы оглушить его. Гаррик увидел худощавую заместительницу Донрии, Ньюлу, но она, казалось, скорее, возглавляла восстание, чем командовала им. Единственное будущее рабов — стать холодными обедами для Коэрли, позже, если не раньше. Все, что им было нужно для бунта, — это возможность. Но где они раздобыли огонь?
— Когда вы с Донрией сбежали... — произнес голос в голове Гаррика. Это был первый раз с тех пор, как началось нападение, когда Птица заговорила с ним напрямую. — Сома спрятала трут и огненный лук, которые я принесла тебе. Она разожгла костер, когда началась атака. К тому времени, когда Коэрли поняли, что происходит, она начала раздавать факелы другим женщинам.
— Это сделала Сома? — изумленно произнес Гаррик. Единственным Корлом, которого он увидел, был раненный человек-кошка в бою за частоколом. По-видимому, он умер от зияющей дыры в груди, когда полз к длинному дому Торага. И еще мертвый воин недалеко от ворот в помещения для рабов.
— Да, — подтвердила Птица. — Она возглавила атаку на Сиравил здесь, во внутреннем дворе. Она убила воина, охранявшего волшебницу, сунув ему в рот факел. Не раньше, чем он разрубил ей грудь, конечно.
— Полдюжины человек, возьмите и поднимите эту горящую хижину! — крикнул король Карус, перехватывая контроль над языком Гаррика, в то время как Гаррик был слишком ошеломлен тем, что только что услышал. — Нужно отнести, и бросить ее в длинный дом. Вот где затаились кошачьи звери!
Одна из нескольких примитивных построек, в которых размещались воины группами по два-три человека, горела с той же вялой решимостью, что и бараки рабов. Облако белого дыма, которое она извергала, чуть парило, медленно дрейфуя на запад теперь, когда вихрь Марзана больше не проносился по территории комплекса. Хотя огонь полыхал не очень сильно, он поглотил примерно четверть соломенного купола.
— Верно! — сказал Гаррик, озадачив деревенских жителей, которые подумали, что он разговаривает сам с собой. — Давайте, пятеро из вас! Мец, ты и твои дяди, и вы двое. Давайте, хватайтесь за столбики!
Гаррик намеренно расположился поближе к длинному дому Торага, на краю дымовой завесы. Он ухватился за один из шестов, поддерживающих каркас, и попытался поднять его только левой рукой. Шест был воткнут слишком глубоко, чтобы он мог вытащить его из земли таким образом.
Он бросил топор и просунул обе руки сквозь солому, чтобы ухватиться за шест, затем выпрямился в коленях. Его зрение затуманилось. Дузи, как больно!
— Подумай, как это сделать! — говаривал старина Кобб, когда в четырнадцать лет нанял Гаррика рыть дренажную траншею на усеянном валунами поле. — Подумай...
Гаррик поднялся, держа шест в руках. Хижина содрогнулась, извергая искры и поднимаясь по всей окружности, когда жители деревни тоже подняли свои шесты, распределив вес между собой.
— Пошли! Гаррик почти зарыдал, едва способный видеть из-за слез и боли. Пошатываясь, он двинулся вперед, в том направлении, где, как подсказывала ему память, должен был находиться длинный дом. Если бы люди-кошки предприняли сейчас вылазку, он был бы мертв прежде, чем осознал бы это. Это была не стратегия и даже не тактика, это была жужжащая решимость слепня, который готов умереть, лишь бы сначала напиться крови. — Пошли!
— Это способ выигрывать сражения, — мысленно проворчал король. — Никогда не отступай, никогда не сдавайся.
— Факелы! — закричала Донрия. — Бросайте свои факелы! Брось его, Ньюла!
Гаррик скорее почувствовал, чем увидел, как головни проносятся мимо дымными дугами, отскакивая от крыши и от досок крыльца. Какой-то Корл, возможно, сам Тораг, закричал в безумной ярости. Если они и готовились броситься в атаку, то дождь факелов заставил их замешкаться.