Стеклянная Крепость (ЛП)

Гаррик взглянул на старую волшебницу. Она бормотала заклинание над фигурой, нарисованной на земле, плотно утрамбованной ногами поколений покупателей, продавцов и зрителей. Пучок стеблей тысячелистника лежал у ее левого колена, а справа был частично развернут пергаментный свиток, но, похоже, она не пользовалась, ни тем, ни другим.
Четыре стража «Кровавых Орлов», которым было поручено охранять Теноктрис, образовали U-образную защитную форму со всех сторон от нее, кроме, как спереди. Они не сводили глаз с толпы и возможных угроз, вместо того чтобы смотреть на то, что делала Теноктрис, но ее волшебство, казалось, не беспокоило их так, как это беспокоило бы большинство обывателей. Лорд Аттапер научился подбирать охрану волшебницы из тех, кто хоть что-то понимал в этом искусстве: воинов, у которых была няня, творившая заклинания, или двоюродный брат отца который был хитрецом в их родной деревне, что-то в этом роде.
Кэшел стоял за троном Шарины, спокойный, как отдыхающий бык, и на первый взгляд впечатляюще большой. Когда Гаррик поймал его взгляд, он мягко улыбнулся. Он был уникален среди людей, одетых в броские наряды: его туники были простыми, за исключением завивающегося узора тонких коричневых тонов, который Илна вплела в подолы.
Однако зрители, которые видели Кэшела, обратили на него свои взоры. Отчасти это было связано с простой элегантностью мужчины и его костюма, но также и с этим тканым узором. Ни одна ткань, которую ткала Илна, не была просто куском ткани.
Протас преодолел большую часть расстояния между своим троном и основанием погребального костра. Лайана подала сигнал командирам специальных военных оркестров; они, в свою очередь, отдали команды своим подразделениям и подняли инструменты, которые использовали для управления. У флотского мастера музыки была тонкая серебряная дубинка, но его армейский коллега использовал длинный прямой меч, который он носил как кавалерийский офицер. Музыканты поднесли к губам рожки и трубы.
Свет дрожал на инструментах из латуни, серебра и даже золота. Теноктрис подняла глаза; Гаррик проследил за ее взглядом. Звук второго метеорита, на данный момент лишь скрипучий приглушенный, достиг его ушей, когда он увидел колеблющийся свет и быстро отвел взгляд.
— Да хранит меня Пастырь! — провозгласил мужчина высоким голосом.
Сигнальщики дружно протрубили. На мгновение воздух наполнился визгом их инструментов, но грохот приближающегося метеорита заглушил даже этот оглушительный взрыв. Люди в толпе кричали, хотя их голосов никто не слышал, и древний король в сознании Гаррика сказал: — Сестра во Христе, проглоти меня, если он не летит прямо на нас!
Протас не остановился и не поднял головы. Подняв факел из чаши, в которой он лежал, он поднес его к хворосту. Желтое пламя распространялось слишком быстро для сырого дерева — связки хвороста были пропитаны маслом. Протас отступил на шаг и остановился, затем швырнул горящую чашу в костер. Она разлетелась вдребезги на ступеньках, воспламенив красный муслин.
Метеорит взорвался немыслимо высоко в небесах. На мгновение была только вспышка; затем звук достиг толпы, повалив всех на землю. Гаррик почувствовал, как его подняло, а затем с силой швырнуло вниз. Грубо сколоченный трон треснул под его весом, а шлем ударил его по лбу.
Он вскочил. В ушах у него зазвенело, и он чувствовал, как каждый удар сердца отдается в его черепе. На площади воцарилась ошеломленная тишина, нарушаемая звуками молитв и рыданий. Огонь в погребальном костре начинал разгораться. Потрескивание указывало на то, что оливковое масло и пчелиный воск воспламенили древесину.
Гаррик посмотрел на топазовую корону в своей левой руке. Его пальцы покрутили мягкое золотое кольцо, но большой камень казался более живым, чем бриллиант. Очертания, движущиеся в ярком свете, были уже не тенями, а полосами пламени, вращающимися по часовой стрелке вокруг раскаленного добела сердца камня.
Гаррик закружился — не телом, а разумом. Он почувствовал всасывание и попытался бросить топаз, но не смог разжать хватку. Голоса без слов вопили, как зимняя буря.
 
— Держите меня! Гаррик попытался что-то сказать, но не смог — ни заставить свои губы пошевелиться, ни даже мысленно сформулировать слова. Круги света, сверлящие его глаза, вырвали его сознание из мира бодрствования. Он на мгновение завис над площадью, наблюдая, как его одежда распластывается на земле там, где он только что стоял. Его шлем подпрыгнул  и остановился на боку, золоченые крылья задрожали.
Площадь и погребальный костер исчезли. Гаррик стоял на серой дороге, голый и одинокий, и туман окутывал его мозг.
***
Илна положила правую руку на плечи Мероты, когда то, что девочка назвала метеором, с ревом, словно оползень, неслось к ним по голому небу. Если он обрушится на площадь — а, похоже, так оно и было, — никто ничего не смог бы сделать, что изменило бы ситуацию.
Если бы Илна была одна, она бы достала пряжу из левого рукава и начала вязать узор. Она криво улыбнулась. Ее силы были значительны, но они не доходили до того, чтобы срывать большие камни с неба, так что это тоже не помогло бы.
Однако работа заставляла ее чувствовать себя более довольной.
Но она была не одна. Она была ответственна за Мероту, и хотя девочка делала храброе лицо, вполне понятно, что она была напугана. Илна не собиралась заполнять свои последние мгновения жизни осознанием того, что она только что бросила испуганного ребенка.
Она, Мерота и Чалкус сидели в среднем ряду трибун, в правом конце. Ряды под ними — три; она сосчитала их по пальцам, когда поднималась, — были местами островной знати, которая собиралась пройти маршем к погребальному костру и возжечь благовония. Рядами выше — еще на два — тоже были дворяне, но сидели выше, потому что они были менее важны и не имели никаких обязанностей во время похорон, кроме как присутствовать здесь. По большей части это были богатые фермеры, судя по их разговорам и безвкусице.
Теперь эти люди оказались проблемой. Они пытались спуститься на землю, и в панике им, вероятно, было бы все равно, если бы это означало растоптать маленькую женщину и десятилетнюю девочку, находившуюся на ее попечении.
Им стало не по себе, когда Чалкус вскочил на свое место и столкнулся с ними, обнажив меч и кинжал. Один парень все равно попытался протиснуться; левая рука Чалкуса дернулась слишком быстро, чтобы можно было разглядеть. Перепуганный местный житель прижал руки к лицу и отскочил назад, три длинные золотые цепи заплясали, когда он упал на трибуну. Кровь из его порезанного носа замерцала в воздухе.
Улыбка Илны стала чуть шире — Чалкус тоже понимал свой долг. Если она была близка к смерти, а, похоже, так оно и было, ей повезло, что она сделает это рядом с мужчиной в лучшем смысле этого слова.
Камень из пращи — метеор, поскольку Мерота была образованной и, несомненно, знала правильное слово — взорвался высоко в небе. Лицо Илны было опущено, но она почувствовала вспышку на тыльной стороне ладоней. Она собралась с духом, потому что вспомнила, что произошло, когда предыдущий метеорит упал в море, но на этот раз ударная волна превзошла все, что она могла себе представить.
Сжимая Мероту одной рукой, Илна непреднамеренно сделала поворот в сторону. Трибуны — необработанное дерево под драпировкой из красного муслина, как  на ступенях, ведущих к погребальному костру, — прогнулись вниз, а затем снова подались назад. Она попыталась схватиться за Чалкуса — скорее для контакта, чем потому, что это могло помочь каким-либо материальным образом, — но он улетел в другом направлении.
Илна, Мерота и несколько других зрителей вместе рухнули на трибуны; доски сломались. Вся конструкция рухнула, превратившись в клубок щепок и разорванной ткани.
Илна вскочила на ноги. С тыльной стороны ее правого запястья была содрана кожа, но на самом деле она не пострадала.
— Мерота, ты ранена? — спросила она. Девочка обхватила Илну руками и зарыдала, уткнувшись в ее тунику.