Оружие в его руках 2 (СИ)

Вскоре мои силы иссякли, и я упала на первую попавшуюся лавочку, находившуюся напротив озёра. Только успокоившись, я заметила, что до сих пор была в домашних тапочках. Слава богу они были похожи на пляжные сабо, но это не настолько утешительный факт в середине ноября. Меня трясло от холода. В кармане штанов я нащупала телефон и набрала Монике.
— Моника, — мое сбивчивое дыхание нервные нотки в голосе выдавали страх. — Это срочно. Мне надо исчезнуть.
— Что случилось? — На той стороне трубки слышались шум и крики. — Лео, секунду! Что? Андреа! Ты знала, что арестовали братьев Россини? У нас сейчас порт арестовали, там были молодые девушки!
— Да, — я всхлипнула, понимая, какой шум наделала своим заявлением. — Это все я, Моника.
— В каком смысле?
— Это я донесла до полиции. Не сама, но подговорила.
— Все три раза?
— Один. Отсюда. О каких трёх ты говоришь? — Я понимала, что наш разговор заходит не в то русло. Волноваться о доносах было последним, о чем я должна переживать. — Моника, мне нужно исчезнуть.
— В смысле?
— Нужно, чтобы Андреа Россини больше не существовало, понимаешь?
— Понимаю. И знаю, кто поможет. Я тебе скину номер, созвонись с ним и выброси телефон. И, Андреа, не забывай меня, пожалуйста. Как все уляжется, позвони.
— Я люблю тебя, Мон.
— И я, крошка, и мне жаль, что твоих родителей больше нет.
Мою грудь затрясло. Воспоминания о бездыханных телах моих родителей на пороге нашей квартиры, — худшее воспоминание, которое будет преследовать меня всю оставшуюся жизнь. Я всхлипнула, но следом за всхлипом последовал тихий плач.
— Ты сильная девочка, — успокаивала меня подруга. — Мы обязательно встретимся. Нойл тебе поможет.
— Спасибо.
Расставшись, на мой телефон пришло сообщение с номером того самого Нойла. По голосу это казался мужчина среднего возраста, но когда мы с ним встретились, это оказался мужчина лет пятидесяти с седой головой, с круглыми очками и доброй улыбкой. Мы сидели в его стареньком фольцвагене, рядом текла речка, а по тротуару неспешно шагали пары с собачками.
— Тебе надо где-то спрятаться, пока я делаю тебе новый паспорт. Скажи, какое имя у тебя будет?
— Энджи, — единственное имя, которое я вспомнила.
— Фамилия? — Я пожала плечами. — Морриган, пойдёт?
— Да. Но жить мне негде. У моих родителей и у меня есть приличный трастовый фонд, после их смерти все досталось мне, но я не знаю, как обналичить его сейчас. Это опасно.
— Ты обналичишь свой счёт через доверенность.
— Какой дурак отдаст такую сумму незнакомцу, да ещё и наличкой?
— Тогда снимай сама. У нас есть некоторое время, пока братья мафиози сидят за решеткой. Поехали в банк. Паспорт с собой?
— В квартире. — Нойл говорил серьёзным тоном, четко выделяя каждое слово.
— Как только мы снимем все деньги, прилетим в Турцию, ты выкидываешь телефон и свои старые документы. — Я уже хотела возмутиться, но Коган был очень убедителен. — Не волнуйся, я уже дал команду знакомым, чтобы тебе сделали поддельный паспорт с двумя гражданствами.
— Турция и Америка?
— Да. А теперь поехали.
Деньги снять удалось, не вызывая подозрений. Обошлось парой банальных фраз про скорую кончину родителей и возникшим желанием отдать все сбережения на благотворительность. Нойл сделал по-умному, он эти деньги положил на свой счёт. Не всю сумму, только часть, но и эта часть была внушительной.
— По прилету тебе нужно сменить имидж. Перекрасить волосы, изменить стиль одежды и глаза. Твои глаза не так запоминаются, но Россини помнят в тебе каждую морщинку. Поэтому, попробуем пользоваться цветными линзами.
— Я уже согласна на все, лишь бы поскорее сбежать отсюда.
— Уже скоро. Уже совсем скоро.
Без чемодана, без своей старой одежды и гаджетов. Буквально голая, я садилась в самолёт. Старая жизнь вместе с именем остаются здесь, рядом с моими родителями. Я больше не принадлежу Италии, Россини и всем тем, кого я полюбила.
Мы прилетели глубокой ночью. Огни мусульманского государства светили так ярко, словно я находилась рядом с Буш Халифа. В голове было пусто. Нойл вёз свой чемодан, в котором находились деньги для обмена на турецкую валюту. Мы молчали, потому что каждому нужно было переварить прожитый день. Мне смириться с мыслью, что старая я умерла в Америке в момент ареста братьев, а Когану придумать план действий.
 
— Как все разрешится, ты вернёшься обратно? — Поинтересовалась я. Мне было страшно оставаться одной, но делится этими мыслями я не собиралась.
— Нет. Мне нечего делать в Америке. Я буду здесь, приглядывать за тобой.
Внутри меня бушевали радость и облегчение. Я не останусь наедине со своими страхами и горем, со мной будет человек, знающий мою историю, способный подсказать советом, направить в нужное русло.
Мы приехали к дому, который мне подарили родители и Хосе. Он был в точности такой же, каким я помнила его много лет назад. Стамбул может и изменился, Нью-Йорк может и изменился, может изменились и мы все, но этот дом был таким, словно мне снова десять, я снова на отдыхе с родителями и друзьями спорю с Хосе о том, что этот дом достанется мне.
— Я снял дом неподалёку. — Оповестил меня мужчина. — А теперь давай сделаем то, что планировали.
Я вытащила из кармана телефон, который уже долгое время был отключён. Подошла к набережной Босфора и что было сил бросила его в воду, следом за ним полетел мой паспорт, и даже появилось желание полететь вслед за ними, но Нойл вовремя схватил меня за плечи, удерживая на суше. Если бы я умерла, больше бы не было проблем. Я итак уже одна!
— В тебе говорят эмоции. Твое горе взяло вверх. И это понятно. Дай себе время, сожми волю в кулак и покажи всему миру, что ты сильная. Что ты именно такая, как о тебе отзываются твои друзья, как о тебе говорили твои родители.
— Я не такая сильная, как говорит Мон-Мон. — Я всхлипнула, после чего мое тело стала бить мелкая дрожь. Я развернулась спиной к Босфору и уткнулась лицом в грудь мужчины. Нойл окутал меня своими объятиями. Плач вырвался из груди, и силы, сдерживающиеся все мое горе, иссякли.
— Мы со всем справимся. — Коган успокаивающе поглаживал мою спину, словно сам знал, какое всепоглощающее это чувство отчаяния.
***
Шла третья неделя моей «новой жизни». Энджи Морриган, или же я, собственной персоны, устроилась работать в офис, находившейся напротив художественной галереи. Это был филиал компании по производству упаковок из бумаги и картона, и там я была специалистом отдела договоров. Было очень трудно работать, потому что я на знала языка так хорошо, как должен знать человек, работающий с важными документами, но жизнь во главе с Нойлом, устроившимся вместе со мной в один офис, понатаскали меня по турецкому. Так что, теперь я хоть на ломанном турецком, но все же говорю.
С теми деньгами, что нам удалось обналичить, я могла бы жить, не работая, практически всю жизнь. Правда, чем дольше я находилась в одиночестве без дела, тем сильнее тоска меня съедала. Я чувствовала иглы в своём сердце от воспоминаний прожитый лет, корила себя за бездушие по отношению к своему отцу, за бездействие в ситуации с мамой. Может, если бы я все-таки забрала ее тогда с собой, то сейчас была она разделила этот чайный час со мной. Мы бы болтали о неважных вещах, она бы шутила, что ещё молода и подыскивала бы себе ухажера турка.
О ком я старалась не думать, это о Луи. В нашей со Стефано игре он оказался пешкой, помехой справа. Единственное, что меня подбадривало, — Надежда, что моя наводка на чету Россини не задела так сильно того мужчину, имя которого выжжено на моем сердце. Пусть наши дороги никогда не пересекутся, но то счастье, подаренное мне на протяжении этих лет, я буду помнить всегда.
Я сидела на лавочке во дворе дома, когда от нахлынувших воспоминаний у меня загорелись щеки. Аромат жасмина, разросшегося в саду был таким сильным, что меня стало мутить. Отпив немного уже остывшего чая, я почувствовала, как в желудке разразилась война, выталкивающая все съеденное за сегодня обратно.