Треск штанов (СИ)
И тут на горизонте замаячила перспектива завершения праздника. Да не просто прекращение расширения и экспансии, а схлопывания… свертывания «банкета». А ведь они хотели сохранить для потомков не только и не столько свои формальные посты при дворе, сколько положение могущественных и влиятельных родов.
Так что… Петра они не поняли.
Вообще.
Никак.
Совсем.
Но и лезть с табакеркой не стали. Опасались. Все-таки Алексей им за это мог и голову открутить. Не потому, что Петр прав, а потому что полезли «вперед батьки».
Сам же Алексей смотрел на все это… и только качал головой. Ярлык «цареубийца» и «отцеубийца» ему был совсем не нужен. Это ведь там — просто еще какие-то там враги, а тут — отец.
Оставить все как есть он, конечно, не мог.
Поэтому царев шут, тот самый, что задавал много провокационных вопросов, с «комфортом» разместился в одном «уютном» подвале. Проходя там полноценный цикл допросов, который не подразумевал на выходе ни сохранение товарного вида, ни даже жизни. Отцу же его пропажу подали под соусом ограбления.
Крупного.
Которое де совершил тот. Ради чего пришлось у царя «увести» часть дорогих и милых ему сердце вещей. С тем, чтобы позже, «найти» уже у ростовщиков Вены. Ну а куда, в самом деле, этот шут еще мог убежать?
С рядом иных персон из его окружения Алексей поступил также.
Так, например, двух любовниц австрийского происхождения, которые явно имели на него разрушительное воздействие, отравили. Чисто похитить и поговорить было слишком сложно. Поэтому царевичу пришлось воспользоваться своими знаниями в области ядов. Теми. Из будущего. И грамотно все обставить, имитируя им смерть от естественных причин.
Совокупно же две дюжины человек пострадало за время, прошедшее с того нервного разговора. Что заставило очень сильно суетится французских и австрийских послов.
Да, прямой связи с ними, конечно, не нашли.
Хорошо работали.
Чисто.
Но наступив каблуком на торчащий из-за шпалеры палец смогли по голосу определить его принадлежность. Образно говоря.
Вон — посол Габсбургов даже занемог и носа на улицу не показывал.
Догадался?
Кто знает.
Чутье у него было как у дикого зверя. Сюда теперь посылали только таких. Мог и догадаться, что Алексею надоели эти игры. И теперь, видимо, пытался лихорадочно сообразить — где именно он прокололся.
Сам же царь от такого «падежа» в своем окружении впал в уныние и уехал в Петроград. Маленький город на острове Котлин.
По снегу.
Там как раз шла стройка потихоньку. Несмотря на удобство порта в Риге к нему пока не было нормальной логистики. Да и даже когда построят чугунную дорогу — все равно — он находился вдали от основных коммуникаций европейской части России. Поэтому продолжался развиваться другой Балтийский маршрут — через Неву.
Система шлюзов и каналов в районе Вышнего Волочка связывала Волгу и озеро Ильмень. Позволяя там проходить большому баркасу, на базе которого типовые пароходы строить и планировали.
Пороги на Волхове и Неве уже к этому времени взорвали.
Канал от устья Волхова до Невы тоже прокопали. Точнее не прокопали, а намыли. Начали то копать, но дело шло не очень ладно — слишком много ручного труда. Поэтому соорудили из двух больших баркасов внушительных размеров катамаран. И разместили на нем земснаряд, который приводили в движение лошади, идущие по специальной такой «беговой дорожке[1]». А вынимаемый грунт через лоток отваливался в сторону.
Шла такая драга неспеша.
На заводном якоре подтягиваясь.
И лошади бодро донный грунт извлекали, отваливая его в бок. Отчего потихоньку формировал отмель, идущая вдоль берега. А потом она превратилась в косу.
И если поначалу там работала одна такая драга, то к концу 1711 года там числилось уже два десятка подобных средств. С производительностью, которая могла бы вызвать зависть у любых землекопов.
Только лошадей меняй.
А их меняли. Опираясь на сосредоточенный тут же понтонный парк. И поддерживая тягловый табун на берегу. Это было и проще, и дешевле, и продуктивнее, чем держать тут целую армию землекопов.
Так что в Павлограда, стоящего на месте старого Ниеншанца, большие баркасы, а в будущем типовые пароходы могли доходить достаточно быстро и свободно. С Волги. Как и обратно.
А дальше — море.
Сам Павлоград как морской порт годился мало из-за проблематичной дельты Невы и умеренных глубин. Не зря же к Санкт-Петербургу в XIX веке стали копать морской канал, ибо даже парусники нормально туда подойти не могли. Во всяком случае хоть сколь-либо крупные.
В качестве морского порта на острове Котлин строили Петроград. Морскую крепость с высокими стенами, и портом, в котором большие корабли могли перегрузить свои товары на баркасы с баржами. Из-за чего Павлоград и Петроград выступали как города-спутники с крепкой взаимосвязью. Потому как главные склады и судостроительные мощности должны были находиться именно в Павлограде.
Петроград же — витрина.
Вот туда царь и уехал, утешать душу от разочаровавших его потерь.
И строительство порта проинспектировать, и по округе прокатится. На Колывань сходить, в Приморск, в Выборг, да внутренним водам прогуляться до самого Белого озера. Там намечались работы для организации еще одной смычки северного речного пути с Волгой. Как канал намоют от устья Волхова и прочистят Свирь, приведя там фарватер в порядок. Ну и в северную часть Онеги заглянуть. Туда, откуда в будущем, по планам, думали начинать строительство Беломор-балтийского канала.
Море и вообще водные прогулки Петра успокаивали.
Наполняли жизнью.
Заставляли отвлечься от всяких бедствий.
Алексей же остался на хозяйстве. Как, впрочем, уже случалось не раз. Редкий год царь не выезжал куда-то. Хотя бы на месяц. А тут было видно — надолго. Очень уж тоскливо ему стало из-за этих «беглецов» и «мертвецов». Так что царевич не удивится, если «нелегкая» занесет его родителя даже к шведам. Погостить или еще куда. Главное, чтобы переговоров не вел…
— … таким образом за эту зиму количество аварий увеличилось вдвое. — произнес заместитель министра путей сообщения по рельсовому транспорту.
— И это не проказы чьи-то? — устало спросил царевич.
— К сожалению, нет.
— Самый аварийный участок Пермь — Чусовая?
— Да. Самый первый, построенный нами участок.
Алексей хмуро и даже в чем-то раздраженно уставился перед собой.
Отцу хорошо.
Сбежал в круиз по Финскому заливу и турне по Карелии на всю весну и, вероятно, лето. А ему тут сиди — думай, разгребай это все…
В России был установлен стандарт чугунных рельсов Р155, то есть, 155 фунтов на сажень, при плотности Ш4000 или 4000 шпал на версту. Что соответствовало стандарту R25 при 1574 шпал на километр.
Рельсы короткие. Всего 25 дюймов.
Не самый лучший вариант, мягко говоря.
Но с длинными особо не поиграешься из-за особенностей материала и их формы. Так что приходилось крутиться с этим вариантом. Поэтому между рельсами стык подразумевал нахлест «в полдерева» с разрезом в вертикальной плоскости. Это, в сочетании с правильной формой рельсовой подушки, позволяло путям не превращаться в изломанную линию через год эксплуатации. Прочность же самого рельса обеспечивалось двутавровым профилем с расширением в нижней части. Это «рыбье брюхо» в известной степени компенсировало хрупкость чугуна.
К этому варианту пришли не сразу, но очень близко к этому.
Достаточно компромиссная получилась конструкция. Однако составы с нагрузкой на ось до 600 пудов на скоростях до 10 верст в час[2] ходили вполне уверенно. Да и работы по монтажу путей были предельно просты.
Так или иначе — рельсы чугунные жили.
Да имели массу ограничений, но они жили.
А вот шпалы…
Нормально пропитки у них не было. Просто в силу того, что под рукой не имелось промышленных автоклавов. А в прудах много не пропитаешь, да и долго это. Поэтому на шпалу распускали лиственницу…