Король Аттолии
* * *Однажды, в один из редких вечеров, когда Костис не стоял в карауле и не спал, к нему зашел Арис. Друзья сидели и болтали.
– Наверно, до конца своих дней, – ответил Костис на вопрос Ариса о том, долго ли, по его мнению, придется ходить в лейтенантах. – И погибну, вероятнее всего, от скуки.
Он лежал в позе неизбывной апатии, закинув ноги на подушку и слегка свесив голову с края короткой койки, и глядел в потолок. На лице застыло недовольство, которое ему приходилось тщательно скрывать в часы службы.
– Значит, ты думаешь, что тебя повысили уже навсегда?
Костис поразмыслил:
– Нет. Вряд ли он взаправду хочет оставить меня в лейтенантах. Все это притворство и насмешка, а не настоящее повышение. По-моему, рано или поздно ему это надоест, и меня низложат обратно во взводные. Или в простые рядовые.
– Или уволят из гвардии.
Костис выпучил глаза – Арис озвучил именно то, о чем сам он старался не думать. Затем пожал плечами – нелегкая задача, когда лежишь почти что вверх тормашками.
– Если уж он так решил, пусть увольняет, и дело с концом. Надоело болтаться между небом и землей и только и ждать смертельного удара. Может, ждет, пока я помру от скуки… Или прибью бывшего лейтенанта Седжануса.
– Что? Прикончить нашего бравого и умного красавца Седжануса?
– Голыми руками, – сказал Костис. – Если он еще хоть раз укажет королю на пятнышко у меня на пряжке или на болтающуюся нитку на мундире, я ему своими руками глаза выдавлю, нашему умнику и красавчику.
Арис хихикнул:
– Осторожнее… Помни, его боготворит вся гвардия.
Седжанус был богат и влиятелен, щедрой рукой сорил деньгами. Будучи лейтенантом, он заслужил восхищение и зависть почти всех гвардейцев.
Костис поднял голову и допил остатки вина из кубка, которым помахивал, держа за ободок, над краем кровати. Поставил опустевший кубок на пол.
– С ним весело, – признал Костис. – Он умеет рассмешить до колик. – Внезапно он зевнул, потер лицо, запустил пальцы в волосы и дернул. О боги, до чего же он устал. – Но под всеми этими шутками, насмешками и игрой не кроется ничего… Только злоба. Нет ничего такого, над чем он не смог бы посмеяться. – Он поглядел на Ариса. – Ты этого не знал?
– Я им восхищаюсь, – сказал Арис. – Однако никогда его не любил. – Он пожал плечами. – Может, я просто досадую. От бессильной зависти. По-моему, он меня терпеть не может.
– Тогда и я тоже досадую, – отозвался Костис. – И ты, и я, и король.
Очутившись в такой компании, Арис поморщился.
Костис улыбнулся:
– Он и впрямь достоин восхищения. Седжанус, а не король. Однажды он сказал Хилариону, стороннику королевы, что любые нападки на короля, даже попытка подсунуть ему носки разного цвета, будут ударом против королевы. А на следующий день заявил Дионису, чья семья никогда не поддерживала королеву, что король, выставленный на посмешище, обернется позором для самой королевы. И оба раза говорил вполне убедительно.
– И они не заметили, что он не хранит преданность ни одной из сторон?
– Они и не пытались заметить. – Костис примолк, размышляя. – Или боялись попасть к нему на язычок. Он может жестоко отомстить любому, кто посмеет ему возразить. Филологосу не нравятся все эти розыгрыши. Он наследник своего отца, а не какой-то младший сын, но Седжанус ловко дергает всех за ниточки. Умелый кукольник.
– И короля тоже он дергает за ниточки?
– Короля? – Костис опять зевнул. – Ну он хотя бы сопротивляется. Всегда старается поступать наперекор Седжанусу, но, по-моему, часто даже не замечает, что делает в точности то, чего Седжанус и хотел. А если ему и удается уколоть Седжануса, это происходит случайно. Например, Седжанус целую ночь готовил какую-то каверзу в музыкальном зале, а король в тот день решил прогуляться в саду.
– Седжанус сильно рассердился?
– Только расхохотался. Он всегда смеется, даже если шутят над ним.
– А что делает король, когда шутят над ним?
Костис прикрыл рукой глаза.
– Сначала делает вид, будто не замечает. Но у него на лице написано, как он зол. Потом вызывает бедного гвардейца Костиса Орментьедеса и вынимает из него душу.
– Бедный Костис, – улыбнулся Арис.
– Еще бы не бедный. И знаешь, что самое трудное?
– Что? – сухо спросил Арис.
Костис улыбнулся его тону:
– Помнить, что он все-таки король и я не имею права свернуть ему шею.
– Может, он займется братом Седжануса и оставит тебя в покое.
– Уж скорее бы, – с жаром ответил Костис.
Братом Седжануса был Эрондитес Младший по прозвищу Дит. Он был старшим сыном, а потому наследником. Их отец считался давним врагом королевы, а Дит – ее самым рьяным сторонником.
Дит был поэтом и музыкантом. Именно ему приписывали авторство непристойной песенки, широко разошедшейся при дворе и в гвардии. Костис узнал об этом нынче вечером в столовой. Мелодия была из тех, что накрепко застревают в голове, припев повторялся снова и снова. Безупречным классическим пентаметром излагались похождения незадачливого короля в первую брачную ночь, и Костису приходилось все время быть начеку, чтобы ненароком не начать ее насвистывать в присутствии короля.
– И вообще, я бы, конечно, пожелал Диту всех бед, – сказал Костис, – если бы не знал, что Седжанус будет счастлив видеть, как его старшего брата четвертуют и вешают.
Седжанус вел игру очень осторожно. Он служил королеве, но никогда не выступал против отца. Барон терпеть не мог Дита, отзывался о нем с величайшим презрением, однако все же считал своим наследником.
Эвгенидес, по-видимому, разделял отношение барона к старшему сыну. Он не делал секрета из своей неприязни к Диту. И Дит не скрывал, что презирает короля. Король оскорблял Дита с варварской прямотой. Дит отвечал более тонко, на аттолийский манер, но не менее остро. И песенка была лишь одним из недавних примеров.
– Я слышал, что король изводит его не меньше, чем тебя.
– Думает, наверно, что ему за это ничего не будет. Барон Эрондитес не станет заступаться за Дита.
* * *На следующее утро на тренировке король двигался безукоризненно, но мысли его явно витали где-то далеко. Костис предположил – может быть, он думает о Дите. Утром на плацу кто-то насвистывал «Брачную ночь короля». Как раз в эту минуту прибыл король, и изящная, безошибочно узнаваемая мелодия, оборвавшись, повисла в воздухе. Король наверняка услышал, но виду не подал. Костис презрительно вздохнул, и деревянный меч короля, пробив оборону, сильно ударил его в висок.
Костис машинально присел в защитную стойку, готовясь к отражению новых атак, но король опустил меч и замер, сердито хмурясь.
– Льда! – крикнул он мальчишкам, столпившимся у стены, и один из них умчался.
У Костиса звенело в голове, одна половина мира казалась слишком яркой и в то же время темной. Он приложил руку к голове, унимая боль, однако не выпускал тренировочный меч. Король осторожно отобрал оружие, и Костис прижал к лицу обе руки. Больно.
– Прости, – сказал король.
– Я сам виноват, – вежливо простонал Костис.
Вокруг стала собираться толпа.
– Дай-ка посмотреть.
Костис опустил руку, король повернул ему голову.
– Видишь этим глазом?
– Да, ваше величество.
– Уверен? Закрой другой глаз.
Костис послушался. Мир по-прежнему виделся странным. Фигуры перед ним были окутаны темнотой, однако различались ясно.
– Плашмя пришлось, – послышался откуда-то голос Телеуса.
– Нет, ребром, – вздохнул король. – Бедный Костис, получил удар из замаха в первой позиции. Неловко вышло для нас обоих.
И впрямь неловко. Ударить противника в лицо во время тренировочного боя – такого быть не должно. Ударить не плашмя, а ребром деревянного меча – еще хуже. Но если тебя ударил замахом из первой позиции неумелый однорукий противник – тут позора не оберешься. Костис вздохнул:
– Я сам виноват, ваше величество.