Верность в Тени (ЛП)

—В пленку встроен чип частотного излучателя. Это передастся обратно мне. А эта часть ... — Он указывает на круглое основание, не больше головки большого пальца.
—...это красота моего ума.
—Кольт,— рычу я.
—Просто скажи мне, что, черт возьми, он делает и куда его сажать, не вынимая свой член, чтобы погладить твое эго, которое причиняет боль в заднице.
Айла и Роуэн смеются. Ухмылка Колтона растягивается.
—Это троян и подслушивающее устройство два в одном. Меньше дерьма для жучков, идеально подходит, когда у тебя мало времени.
—Подожди—ты хочешь сказать, что спроектировал это? Это похоже на шпионское оборудование военного образца.—Айла звучит впечатленно, и, как ни странно, это выводит меня из себя. Когда остальные с любопытством смотрят на нее, она краснеет красивым розовым оттенком.
—Моя семья делает все возможное для обеспечения безопасности. Ты никогда не можешь быть слишком осторожным.— Она машет своим телефоном.
—Кое-что, чему я учусь из первых рук.
—Черт возьми, я сделал это.— Колтон кладет руку на грудь и теребит воротник своей футболки с рисунком.
—Я гениальный мальчик, детка. —Не заводи его, - бормочет Рен.
—Это даст нам доступ к файлам на его компьютере и записи разговоров?
—Именно так, здоровяк.
—хорошо.— Его лицо темнеет. Роуэн придвигается ближе, кладя руку на сердце. Он переплетает свои пальцы с ее.
—Они думают, что могут играть с нами. Пришло время напомнить им, кто правит в этой чертовой тьме.
Мой рот кривится без тени юмора. У Джуда и Колтона такие же выражения на лицах.
—Нужен ли для этого определенный диапазон?- спрашиваю я.
—Пока он в комнате. Чем ближе к компьютеру, тем лучше, но если вы окажетесь в затруднительном положении, он все равно должен подключиться и проникнуть в его брандмауэры из той же комнаты.
—Понял.—Я беру устройство и обхватываю себя руками, как будто иду в бой. Когда это касается моего дяди барона, это вполне может быть так.
—Тебе нужна компания? Или, например,подкрепление?— Айла смотрит на меня с таким открытым выражением, что мое сердце болит от желания быть защитой, которую она не даст себе. Ее губы кривятся в усмешке.
—Или это не входит в правила? —Ты останешься здесь, - ворчу я.
Заноза у меня в заднице или нет, я бы никогда не подпустил ее ближе чем на сто футов к моему дьявольскому дяде, если бы мог помочь. Он забирает у меня все, что я люблю. Если бы он уловил намек на мой интерес к ней, он бы действовал безжалостно, чтобы оторвать ее и от меня тоже.
—Да ладно тебе. У меня есть кое-что получше, что мы можем сделать. —Роуэн целует Рена в щеку. Он не отпускает ее, не запечатлев на ее губах глубокий поцелуй, от которого ее бросает в дрожь. Когда она вырывается из его объятий, она берет Айлу за руку.
—Вы никогда не поверите, что здесь есть территория. Дождь прекратился. Давайте исследуем.
—Держись подальше от лабиринта живой изгороди. Держитесь внутренних районов и скал.
Роуэн поворачивается по команде Рен с блеском в зеленых глазах. —почему?
Рен поднимается на ноги, возвышаясь над девушками. Он одаривает свою девушку волчьей улыбкой.
—Потому что, котенок. Если я узнаю, что ты в лабиринте живой изгороди, у меня может возникнуть желание выследить тебя.
Румянец заливает щеки Роуэн, и она прикусывает губу. Взгляд Айлы мечется между ними, и она ухмыляется.
—Ты слышала мужчину, детка.—Она берет Роуэн под руку и ведет ее по коридору.
—И пока мы исследуем, ты можешь побаловать меня эротическими историями о сексуальном лабиринте веселого времяпрепровождения.
Колтон фыркает.
—С этого момента я полностью называю это так.
Когда они исчезают за углом, я сжимаю руки, впиваясь ногтями в мозолистые ладони, чтобы отогнать образы, которые вызвали в моей голове слова Айлы о том, как я охочусь на нее в лабиринте живой изгороди.
Это разыгрывается в моей голове в заманчивых деталях: как покачивались ее бедра, взмах ее каштановых волос, когда она проверяла, не охотится ли на нее хищник, момент, когда я поймаю ее, и вздох, который она издаст. Удовлетворение и возбуждение пронизывают меня, когда фантазия завершается диким поцелуем, вызванным голодом, который она возбуждала во мне в течение многих лет.
 
Мои братья с интересом наблюдают за моей реакцией, обмениваясь взглядами, которые они считают тонкими, но я ничего не пропускаю. Прищурившись, я ухожу, чтобы пройти через ад.
Поместье барона Астора очень похоже на любой другой элитный дом семьи Торн—Пойнт-исторический готический фасад, пропитанный кровью. Мой дядя всегда говорил, что, чтобы обрести власть, нужно быть готовым к самопожертвованию, но чтобы сохранить ее, нужно стать самой сильной версией самого себя.
Еще мальчиком, до того как я узнал правду, я принимал ее близко к сердцу, веря, что он сильный мужчина. Как только я узнал, что он сделал с моей семьей—его собственной кровью,—я понял, что он на самом деле имел в виду. Сила для него на самом деле является прозвищем зла, которое он совершает, чтобы оставаться на вершине мира.
Я морщусь за тонированным щитком мотоциклетного шлема, проходя через кованые железные ворота, мой "Дукати" рассекает туман, оставшийся после утреннего дождя. Он ненавидит мой велосипед, поэтому я всегда беру его, когда приезжаю сюда.
Это не дом.
Он уже давно не был моим домом.
Самые ранние воспоминания о моем детстве до похищения туманны и далеки. Иногда запах розовых кустов, рядом с которыми любила сидеть мама, пока я играл, пробуждал воспоминания о копании в грязи в поисках червей, пока она подбадривала меня за мои находки. Она всегда улыбалась. То, что мы пережили, вырвало у нее эту естественную радость.
Вдоль длинной подъездной дорожки возвышаются каменные статуи горгулий. Мой велосипед проносится мимо них, чтобы добраться до главного входа в конце. Я протискиваюсь под крытую конструкцию, защищающую богато украшенные двойные деревянные двери в ее тени. Спрыгнув с велосипеда, я стягиваю шлем с головы.
Кто-то из прислуги придерживает дверь открытой, но я не захожу внутрь. Молодая девушка, должно быть, новенькая. Она не знает моего распорядка дня.
Мои шаги по мощеной дорожке, ведущей к особняку, устойчивы, но мое сердце беспорядочно колотится. Как бы я ни стремился к контролю, это одна вещь, которую мне никогда не удавалось искоренить. Я сглатываю, когда подхожу к воротам кладбища. Большинство семей города перенесли свои старые семейные участки, но Асторов всегда хоронили на их собственной земле.
Мои родители не исключение.
Я протискиваюсь через ворота и делаю укрепляющий вдох, который обжигает мои легкие. Их надгробия спереди и в центре, более новые и ухоженные, чем на последнем захоронении—моих бабушки и дедушки. Я опускаюсь на колени перед полированным гранитом и провожу пальцами по имени мамы, вырезанному с такой завершенностью.
 Изабель Кристин Астор. Любящая дочь, сестра, жена и мать. В память о 1976-2007 годах. 
Дата ее смерти выведена на моем плече римскими цифрами, X IV MMVII. Прошло четырнадцать лет с тех пор, как я потерял ее. Мне было всего восемь.
—Привет, мам, - хриплю я.
—Это было давно.
Я не знаю, почему я всегда заканчиваю тем, что разговариваю с надгробием. Я не из тех, кто верит, что она слушает или наблюдает за мной. От нее ничего не осталось в земле, только гниющие кости.
—Я скучаю по тебе.—Мой голос становится напряженным.
Я ненавижу, что воспоминания о ее криках, когда наши похитители насиловали ее, более яркие, чем звук ее смеха раньше. Вспоминать прошлое так трудно.
 
Резкие вдохи обжигают мои легкие. Резким движением я выхватываю один из своих ножей и вонзаю его в мягкую землю, извиваясь и представляя, как мучаю тех, кто причинил боль нам обоим. Я был тогда таким беспомощным и маленьким, что не мог сопротивляться. Не мог это остановить.
 Мне не терпелось показать ей то, что я сделал в классе. Бегу к машине, мои зеленые непромокаемые ботинки шлепают по лужам. Это был хороший день для охоты на червей. Я надеялась, что мама позволит мне выйти на улицу, как только дождь прекратится.