Скандинавский король (ЛП)

Она моргает, и ещё больше слёз проливается. Она обхватывает руками мои предплечья. — Я люблю тебя, — говорит она. — Я люблю тебя и мне страшно. Мне так страшно. Я не хочу быть тем человеком, которым я была.
— Ты не будешь.
— Я не хочу тебя потерять.
— Ты не потеряешь.
— Я не хочу, чтобы дети пострадали.
— Они не пострадают.
— Я хочу заслужить тебя.
— Ты заслуживаешь.
Она закрывает глаза, и я отпускаю её лицо, притягивая её в объятия. Она обхватывает меня руками, крепко прижимается ко мне, плачет, уткнувшись мне в шею.
Я кладу руку ей на затылок, обнимая её. Даю ей понять, что её страхам здесь нет места.
Мы разберёмся с таблоидами. Мы разберёмся с её прошлым. Мы разберёмся со всем.
Всё это не имеет значения, пока у меня есть моя королева.
* * *
Полет обратно из Санта-Крус долгий. Даже на частном самолёте, я не люблю находиться в воздухе, и особенно не люблю, когда мне кажется, что моя страна разваливается на части от избытка сплетен.
Но именно это и происходит.
После того, как рано утром прошлое Авроры оказалось в центре внимания, несколько других таблоидов начали распространять эту информацию, пока она не облетела весь мир. Я провёл утро, собирая вещи и разбираясь с PR-кошмаром века, отвечая на звонки моих сотрудников и даже премьер-министра, говоря всем, что завтра у меня будет пресс-конференция во дворце.
Но поскольку на этом самолёте нет wi-fi, я не могу ответить людям или проверить свою электронную почту, и, наверное, это к лучшему.
Клара и Фрея сидят в ряду напротив нас, занятые своими играми на iPad, а Аврора сидит рядом со мной. Мы держимся за руки, что, похоже, не вызывает реакции у девочек, но вызывает её у королевских стюардесс в задней части самолёта. Я заметил несколько поднятых бровей, когда они проходили мимо нашего места, направляясь к туалету, но, конечно, они не осмелились ничего сказать.
— Знаешь что? — сказала Аврора, наклоняясь ко мне, её голос был низким. — Я думала обо всём, что они говорят обо мне…
— Пожалуйста, не думай об этом слишком много. Это всё мусор.
— Да, это мусор. Но есть некоторые напечатанные детали, которые не совсем соответствуют действительности. То есть, легко откопать мой фоторобот, если знаешь моё старое имя, и легко узнать больше о Дэне. Но в британском таблоиде были некоторые личные детали, которые они не должны были получить.
Я нахмурился. — Что ты имеешь в виду? Ты имеешь в виду, что твоя мать проболталась?
Она качает головой, потирая губы, пока обдумывает это. — Нет. Не то. Они цитируют анонимный источник, но мне кажется, что моя мать могла бы сразу сказать, кто она такая. Это если она вообще знает, кто я сейчас. Я не видела и не слышала о ней десять лет.
— Так кто бы это мог быть? Амели?
— Нет, не она. Я не позволяю людям подходить ко мне настолько близко.
— Расскажи мне об этом.
Она подталкивает меня в бок. — Это серьёзно. Таблоиды сообщают не только о фактах, но и о чувствах. Моё чувство вины за прошлое, моё желание стать кем-то новым. Я была бездомной, жила под мостом в Брисбене. Никто никогда об этом не знал. Я рассказывала об этом только в своём дневнике.
Мой подбородок дёргается от удивления. — У тебя есть дневник?
— Да, — шипит она. — Ты видел его.
— Нет.
— Да, помнишь, как ты просматривал его в начале моей работы? Чёртов шпион.
— Та штука, в которой были все нянины записки? Это был блокнот.
— Это также был мой дневник. Почему ты решил, что я так расстроена?
— Потому что ты такая?
Она ворчит. — Нет, Аксель. Ты случайно увидел только записи, которые я сделала о справочнике. Если бы ты продолжал читать дальше, ты бы увидел мои мысли и чувства. Я не записываю их каждый день, только когда мне плохо, или грустно, или злюсь, или вижу странный сон. Я часто пишу о прошлом, чтобы оставить его в прошлом. Что? — Она смотрит на меня, потому что я хмурюсь как сумасшедший.
— Никлас, — выплюнул я. Я смотрю на неё широко раскрытыми глазами. — Это был Никлас. Он украл твой дневник.
 
Она выглядит обескураженной. — Почему ты думаешь, что это был он?
— Кроме того, что у него на меня зуб? Кроме того, что он знает, что это сойдёт ему с рук? Он сказал мне однажды, что был в твоей комнате.
— Что!? — восклицает она так громко, что девочки смотрят в эту сторону.
— Ничего страшного, возвращайтесь к своим играм, — говорю я им.
Аврора хватает меня за воротник, крепко. — Что значит, он был в моей комнате?
Точно. Что ж, полагаю, я действительно облажался. — Он сказал, что искал тебя. Не знаю, верить ему или нет, но он увидел твою вазу и решил прокомментировать, какая она дорогая.
— О, Боже. О, Боже. Что, если он украл моё нижнее белье?
— Пожалуйста, не говори так.
— Почему ты мне не сказал?
— Это было сразу после Рождества, — объясняю я. — Я немного нагрубил ему.
— Не могу поверить, что тебе приходится грубить своим сотрудникам.
— Ты знаешь, какой он, и не было смысла тебе говорить. Ты бы расстроилась, а потом захотела бы его увольнения, а я не мог сказать тебе, почему я не могу его уволить.
— Мы с тобой — гребаный бардак, — говорит она, отпуская меня и складывая руки на груди.
— Ну и где теперь твой дневник?
— Он в грузовом отсеке самолёта. Я взяла его с собой. И первое, что я собираюсь в нём написать, это то, какой ты большой, жирный придурок.
Я разразился смехом. Я не мог сдержаться.
— Что? Ты такой. Дорогой дневник, Король Засранец снова оказался засранцем.
— Надеюсь, ты включишь туда все те разы, когда я заставлял тебя кончить.
У неё отвисает челюсть, и она смотрит на девочек, чтобы проверить, слышали ли они, но они уже надели наушники. Умные девочки.
— Как ты можешь быть таким обыденным во всём этом? — кричит она. — Мы попадём в бурю дерьма, и, скорее всего, это сделал твой шантажирующий сотрудник, бросивший меня под гребаный автобус. Как ты собираешься с ним разбираться?
Я пожимаю плечами и как будто отстраняюсь от мира. Это трудно объяснить.
Я думаю, это потому, что завтра будет пресс-конференция, и я наконец-то смогу рассказать нашу правду.
И ещё: — Если это был он, то он уволен.
— Но ты не можешь его уволить.
— Конечно, могу.
— Он отомстит тебе.
— Он уже отомстил мне. Как ты думаешь, почему это произошло? Он знает, что я чувствую к тебе, что ты чувствуешь ко мне. Он точно знал это во время бала. Он не дурак. Он нашёл твой дневник в один из тех дней, когда тебя не было в комнате, и держал это при себе в течение долгого времени, выкапывая на тебя всю грязь, какую только мог, чтобы разрушить то, что у нас есть вместе. Но это не сработает.
— Но ты не можешь его уволить. Он расскажет правду о… той ночи.
— Тогда пусть.
Пусть. Пусть скажет всё, что нужно, а мы посмотрим, что будет потом.
— Это риск, Аксель.
— Жизнь — это риск. — Я смотрю на девочек, сосредоточенных на своих играх. Но я не буду рисковать с ними.
Я отстёгиваю ремень безопасности и встаю с сиденья, делая паузу, чтобы размяться, прежде чем приседаю в проходе рядом с ними и смотрю на них, пока они не приостановят свои игры и не снимут наушники.
— В чем дело, папа? — спрашивает Клара, бросая взгляд на меня, а затем на Аврору, сидящую позади меня, в раздражении от того, что я её прервал.
— Девочки, — говорю я своим строгим отцовским голосом. — Я должен сказать вам что-то очень важное, поэтому мне нужно ваше полное внимание. Это разговор для больших девочек, взрослых, и мне нужно, чтобы вы слушали.
Они охотно кивают. Наверное, думают, что я собираюсь подарить им пони или что-то в этом роде. У них была бы целая ферма, если бы они могли.
— Вы знаете, что я очень, очень сильно люблю вас обоих, — говорю я им. — И вы знаете, что Аврора тоже очень, очень сильно любит вас. Но мы также очень, очень сильно любим друг друга.