Скандинавский король (ЛП)

— Ты, должно быть, действительно любишь эту свинью, — комментирую я, пытаясь скрыть, как неловко я себя чувствую. — Чтобы вот так идти за ним.
Он качает головой. — Я пошёл за тобой, не так ли?
Это правда. И он явно не любит меня. Он просто хороший человек, даже если у меня такое чувство, что он сам в это не верит.
Он ещё немного смотрит на меня, а потом поворачивается. — Я собираюсь вернуть его в его комнату и убедиться, что с ним всё в порядке, — говорит он через плечо. — Одевайся, оставайся в тепле. Я скоро вернусь.
Я смотрю, как его высокая фигура исчезает.
Затем я встаю.
Я беру его пижаму и поднимаюсь в свою комнату. Я знаю, что он сказал мне оставаться на месте, но, честно говоря, я не доверяю себе. Я нахожусь на той стадии, когда невольно прикасаюсь к нему, чувствую его чёртово лицо, как шрифт Брайля, не говоря уже о том, что я выбежала в снег и чуть не получила переохлаждение, что, похоже, очень его разозлило.
Нет, это вечер, который нужно отложить на потом.
Но это не мешает мне всё равно забраться в его пижаму.
Просто чтобы заснуть под его запах.
  
Глава 12
 
А В Р О Р А
Остальные недели, предшествующие Рождеству, пролетели незаметно. После инцидента с Снаф-снафом (а, поверьте мне, инциденты с Снаф-снафом случаются всегда), мы с Акселем сделали от одного шага вперёд до двух шагов назад. Хотя он иногда принимал участие в рождественских мероприятиях девочек, таких как зажигание свечей и украшение венков, большую часть времени его не было.
Это не его вина. Оказывается, Рождество — самое напряжённое время года для короля, с бесконечным потоком общественных обязанностей, таких как вечеринки для различных благотворительных организаций Хелены, участие в ежегодных церемониях и посещение многочисленных торжеств и ужинов по всей Дании и даже за рубежом. У нас даже был ужин во дворце для наследного принца Норвегии, но, по словам Майи, моя работа заключалась в том, чтобы держать девочек подальше от глаз.
Когда я всё-таки увидела Акселя, он снова стал держаться от меня на расстоянии, как и в самом начале работы. Он не такой ворчливый или раздражительный. Он даже не такой холодный. Скорее, он насторожен и не уверен во мне. Он относится ко мне, как к дикому оленю, постоянно готовому броситься наутёк. Никаких резких движений рядом с няней.
Я собираюсь предположить, что он считает меня неуравновешенным психом, поскольку нашёл меня бегущей по снегу, и не знает, как со мной обращаться. И это действительно отстойно, потому что декабрь и так был для меня тяжёлым месяцем. Я ненавижу это пространство между нами, особенно потому, что я всё ещё чувствую эту тягу к нему, как один магнит к другому, которая только усиливается с каждым днём.
Это глупо. Так глупо. И это ранит моё сердце.
Но сердца созданы для того, чтобы держать тебя в заложниках, а я в плену против своей воли.
Сейчас канун Рождества, главное событие, и он здесь, сидит напротив меня за роскошно украшенным обеденным столом и выглядит слишком красивым для своего собственного блага. Между нами лежит наполовину съеденный рождественский гусь в окружении тарелок с остатками селёдки, укропа и картофеля, чёрного хлеба, жареной рыбы, креветок, фрикаделек, капусты и рюмок с аквавитом и горьким шнапсом. Девочки по-прежнему являются убеждёнными вегетарианками (ну, Клара — да. Я видела, как Фрея украдкой съела немного гуся, когда её сестра не смотрела), но, по крайней мере, они были довольны большим количеством картофеля и овощей.
В данный момент все едят традиционный датский десерт под названием ris á l'amande (что по-французски, но на самом деле во Франции его не существует), который представляет собой рисовый пудинг, взбитые сливки, вишнёвый соус и нарезанный миндаль. Это очень вкусно, и мы все сыты, но не это является причиной того, что мы едим его так медленно. Дело в том, что в одной из мисок лежит неразрезанный цельный миндаль, и, видимо, тот, кто обнаружит миндаль в своей миске, получит подарок.
 
Я не уверена, что мне нравится эта традиция. Я съела почти всю миску, хотя в этот момент я уже лопалась от нетерпения и у меня не было этого чёртова миндаля.
— Ладно, я сдаюсь, — говорю я, откидываясь на стуле и отталкивая от себя миску. — У меня ничего нет. И теперь я так наелась, что могу умереть.
Принцесса Аня, племянница Акселя, хихикает через стол, выглядя ужасно подозрительно.
Её мать, принцесса Стелла, доедает ложку десерта и смотрит на миску дочери. — Din lille snydepels (пер. дат. — Маленькая обманщица), — наставляет она её, указывая на миску.
— Что? — спрашиваю я.
Теперь Клара смеётся. — Я думаю, Аня съела миндаль.
— Это многое объясняет, — бормочет Аксель.
— Что? — спрашиваю я.
Он смотрит на меня, и яркая ясность его взгляда заставляет меня понять, что мы действительно давно не смотрели друг на друга. Это, мягко говоря, поражает. — Иногда, если человек рано нашёл миндаль, он будет хранить его до самого конца.
— Заставляя всех остальных доедать свои миски, — со вздохом говорит Стелла, похлопывая себя по животу. — Этот мой ребёнок. Такая коварная.
— По крайней мере, это вкусно, — прагматично говорит Майя. — И я думаю, это значит, что ты получишь приз, Аня.
Призом оказывается марципановый поросёнок, что, видимо, тоже традиция. Аня, конечно же, называет своё свиное угощение Снаф-снафом, а затем с радостью откусывает свинье голову, заставляя Клару и Фрею визжать от ужаса.
Когда ужин закончен, мы относим всё на кухню и моем посуду. Поскольку Карла и ещё несколько поваров трудились над едой весь день, Аксель позаботился о том, чтобы дать им выходной до конца праздника, а значит, мы все будем мыть посуду.
Вообще-то забавно наблюдать, как Аксель в фартуке у раковины чистит сковороды и кастрюли, как его дразнит сестра, как девочки время от времени брызгают на него водой. Пожалуй, это его самый расслабленный вид за весь месяц, может быть, даже с тех пор, как я только начала работать.
Я знаю, что смотрю слишком долго, потому что в какой-то момент Стелла бросает на меня любопытный взгляд, и я быстро отвожу глаза, как будто смотрю на солнце. Последнее, что мне нужно, это чтобы она сказала своему брату, что няня влюбилась в него по уши.
Потому что это единственное название, которое у меня есть для этого… недуга. Это влюблённость. И всё же, этого слова недостаточно. Боже, если бы я только могла остановить эти чувства, растущие внутри меня. Я боюсь того, что может произойти, если они не исчезнут. Будут ли они просто бурлить и расти, пока не вырвутся наружу, как вода, выплёскивающаяся из кипящей кастрюли? Или я могу просто продолжать пытаться похоронить это, глубоко, глубоко внутри, не сходя с ума?
Самое забавное, что большую часть времени я даже не знаю, что я чувствую, просто это чувство есть, оно глубокое, сырое, настойчивое и сосредоточено вокруг него. Как будто всё сейчас сосредоточено вокруг него. Он — первое, о чём я думаю, когда просыпаюсь, и последнее, о чём я думаю, когда засыпаю. Он преследует мои сны, мои мысли, и чем больше я отрицаю это, тем больнее, как соль на ране. Быть одержимой мужчиной, с которым живёшь в одном доме, — это рецепт катастрофы.
Я в гостиной, ставлю горячее какао для девочек, пока они играют внизу со Снаф-снафом, когда Стелла выходит со стаканом вина для меня.
— Аксель сказал мне, что ты украсила ёлку, — говорит она, кивая на ёлку перед нами, под которой лежат кучи подарков. — Ты хорошо поработала.
— Ну, технически девочки сделали первые полтора метра, а я — остальные три, — признаю я, забирая у неё бокал. — Tak (пер. дат. — спасибо).
— А ещё он говорит, что твой датский улучшается.
— Это небольшое преувеличение. — Интересно, как много Аксель рассказал ей обо мне и когда. Поэтому, конечно, я спрашиваю: — Что ещё он сказал?