С чего начиналась фотография

Выставка вызвала благодаря новизне представленных экспонатов и способа их получения живой интерес посетителей, особенно ученых. Знаменитый М. Фарадей так отозвался о выставке Талбота: «До настоящего времени ни одна человеческая рука не нанесла подобных линий, какие показаны на этих рисунках; а что еще человек сможет сделать в дальнейшем, теперь, когда г-жа Природа стала его руководительницей, это невозможно предсказать».
Выставка привлекла внимание прессы. Газеты дружно хвалили Талбота, строили предположения относительно перспектив его изобретения.
Заручившись столь основательной поддержкой со стороны ученых и прессы, Талбот решает, что теперь можно и побороться со своим французским конкурентом за право называться первооткрывателем фотографии. 29 января 1839 г. он шлет в Париж на имя Араго и Био письмо, в котором требует признать его, Талбота, приоритет на «фиксацию изображений в камере-обскуре… и последующего сохранения этих изображений таким образом, чтобы они могли выдерживать яркий солнечный свет». Но… не тут-то было! В ответном письме Араго категорически отверг какие бы то ни было притязания Талбота и даже в порыве патриотических чувств несколько переусердствовал, заявив, что Дагер еще в 1833 г. разработал свой процесс. Огорченному Талботу ничего не оставалось, как смириться с поражением. Тем не менее руки он не опустил, а продолжал далее свои исследования.
В одном из газетных репортажей сообщалось об экспонируемых на выставке позитивных копиях гравюр, полученных в результате двойного копирования - «первоначально с обратным порядком светотеней, а затем скопированных с обратного изображения». Из этого сообщения явствует, что к тому времени Талбот уже знал, как можно получать позитивные изображения. Об этом он писал в своем первом сообщении Королевскому обществу от 31 января 1839 г.: «Я копировал очень тонкие и нежные гравюры с множеством мелких фигур, которые воспроизводились с большой точностью. Поскольку свет и тени обратны, копия не подобная оригиналу… Если копия защищена от действия солнечного света, то она сама может служить объектом копирования при помощи этого второго процесса свет и тени воспроизводятся в их исходном положении».
В записке Талбота в Королевское общество речь пока идет только о силуэтных портретах, хотя, как мы знаем, он располагал подборкой пусть негативных, но все же снимков с натуры. Причину этой кажущейся оплошности сам Талбот объяснил так: «…я ничего не сказал о, быть может, наиболее важном применении этого нового искусства, а именно, получении портретов с натуры с камерой-обскурой, ибо я еще не завершил (разработки этого способа), хотя и не вижу оснований сомневаться в его применении на практике».
Этот факт красноречиво свидетельствует о том, что хотя Талбот и был «свободным ученым», однако относился к своей научной работе со всей серьезностью и ответственностью, и в мыслях не допуская возможности публикации материалов об опытах, недостаточно проверенных.
В своем первом представленном Короловскому обществу сообщении о «фотогеническом рисовании» Талбот по каким-то известным одному ему соображениям умолчал о применяемых им химикатах. Но уже 21 февраля 1839 г. в письме секретарю Королевского общества Семюэлю Г. Кристи Талбот подробно описывает знакомый нам способ получения светочувствительной бумаги посредством пропитывания ее вначале раствором соли, а затем раствором нитрата серебра. Изобретатель настойчиво экспериментирует и ровно через месяц, 21 марта 1839 г., сообщает Королевскому обществу о найденном им новом более чувствительном слое. «Метод, - писал Талбот, - о котором сообщается здесь, состоит в том, что бумага сперва погружается в нитрат серебра, а затем в раствор бромистого калия и, наконец, в нитрат серебра, причем после каждой ванны ее сушат в тепле.
Эта бумага очень чувствительна к рассеянному и ослабленному дневному свету».
Это сообщение интересно для нас прежде всего тем, что в нем впервые в истории изобретения фотографии упоминается о применении бромистого калия в фотографических опытах. Можно только сожалеть, что Талбот не продолжил опытов с этим веществом.
 
Однако есть все основания полагать, что новый слой был открыт раньше этого официального сообщения, ибо еще 15 марта 1839 г. Талбот писал в Париж Ж. Б. Био: «Я открыл новый способ приготовления чувствительной бумаги. Обычную писчую бумагу покрываю раствором нитрата серебра, высушивая между каждой операцией. Эта бумага бледно-желтоватая и очень чувствительна даже при рассеянном свете… Свет сперва превращает ее в синевато-зеленую, затем оливково-зеленую и, наконец, в почти черную. Для того чтобы нарисовать на такой бумаге окно при помощи камеры-обскуры в сумеречный день в 4 часа пополудни в Лондоне, требовалось только 7 мин».
В том же сообщении Королевскому обществу от 21 марта 1839 г. Талбот писал, что Дж. Гершель предложил ему несколько новых способов фиксации «фотогени-ческих рисунков». Один из этих способов, «который следует предпочесть всем остальным, основан на легкой растворимости хлористого серебра в гипосульфите натрия (серноватисто-кислый натрий)». Сейчас трудно объяснить, почему, зная о превосходных закрепляющих свойствах гипосульфита, Талбот еще длительное время не применял его в своих фотографических опытах.
А как же соперничество с Дагером? Ситуация тут сложилась явно не в пользу англичанина, он очень скоро понял это и смирился с таким положением. И вот почему. Еще до обнародования процесса Дагера стало известно, что оба изобретателя, французский и английский, хотя и идут к одной цели, но идут разными путями, т. е. их методы сильно отличаются друг от друга. Этого обстоятельства оказалось достаточно, чтобы не страдавший особым честолюбием Талбот успокоился.
Была и другая причина. Мы знаем, что еще до опубликования своего процесса Дагер часто показывал свои снимки французским и зарубежным ученым, художникам, журналистам. В начале июля 1839 г. он устроил небольшую выставку своих работ в палате депутатов.
На представленных там снимках были изображены виды улиц Парижа, интерьеры диорамы, скульптуры из Лувра. Среди посетителей выставки встречались люди, видевшие и далекие от совершенства бумажные негативы Талбота на выставке в библиотеке Королевского общества в Лондоне. И когда они пытались сравнить эти снимки с внешне привлекательными, передающими каждый снятый объект с мельчайшими подробностями дагеротипами, то сравнения эти были далеко не в пользу Талбота. Его соотечественники и даже друзья и те, не задумываясь, отдали предпочтение дагеротипам. Дж. Гершель с присущей ему прямолинейностью так высказался в мае 1839 г., оценивая снимки Дагера: «Это чудо! Рисунки Талбота - детская игра по сравнению с дагеротипами». Гершелю вторил немецкий физик И. К. Поггендорф, писавший в сентябре 1839 г.: «Фактически рисунки Талбота, которые привез в Берлин г. А. фон Гумбольдт, бесконечно позади тех, которые здесь получил г. Пистор по рецептам Дагера».
В этих высказываниях нет и доли пристрастия. Да и вряд ли можно заподозрить в таком грехе, скажем, Гер-шеля - соотечественника Талбота и его хорошего знакомого. Снимки, полученные по способу Дагера, по всем статьям превосходили «фотогенические рисунки» Талбота. Дагеротипы имели приятный внешний вид, на их изготовление затрачивалось меньше времени, они поражали превосходной проработкой мелких деталей и могли иметь сравнительно большие размеры (8,5X6,5 дюйма против 1X1 дюйм талботовских снимков). А если к этому добавить, что в отличие от «фотогенических рисунков» дагеротипы имели позитивное изображение, то и не посвященному станет ясно, что снимкам Талбота еще очень далеко до снимков Дагера. Тем более это отлично понимал сам Талбот. А потому, запасшись терпением, он продолжил работу по усовершенствованию своего процесса.
Изобретение Талботом калотипии. Но, пожалуй, главной причиной того, что «фотогенические рисунки» Талбота не нашли среди широкой публики и в особенности среди ученых восторженного приема, как это было с дагеротипией, было то обстоятельство, что они, в сущности, не имели практического применения ни в настоящее время, ни в перспективе. В то время, когда дагеротипии были «подвластны» все виды съемки, «фотогенические рисунки» годились разве что для контактного копирования листьев и им подобных микроскопических объектов да еще гравюр. Столь ограниченные возможности процесса Талбота могли привлечь к нему очень немногих специалистов.