Распутье
Коваль, Бережнов и бандиты Кузнецова смотрели вслед недавно грозному отряду. Кузнецова никто и не дернулся догонять. Коваль зло бросил:
– Ты во всем виноват, Хомин. Надо было убить Шишканова и тех двух еще на подходе. Теперь кто мы? Горстка.
– Дурни! Одного убили, второго убили, а третий скажет правду. Нельзя держать народ, ежли он не согласен с твоими делами и думами. Не удержишь. Жаль, понял это недавно. Ропот я его давно слышу, но давил тот ропот, душил тот ропот, а не душить надо было, все выслушать и пойти по стопам народа. Ну, я тоже пошел. До встречи, товарищи анархисты. Бита твоя партия, товарищ Коваль, – закончил Бережнов и махнул рукой.
Коваль схватился за револьвер, но его удержал Хомин.
– Не дури, Бережнов ещё в силе, жамкнет нас – и останется мокрое место.
20
В соседнем Ольгинском уезде, откуда, бывало, приносил вести в Каменку Федор Силов, события развивались не менее стремительно. Там нарастала партизанская борьба. Еще в феврале 1919 года крестьяне Ольгинского уезда подняли восстание в ответ на приказ Колчака о мобилизации. В руках повстанцев оказались Тетюхинская, Пермская, Сучанская, Маргаритовская волости. Была захвачена власть в уезде.
Тогда бурную деятельность по созданию партизанских отрядов развернул штаб повстанцев. Первым на свои деньги образовал отряд отец Фёдора Силова, Андрей Андреевич. Он закупил через подставных лиц достаточно винтовок, патронов, даже гранат. Это был отряд, сформированный полностью из родни, самый дееспособный и боевитый. Хутор Силова превратился в партизанскую базу, где чинилось оружие, изготовлялись гранаты, самодельные пушчонки. Белые этот хутор назвали «осиным гнездом».
Федор Силов возглавил агитационную работу среди населения, чтобы никто не шёл в армию Колчака. Под видом рудознатца развозил отпечатанное воззвание:
«Крестьяне Приморья! Вставайте на борьбу с ненавистной властью Колчака. Не давайте сынов и отцов своих в белую армию, свергайте власть буржуазии, берите управление государственными делами в свои руки. Помните, что ни Колчаки, ни Хорваты, ни Розановы, ни Семеновы не уничтожат нас. Мы их раздавим, как червей, если возьмемся за это дело дружно. К оружию, товарищи!»
Восстание готовилось тайком. Созданные в каждой деревне дружины собирались в Широкую падь. Старик Силов, как и в прежние времена, потрясая бородищей, носился по подворью и раздавал указания, ведь всех надо было накормить, а кое-кого одеть и обуть; мало – так еще и вооружить. И если кто бросал обидное слово вслед, мол, с чего это Силов стал таким щедрым, вспыхивал, но степенно отвечал:
– Ради России. И пошел не по чьему-то наущению, а по зову сердца. Народная власть и мне мила. Обрыдло уносить горшки из-под генералов.
Жаловался Ивану Пятышину:
– Ну пошто такой народ непонятственный, ить я для них делаю всё, а вот поди ты – не понимают.
– И не скоро поймут, Андрей Андреевич. Ты меня не понимал, не хотел понимать, упек на каторгу. Отсидел я свое, а ведь сидел-то в дело, ради общего дела украл у тебя деньги. Они, может быть, тоже чуть помогли. И мне ты тоже не очень понятен. Но я терплю, потому что вижу: стал нашим, с нами. А почему наш, того не пойму. Может, пояснишь? А?
– Я того сам себе пояснить не могу, просто чую, что правда на вашей стороне, вот и иду за ней. Почнете кривить, может, и супротив вас пойду. Человек ить живет не одними думами, у него еще есть душа, она, ежели человек при здравом уме, чаще и вершит человеческими делами.
– Ладно, не будем спорить, раз с нами, то наш. Придет час – все тебе поверят.
Андрей Андреевич косился на скопище партизан, думал: «А ить прав был Федька, весьма прав. Что бы я смог сделать супротив этой банды? Жамкнули, и нет меня, а со мной и хутора. А так я при деле, опять же, командир. Только дурак может пойти супротив народа. Бережнов, будто и ничего мужик, а пошел против народа. Эко всё запуталось. Может быть, надо быть с Бережновым? Нет, не подходит. Только с народом, а это значит – с Россией…»
Командиром сводного отряда избрали Степана Глазова. Бывший фронтовик, честный и понимающий мужик, боевой солдат, при Георгиевских крестах. Начальником штаба – Петра Коваленко. Создали революционный комитет, куда вошел и Федор Силов.
Ночью 4 марта отряд вошел в Ольгу. Внезапность восстания обезоружила милицию. Она сдалась без боя. Однако лесничий Ильин и начальник поста успели передать депешу генералу Розанову о восстании. Розанов немедленно выслал карательный отряд, чтобы раздавить повстанцев, ибо пост Ольга имел стратегическое значение для белых.
Ольгинцы призвали на помощь тетюхинцев, кавалеровцев, божьепольцев. Все сёла отозвались на призыв, спешили на помощь ольгинцам. Шел из Тетюхе отряд Сержанта, спешил со своими Федор Козин, торопил кавалеровцев Иван Храмцов.
Восставшие взяли в плен начальника почты, лесничего, всю милицию и геолога Ванина. Последний, когда его арестовывали, удивился:
– А меня-то за что? Я ведь не воюю против народа, я всего лишь горный инженер.
Федор Силов ответил:
– Не волнуйтесь, Борис Игнатьевич, мы вас взяли как заложника, если кто-то из наших попадет в плен к белым, то разменяемся.
– Но я мог бы больше сделать, если бы был с вами, мог бы и командовать.
– Я не против, даже уговаривал наших, чтобы вы встали в голову восстания, но наши сомневаются, мол, белая кость, то да сё.
– Но вы-то мне верите? Вы ведь знаете меня, пусть я даже либерал, но когда дело касается убийства наших людей, то здесь не до либерализма.
– Я вам верю больше, чем себе. Полковник – не солдат, мог бы дать дельный совет. Но я не смог доказать нашим, все считают себя почти генералами.
– Послушайте, Федор Андреевич! Боюсь, что предчувствие на сей раз меня не обманет.
– Что вы, Борис Игнатьевич, доведут наши вас до нашего хутора, посидите под стражей, только и делов. Не бойтесь, – подбодрил друга Федор Силов.
В тихий предрассветный час 5 марта в бухту Ольги втягивались два парохода, «Георгий» и «Байкал». На них затаились четыреста солдат и сорок офицеров.
Полковник Сабинов пытался рассмотреть берег, окутанный плотным туманом, за которым, несмотря на ранний час, уже, наверное, курились дымы над избами, шла пока ещё мирная жизнь. Пристани не было, отдал приказ высаживаться с вельботов.
Партизаны, вооруженные берданами и дробовиками, заняли оборону. Целый день шёл бой против вооруженных иностранным оружием солдат и офицеров. Наступавших поддержала корабельная артиллерия. Снаряды взметали землю, разбрасывали бревна строений. У партизан не хватало патронов, гранат. Решено было сменить тактику: уйти в сопки. Оттуда они меткими выстрелами «снимали» карателей. Назвать это боями было нельзя, это было что-то похожее на охоту человека на человека. За день и ночь партизаны убили до полусотни солдат и офицеров, ранили до сотни. Сами же потеряли трех, ещё один был легко ранен да двух белые взяли в плен. Столь малые потери объяснялись тем, что белые искали партизан в сопках, а те били из-за укрытий, зная местность, все складки гор и распадки.
Однако в начале этих боев партизаны дрогнули, даже струсили, а кое-кто сделал вид, что растерялся. А «растерялся» Андрей Андреевич Силов. Когда каратели высадились, начали поливать деревню из пулеметов, он наспех начертал записку, передал ее сыну Николаю. Тот прочитал, усмехнулся, там было написано: «Приказываю расстрелять заложников, где догонит конвой эта записка». Подпись неразборчива.
Николай Силов пришпорил коня, погнал его по тракту. Наконец-то можно будет свести счеты с нелюбимым Ваниным.
На перевале перед деревней Серафимовкой догнал конвой. Сунул записку начальнику конвоя и, не слезая с коня, первым выстрелил в Ванина. За его выстрелом загремели заполошные выстрелы конвоиров, пленные бросились врассыпную. Но куда там! Это были не просто конвоиры, это были старики, бывалые стрелки-охотники. Успели убить тринадцать человек, только четверо смогли убежать через заросли.