Распутье

– Не прижмут. Японцы вот-вот выступят, к ним на помощь пойдут англичане, французы, и сковырнем Советы и большевиков.
– Хэ, полковник, господин полковник, много таких сковырщиков находилось, да все уже в нетях числятся. Не морочьте только мне голову. Скажите уж, что зудит рука, хочется еще насолить комиссарам. А большего нам не сделать.
– Как вы смеете такое говорить господину полковнику? – закричал Лапушкин.
– Да не визжи ты, малец! Твой поросячий визг мне не страшен. Ежли ваш командер не дурак, то он поймет, что и почем. А ежли дурак, то что с дурака взять! Вона, вас горсточка. На один бздык не хватит. Что вы могете сделать?
– Вы красный, я вас убью! – надвинулся Лапушкин.
– Да не стони ты, прапорщик, аль как там тебя. Красный! Я такой же красный, как ты комиссар России. Ежли говорю, то говорю правду. Разве белый не может говорить правды?
– Прапорщик, не мешайте выговориться человеку. Садитесь и слушайте! Так вы считаете, что мы напрасно пришли на помощь русскому народу? Пришли спасти от большевиков?
– На помощь русскому народу! Да плевать тот народ хотел на вас и на нас. Ему надобен мир, работа по сердцу. А от большевиков его спасать нечего, большевики что могут, то и дают народу. Правят будто с умом. Ежли так же будут править, то скоро Россия будет купаться в птичьем молоке. Народ! Сунулись мы лонись в Ивайловку, а нас мужики дрекольем встретили, мол, хватит. Спасали, помогали, а больше – ша! Метнулись к каменским староверам, те уже встретили с дробовиками. Тоже сказали, что уходите хоть к черту на куличики! Дали от ворот поворот. Вот тебе и русский народ! – надрывно выкрикнул бородач.
– Плохо. Вы к народу, а он от вас. Значит, плохо говорили, где-то ошибались.
– Ошибались? Ежели бы только ошибались! Грабим ведь встречных и поперечных.
– Может быть, вам пойти и сдаться комиссарам?
– Большая половина готова сдаться. Но как, когда у каждого руки по локоть в крови? Каждый вешатель и палач. Я тоже хорош. Недавно мы шастали на Кривую, базу там хотели заложить, начали зимовья рубить. Кузнецов с десятком пошел, чтобы еще присмотреть место на случай побега. Там его встретили чоновцы и тот десяток посекли из пулемета. Сам едва ушел. Когда возвращались, то десять от нас откачнулись и бежали невесть куда. Тем можно сдаваться, те у нас были больше за носильщиков. А нам нельзя. Расстреляют. Это уж точно.
– Господин полковник, подходят неизвестные люди, – прибежал часовой.
– Пропустить! Много ли? До полста будет? Ваши? – повернулся Устин к бородачу.
– Наши. Нас ровно полста.
– Дай сигнал, чтобы все наши шли на стоянку! – приказал Устин Лапушкину.
Три коротких свистка оповестили бережновцев о сборе.
Бандиты окружили бережновцев. Вперед вышел Кузнецов, тоном, не допускающим возражений, приказал:
– Сдать оружие! Вам тоже, господин полковник!
Устин и не пошевелился, только бросил:
– Оставьте ваши шутки!
– Я без шуток! – ответил Кузнецов. – Мы вернем вам оружие, когда поймем, кто вы и откуда.
– Если вы без шуток, то и я без шуток: стоять смирно, господин Кузнецов! – прошипел Бережнов. – Вы тоже! – прикрикнул на бандитов.
Кузнецов вздрогнул, но снова расслабил тело.
– Мы пришли сюда не выяснять, а работать, готовить базы для заброски наших дивизий. Ежли большевиков нельзя уничтожить снаружи, то мы их будем уничтожать изнутри. Садитесь! Командир, прикажите выставить часовых, мои разведчики устали.
– Слушаюсь, господин полковник! – сдался Кузнецов.
– Всем отойти на десять шагов в сторону, кроме моего адъютанта. Расскажите, Кузнецов, как ваши дела, какое настроение в вашем отряде?
– Плохое. Ваш приход чуть поднял людей.
– Зачем же тогда эта комедия?
– Для проверки.
– Вы вздумали нас проверять, меня? Похвально.
– Но с вами Лагутин. Он большевик.
– Дался вам этот Лагутин. Он наш, он всегда работал на нас. Ему был дан приказ, чтобы он затаился и ждал. Все! А теперь веди нас на свою базу! – приказал Бережнов. – Моим людям нужен отдых.
– С Шевченком перестреливались? Мы так и поняли. Гонит он нас, покоя нет.
 
– Скоро будет покой.
На базе Бережнов выступил перед бандитами с горячей речью.
– Граждане России! Близок тот час, когда вы снова выйдете из тайги и вас как героев встретит свободный российский народ. Свободный от большевизма и комиссаризма. Вздохнем мы вместе с вами, вздохнет и свободная Россия. С нами весь мир. Он сейчас копит силы, чтобы всей мощью обрушиться на большевиков и раздавить их…
Но видит Устин, что косит свой мужицкий глаз Мартюшев. Прищуривается, будто из винтовки целится. Не верит он Устину. Но пока молчит. Почему же он не верит? Надо и его убедить, убедить правдой…
– Да, были случаи, когда мы, белые офицеры, порой воевали на стороне красных. Воевал и я. Но, когда власть захватили красные, когда они стали убивать правых и виноватых, грести всех одними граблями, нам пришлось заново перетряхнуть свои души. Мы снова восстаем против комиссаров. Теперь уже навсегда, теперь уже бесповоротно.
Это, похоже, убедило Мартюшева. Он покрутил жилистой шеей. Устин невольно подумал: «Скоро она покатится в таежные травы. Другого выхода нет. Не вывести банду из тайги. Это насторожит бандитов, и они могут нас перебить». А задумывалось так, что Бережнов уговорит совершить нападение на Яковлевку. Там их встретит Шевченок, окружит банду и по сигналу Бережнова предложит сдать оружие. Если не сдадут, то бережновцы и чоновцы навалятся на бандитов и скрутят их.
Это подтвердил своим выступлением Кузнецов.
– У нас нет другой надежды, как на вас, господа, как на армии чужих стран. Но и вы должны понять нас, что мы уже устали, да и нет сил, чтобы вступать в бои с кем-то. Необходима поддержка и понимание. Мы будем ждать вашего прихода, помалу вешать сельсоветчиков и комиссаров. И если вы придете, то мы с новыми силами обрушимся на врагов наших.
«Какие же у тебя враги? Ты просто бандит, который разучился пахать землю», – зло подумал Устин, но как бы равнодушно обронил:
– Да вы, похоже, трусите.
– Может быть, и трусим, – за всех ответил Хомин. – Мы ить тоже люди! Земля зовет, а ты не моги к ней пойти. Детей растерял, остался один, сгину, и никто не вспомнит. Есть с чего трусить.
– А мы думали, что общими силами двинем на Яковлевку, чтобы поднять дух народа и перевешаем всех комиссаров. Ну что же, если вы трусите, то это сделаем мы одни. А пока отдохнем у вас. Ждите нас уже с полками и дивизиями. Об этом, где можно, говорите народу.
Разошлись, расползлись по своим коряным балаганам.
– Ну, что будем делать, друзья? – спросил Лапушкина и Лагутина Устин. – Предлагаю всех расстрелять на месте. Такой вариант не исключается. Все они палачи, все они люди вне закона. Поэтому можно обойтись и без суда. Мартюшев не верит мне, они ушли с Кузнецовым и о чем-то шепчутся. Красильников был здесь, все донес.
– Может быть, встряхнем их, выведем из тайги? Послать своего к нашим, чтобы привел Шевченка на базу? – задавал себе вопросы и тут же отвергал их Лагутин.
– Учтите, что промедление смерти подобно. Это война! Я предлагаю брать бандитов на рассвете. По возможности убрать оружие. В дозор посылать своих, спаренно с бандитами. Перед рассветом они дозорных уничтожат. Возвратятся, и по крику совы мы начнем бой. Всех, кто попытается уйти, беру на себя. Чего сникли? Они и счет потеряли, скольких кто убил, а Кузнецов и подавно. Решайте.
– Вы командир. Вам, товарищ Бережнов, доверили ликвидацию банды, вам и решать, – отрезал Лапушкин. – На нас не переваливайте. Мы бойцы, мы всего лишь ваши помощники.
– Хорошо. Передать всем мой приказ, в спаренный дозор идут: Ревушкин, Семин, Заливалов, Хомутин. На базе шесть балаганов, по одному в каждый балаган. На банкете пить, чтобы не вызвать подозрений, стараться споить бандитов. Бандиты падки на жалостливые слова, слов не жалеть. Кричу совой я. Это будет сигнал к бою.