Онмёдзи (ЛП)
Мне думается, что эпоха Хэйан — это эпоха утонченной тьмы. И в этой вычурной, изящной, омерзительной тьме как облако, несомое ветром, легко и свободно струился по жизни этот человек, о котором я собираюсь далее вести рассказ.
2Высокочтимый Минамото-но Хиромаса пришел в дом Абэ-но Сэймея в начале месяца Минацуки. По солнечному календарю — шестой месяц, а если говорить по-современному, то это, пожалуй, будет где-то 10 июля. Сливовые дожди еще не закончились, но в этот день дождь, ливший все время, к удивлению, прекратился. Правда это не значит, что светило солнце. Все небо, от края до края, было белесым, словно затянутым тонкой бумагой.
Раннее утро. Листья деревьев и трава мокры, а воздух до дрожи прохладен. Минамото-но Хиромаса идет, рассматривая изгородь дома Сэймея, тянущуюся по правую руку. Изгородь в стиле китайской династии Тан. На стене, на высоте от груди до лица — резные украшения, а сверху нависает крыша, крытая китайской серповидной черепицей. Такая изгородь напоминает буддийский храм или капище. Хиромаса одет в суйкан, простое кимоно, и обут в сапожки. Сапожки из кожи оленя. В воздухе висят бесчисленные капельки воды, мельче, чем туман, и если даже просто идти в этом воздухе, ткань суйкана впитывает водную пыль и тяжелеет.
Высокочтимый Минамото-но Хиромаса — воин, на левом боку у него висит меч. На вид ему за тридцать пять. В походке и манерах есть свойственная военному человеку грубоватость, но на вид он вовсе не груб. На вид он очень аккуратен. И не весел. Нет в нем бодрости. Видимо какая-то тревога засела в его груди.
Хиромаса остановился перед воротами. Ворота распахнуты настежь, и если посмотреть внутрь, виден сад. Летние травы, заполонившие весь сад, еще мокры от ночного дождя и буйно зелены.
«Ну не заброшенный ли храм тут, а?» — отразилось на лице Хиромасы.
Дикое поле — ну, может и не на столько, но похоже, что за этим садом практически не ухаживают.
И тут ноздрей Хиромасы достиг сладкий цветочный запах. Источник он сразу понял: среди трав стояло большое старое дерево — глициния, а на ветвях его цвело одно лишь соцветие.
— Да точно ли он вернулся? — пробормотал Хиромаса. Он, конечно, знал, что Сэймей — любитель оставлять траву и деревья расти, как им вздумается, но это, перед глазами, это слишком даже для него.
Когда Хиромаса перевел дух, из-за угла появилась девушка. Правда, эта девушка была одета в каригину [1], легкое мужское кимоно, и широкие шаровары мужского фасона. Подойдя к Хиромасе, девушка легко поклонилась:
— Имею честь почтительно ожидать Вас, — сказала она Хиромасе.
— Ждала меня?
— Хозяин повелели: вскоре изволит пожаловать почтенный Хиромаса, так что встреть его и с почтением препроводи…
Хиромаса пошел следом за девушкой, размышляя: «Как же он узнал, а?». Его провели в комнату, где поверх дощатого пола лежало татами, а на татами, поджав ноги, сидел Сэймей и разглядывал Хиромасу:
— Пришел? — сказал Сэймей.
— А ты знал! — говоря это, Хиромаса уселся на такое же татами.
— Тот, кого я послал купить саке, известил меня, что Хиромаса направляется сюда.
— Саке?
— Ну, меня же некоторое время не было. Вот и захотелось выпить столичного саке. А ты, Хиромаса, ты как узнал, что я вернулся?
— Да был один, рассказал, что вчера ночью в твоем доме горел свет…
— Понятно.
— Где ты был почти месяц?
— В Коя.
— В Коя?
— Ну.
— А зачем, да так срочно?
— Было кое-что непонятное.
— Непонятное?
— Ну, или лучше сказать, было кое-что, что мне пришло в голову.
— А что именно? — спросил Хиромаса.
— Однако ж, — взглянув на Хиромасу, почесал голову Сэймей.
По этим двоим возраст не определить. Для постороннего взгляда Сэймей выглядит моложе. И не только моложе, пригожее на вид: прямой изящный нос, а губы красны, как будто впитали светлый кармин.
— Что «однако»?
— Ты — хороший человек, но тебе ведь не интересны разговоры такой направленности, нет?
— Погоди, какой такой направленности разговоры?
— Про сю, — сказал Сэймей.
— Сю?!
— Я ходил поговорить про сю.
— И о чем говорил?
— Например, о том, чем является сю.
— А разве сю не есть сю?
— Ну, да, это, в общем то так, но мне вдруг пришло в голову, чем является сю, и…
— Что-что пришло в голову? — спросил Хиромаса.
— Как тебе сказать… Вот, например, такое: не является ли сю именем?
— Что? Именем?
— Ну, не сердись, Хиромаса! Как насчет саке по старинке? — улыбнулся Сэймей.
— Я пришел не саке угощаться, но если предложишь, не откажусь.
— Ладно, давай уж… — Сэймей хлопнул в ладоши.
Тут же по коридору прошуршал шелк, и появилась девушка с изящным столиком в руках. На нем стояли кувшин, в котором, по всей видимости, было саке, и чашечки. Сначала, поставив столик перед Хиромасой, девушка ушла, но потом вернулась еще с одним столиком, который поставила перед Сэймеем. После этого девушка налила саке в чашечку Хиромасе. Принимая саке, Хиромаса разглядывал ее лицо. Хотя и она тоже была в мужском каригину и шароварах, но это была другая девушка, не та, что выходила прежде. Ей действительно было только-только двадцать, и пухлые губы, и белая шея, словно аромат, источали очарование.
— Что с тобой? — спросил Сэймей разглядывающего девушку Хиромасу.
— Она — другая. Не та, не первая, — сказал Хиромаса, а девушка с улыбкой склонила голову. Затем она налила саке в чашечку Сэймею.
— Она — человек? — спросил Хиромаса. Он хотел спросить, сикигами ли эта девушка, служебный дух, которыми управляет Сэймей, или нет.
— Проверишь? — сказал Сэймей.
— Проверять?
— Пошлем-ка ее тайно в твой дом сегодня ночью?
— Не смейся! Дурак, — сказал Хиромаса.
— Итак…
— Да, — и оба осушили чашечки. В опустевшие чашечки девушка налила саке. Глядя на нее, Хиромаса пробурчал:
— К тебе когда ни придешь, никогда ничего не понятно… — и вздохнул.
— Что тебе не понятно?
— Да я подумал: сколько же, в конце концов, людей в этом доме? Как ни придешь, все новые лица…
— Да ладно, не все ли равно? — ответив, Сэймей протянул палочки к лежавшей на тарелке жареной с солью рыбе.
— Форель?
— Утром приходили продавать, и я купил. Форель из реки Камогава.
Это была довольно крупная, взрослая форель. И если, зацепив палочками, разломить ее толстую тушку, то от разлома поднимается пар.
Дверь сбоку открыта, виднеется сад.
Девушка ушла, и это словно послужило Хиромасе сигналом вернуться к разговору.
— Так продолжение… Там про сю было.
— Ну что же, — подал голос Сэймей, попивая саке.
— Не выпендривайся!
— Хорошо. Вот например: что есть самое короткое сю в этом мире?
— Самое короткое сю? — и задумавшись буквально на секунду. — Нет, ты меня не заставляй думать, Сэймей! Ты объясни!
— Хм, ладно. Самое короткое сю в этом мире — имя.
— Имя?
— Угу, — кивнул Сэймей.
— Твое «Сэймей» и мое «Хиромаса» — наши имена?
— Именно! И «гора», и «море», и «дерево», и «трава», и «насекомые» — и такие имена тоже — одно из сю. Вот так вот.
— Не пойму…
— Сю — это ведь, в сущности, то, что связывает вещи.
— ?
— То, что связывает фундаментальное состояние вещей — имя!
— …
— Предположим, что в этом мире была бы вещь, которой не было бы дано имя. Эта вещь была бы ничем. Наверное, можно было бы сказать даже, что она не существует.
— Ты говоришь какие-то заумные вещи.
— Например, твое имя «Хиромаса». И ты, и я — оба люди, но ты — человек под сю «Хиромаса», а я — под сю «Сэймей». Вот так получается.
Но у Хиромасы на лице — несогласие:
— То есть, если у меня нет имени, то человека, который я, в этом мире нет, так, что ли?
— Нет, ты есть. А вот Хиромаса исчезнет.
— Хиромаса — это я. Если исчезнет Хиромаса, то и я исчезну, разве не так?