Проклятие магии крови (СИ)

  
Глава 2
 
Я не люблю воскресенья. Мне элементарно скучно. Лекции я готовлю вечерами во все будние дни, иногда на несколько недель вперёд. Еду не готовлю совсем, предпочитая питаться на работе или в кафе. Убираюсь в доме не я. С подругами не общаюсь. То есть, как у Стругацких — рада бы начать понедельник в субботу, да только работать в любимом Универе в воскресенье не с кем.
Провалялась с телефоном сколько смогла, а когда стало невмоготу — с сожалением побрела на кухню — включать аппарат жизнеобеспечения. Пока тот мирно жужжал и молол утреннюю дозу, я уселась за стол, по старушечьи подперев щеку рукой, и уставилась в окно.
А там было удивительно красиво. Выпал первый снег. Ноябрь был, конечно, практически зимним месяцем у нас, но снег выпадал поздно — иногда только в конце января, так что видеть белую порошу во дворе было по-детски радостно.
Я подошла к окну, которое выходило во двор к калитке, и тут мне стало страшно. Я глупо потрясла головой и потерла глаза, но цепочка следов от моего крыльца к калитке никуда не делась. И вела она только в одну сторону. Кто-то подходил к моим дверям, пока ещё не было снега, и стоял там до тех пор, пока тот не выпал, а потом ушел? Глупость какая…
Конечно, я помнила свой сон, как и череду таких же перед ним, но, если я поверю в его реальность, мне придется обращаться к очень специфическому врачу, потом пить очень сложные по химическому составу пилюли и хорошо если продолжить жить не в очень мягкой комнате. А с работой-то, конечно, придется попрощаться навсегда. Кто ж допустит психопатку к детям?
Дело в том, что я на абсолютное большинство процентов была уверена, что снится мне муж, а вот он оставить следы не мог никак. Я лично похоронила его 37 месяцев назад, тоже осенью, но ещё в октябре, так что даже горсть земли, которую я бросила на закрытую крышку синего, обитого бархатом и внутри и снаружи гроба, не была холодной. А за несколько минут до этого поцеловала его в последний раз и молча следила как закрывали, заколачивали гвоздями и опускали в яму его последнее пристанище.
Тогда я уже не плакала, было просто нечем. Мне казалось, что я мысленно легла с ним и это меня засыпали землёй, а потом пошли провожать в арендованное кафе. Было много людей, все-таки муж был не последним человеком в городе, но этого в памяти практически не осталось. Диафильм, в котором я помню один кадр из ста.
Осторожно приоткрыв дверь и спустившись с крыльца, я присела, вглядываясь в следы. Совершенно точно мужские, с четким глубоким рисунком на подошве. И, не знаю, когда они здесь появились, но снег к тому времени уже точно закончился, следы были четкие и чистые. "Я подумаю об этом завтра", — вяло решила я, но зачем-то взяла телефон и сфотографировала след.
Слабая головная боль зародилась где-то в висках, находиться дома стало совершенно невыносимо, и я вдруг вспомнила, что чуть больше чем через месяц новый год и можно потратить день на покупку подарков. Выпив кофе, переодевшись, и даже не вспомнив про следы, я спустилась в гараж и через несколько минут выруливала в направление крупного торгового центра.
Когда я вернусь, про следы в тот вечер я даже и не вспомню.
Никакие грустные мысли не омрачили и следующее утро. Я встала как обычно около семи, а на парковке Университета была примерно за час до занятий. Я всегда приезжаю пораньше, наверное, потому что мне нечего делать дома, а здесь всегда шумно и многолюдно. Всё-таки, я очень социальное существо, а после случившегося со мной я долго вела добровольно-вынужденное одинокое существование.
Я была одним из самых молодых преподавателей в нашем учреждении, а выглядела вообще несовершеннолетней, но материал давала толково, тщательно и скрупулёзно готовясь к лекциям, и, к первому зачёту, меня все воспринимали всерьез.
Моя отрешённая деловитость тоже играла на руку, так что сложностей ни со студентами, ни с коллегами у меня по большому счету, не было. Только вот ректор меня недолюбливал. Скрипя зубами взял обратно после увольнения и до сих пор посматривал с недоверием. Случись признаться, что я вижу то, чего не должно быть, и он первый поволочёт меня в психушку.
 
С такими мыслями я прошла проходную, кивнув дежурным и вахтеру, сняла шубку, пригладила волосы и уже поднималась к себе в аудиторию, как встретила Татьяну — коллегу по исторической кафедре.
— Катюш, — сразу проговорила она, дружелюбно улыбнувшись, — тебя Андрей Владимирович вызывает.
Я невольно скривилась. Ничего хорошего от ректора мне ждать не приходилось.
— Не знаешь, что ему от меня нужно?
— У него посетитель, вроде из какого-то фонда, наверное, по этому вопросу.
— Ок, разберусь, спасибо, — я улыбнулась коллеге и пошла в деканат.
Меня действительно ждали, даже не удалось перебросился парой слов с секретарем. Интересно, а что бы было, если бы изменила своим привычкам и приехала непосредственно к лекциям?
В кабинете, справа от Андрея Владимировича, сидел мужчина. Я вздрогнула, едва увидев эти длинные, очень светлые волосы, на этот раз собранные на затылке. Мой странный знакомый из бара — Мэтт. В строгом светлом костюме, темной рубашке и без галстука.
На автомате пожелала обоим мужчинам доброго утра и вошла. Мэтт внимательно и как-то сурово наблюдал за мной от самой двери, пока я шла и садилась напротив него, и лицо оставалось абсолютно непроницаемым. Наверное, не узнал, решила я, и почему-то стало обидно.
— Катерина Сергеевна, позвольте познакомить вас с Дмитрием Игоревичем, — официальным тоном произнес ректор, и я хмыкнула про себя, поняв, что догадка про имя была верна. Мы кивнули друг другу, но оба промолчали, ожидая дальнейших слов.
— Дмитрий Игоревич — представитель фонда "Наука и юность" и сейчас он здесь, чтобы обсудить набор студентов на программы грантов.
Это не было чем-то неординарным, Университет сотрудничал с несколькими фондами, но причем здесь я?
— Было решено, что именно вы поможете Дмитрию Игоревичу в этом вопросе в нашем учреждении, — продолжил ректор, поскольку я промолчала. Даже не стала озвучивать возникший в голове очевидный вопрос — с чего это рядовому преподавателю заниматься организационными вопросами. Лучше спрошу у Мэтта, то есть Дмитрия Игоревича лично.
— Ну, если вопросов нет, — протянул Андрей Владимирович, так и не дождавшись от меня реакции, — не буду вас задерживать. У вас ещё есть время до лекции обсудить пару моментов.
Попрощавшись, мы вышли. Дмитрий Игоревич даже соизволил придержать для меня дверь.
Но только она за нами захлопнулась, как Мэтт ухватил меня за предплечье, и, когда я от неожиданности запнулась, поддержал и увлек к окну.
— Что это было? — холодно спросила я, демонстративно глядя на его руку, продолжавшую удерживать меня жёсткой, почти болезненной хваткой.
— А здесь ты другая, Катерина — процедил он, снова оглядывая с головы до ног, — не прячешься за одеждой, накрашена, причесана.
И снова мне почудилась претензия в его тоне, а в глазах какая-то пугающая жадность.
— Отпусти, — тоже переходя на "ты" от шока, потребовала я, но мужчина не торопился. Он стоял слишком близко ко мне, вновь, как и в баре, вторгаясь в зону комфорта и мне было неуютно. От него вкусно пахло — парфюмом, немного дымом и морозной свежестью, вот именно морозом, если бы он имел запах, но я отвыкла от такого явного мужского внимания, тем более граничащего с грубостью.
— Хороша, — вдруг произнес Мэтт, и свободной рукой провел линию от виска до шеи. Тут я дернулась, отступая от него и прижимаясь к подоконнику.
— И что не так с моим видом? — резко, чтобы скрыть смятение, произнесла я. Одета я была, на собственный взгляд, очень нейтрально — тёмно-синий брючный комбинезон, с длинными рукавами, скрывающий все, что можно скрыть, бежево-голубой шейный платок. Никаких украшений, не считая простого витого кольца, который муж подарил мне незадолго до смерти — его я не снимала даже в душе. На губах блеск, на ресницах — тушь.