Кривой Домишко (ЛП)

— Нет.
Возможно, Оуэн использует другое имя или же человек лжет.
— Представься, — повторил сержант, положив руку на рукоять меча.
Барсук проклял свое безрассудство. Надо же было прийти без оружия. Он даже надеется не мог победить стольких сразу, но они не давили бы на него подобным образом, имей он при себе меч. Барсук заметил, что пение вдали смолкло.
— Мое имя — мое дело, — сказал он упрямо. — Иди к Оуэну и опиши меня ему.
Он снял шляпу.
Юноша волновался, что Оуэн, должно быть, уже начал лысеть, но то, что игра окончена, стало ясно сразу. Все три челюсти разом опустились.
Сержант пришел в себя первым. Насмешка приподняла его губу, чтобы обнажить широкие щели на месте некоторых зубов.
— Если ты не тот, о ком я думаю, сынишка, я буду бить тебя, пока ты не станешь выглядеть хуже, чем я.
— Я именно он.
Мужчина фыркнул.
— Гавин, беги и скажи Приору, что его желает видеть брат.
  
Глава четырнадцатая
 
Воссоединение
 
Названный Гавином мальчишка помчался прочь — не в дом, но через двор, к элементарию. Сержант жестом дал Барсуку знак следовать за ним, а затем двинулся вперед, держась на расстоянии, достаточно близком, чтобы нанести удар. Он был чрезвычайно осторожен, но все происходящее намекало, что Оуэн тут главный. Оуэн никогда и ничего не оставлял на волю случая.
Элементарий являлся здесь самым старым зданием, дошедшим до них из давно минувших темных времен. Прежде это, вероятно, была трапезная воинов, но Барсук мог припомнить, что таким образом помещение использовалось лишь единожды. В более поздние времена на полу помещения был вычерчен октограм, превращающий залу в элементарий. Серьезные болезни или травмы лечили целители, которых звали из Уотерби. Большую часть времени помещение пустовало, являясь прекрасным убежищем для летучих мышей, крыс и маленьких мальчиков.
Человек, ступивший Барсуку навстречу, когда тот добрался до ступеней, был облачен в черную мантию чародея. Талию его обвивал золотой шнур, что всегда было знаком приора. Остановившись, мужчина оглядел посетителя, а затем протянул руки и откинул капюшон, чтобы показать лицо. Очень похожее лицо. Скорее грубое, нежели красивое, упрямое, недоверчивое. Сейчас на нем сияла кривоватая противоречивая ухмылка. Темные волосы блестели серебром.
— Оуэн!
— Беван!
На полпути по ступеням, они встретились и сжали друг друга в объятиях, радуясь воссоединению. Прошло четыре года с тех пор, как они расстались у дверей Айронхолла.
Обвив друг друга руками, они бормотали глупости, которые обычно приходят на ум в таких случаях.
— О, духи. Ты не тот мальчик, каким я тебя запомнил.
— Ты ничуть не изменился.
— Прошла целая жизнь...
Счастье стало невыносимым, и глаза Барсука-Бевана заволокло слезами, а голос его задрожал.
Внезапно, Оуэн отпустил его. Настроение брата изменилось быстро, словно удар кнута.
— Что произошло? Почему ты здесь?
Он никогда не одобрял несдержанные проявления эмоций, даже от маленького мальчика. Слезы всегда провоцировали его ужесточить наказание.
Барсук глубоко вздохнул, снова беря себя в руки.
— Прости. Меня... видеть тебя... дом...
Весь элементарий, от неровного каменного пола до слишком высокой крыши, на стропилах которой сидели птицы и летучие мыши, был выстроен из вертикальных дубовых бревен. Он никогда не был уютным местом. Всякие раз, когда очаг разгорался, помещение заполнялось дымом. Окна, являвшие собой простые прорези в толстых стенах, давали очень мало света. Маленькая комнатушка в задней части была, возможно, спальней хозяина, её построили позднее, из более низкокачественной древесины. Галерея менестрелей, тянувшаяся вдоль одной стены была, вероятно, построена еще позднее, но она плохо сохранилась.
Братство приложило определенные усилия, чтобы все здесь очистить. Восьмиконечная звезда октограма проступала явственнее. Стены, на которых некогда, вне всякого сомнения, висело оружие, боевые награды и охотничьи трофеи, теперь были увешаны длинными свитками с кабалистическими надписями. Поскольку урок только что закончился — новички, облаченные в белые мантии, собрались вокруг адептов, чтобы узнать об своих удачах и провалах. Все они были в капюшонах, а потому лишь по росту можно было предположить, мужчина перед тобой или женщина. Черные и белые фигуры, словно фишки в какой-то гигантской настольной игре.
 
Да, Оуэн многое тут изменил, но притащи сюда вола и сотню пьяных вояк, распивающих медовуху, и элементарий снова станет варварски впечатляющим. Барсук видел подобное однажды, когда Кери поднял знамя восстания и провозгласил независимость Нифии под крики воодушевленных патриотов. Кери умер двенадцать лет назад, а ребенок, спрятавшийся в ту знаменательную ночь на галерее менестрелей, стал взрослым человеком. Тем не менее, он ощутил, как пробирает его ужас под жутким взглядом Оуэна и поразился тому, что Оуэн все еще способен его чем-то напугать. Брат вполне мог отправить его обратно в Айронхолл. На смерть.
— Я пришел предупредить тебя, что вас пасут. Тайный Совет.
— Совет? Не только Старые Клинки?
— Совет.
Глаза Приора сверкнули.
— Почему?
— Из-за убийства лорда Ди...
— Сработало? — воскликнул Оуэн. — Он правда умер? Как? Откуда ты знаешь?
Он схватил брата за плечи так, словно желал раздавить их в порошок. Четыре года хождения в ученых не ослабили демонической хватки, которую он заработал, посвятив всю жизнь обучению искусству меча.
Барсук вздрогнул и вывернулся.
— Ты не знаешь? Он упал замертво посреди королевского зала, на виду у всего двора. Почти у ног самого короля.
В экстазе, Оуэн закрыл глаза.
— Я не знал. Мы еще ждали вестей. И прием при дворе... Мы не планировали такого! Какие прекрасные вести!
— Вы сделали это отсюда? Через весь Шивиаль?
Приор оскалился, словно сытый волк.
— О, у нас в Братстве есть очень хитрые колдуны, поверь мне, — внезапно, его настроение изменилось, и он пронзил своего брата мрачным и смертоносным взглядом. — Но откуда ты это знаешь, мм? Айронхолл узнал новости, и ты покинул свой пост?
Тот, кто замышляет измену, всегда должен быть готов к предательству. Подозрения брата могли угрожать не хуже обнаженной стали.
— Пошли. Давай поговорим, брат! — мягко сказал он.
— Конечно, брат.
Он собирается послать меня обратно, подумал Барсук, и ужас снова огнем опалил его горло.
***
Кабинет Приора некогда принадлежал барону. Здесь, как и везде, древний беспорядок был заменен хаосом новым. Братья сидели на противоположных концах загроможденного бумагами стола, и Барсук рассказывал историю о том, как он оказался здесь, у себя дома, в Смейли Холле. Оуэн не предлагал ему ни еды, ни питья, как следовало бы поступить с гостем, проделавшим долгий путь. Он просто сидел, все еще напоминая труп, и смотрел на брата, словно следил, как выкатываются из уст юноши слова.
Он отошлет меня обратно! Барсук поклялся. Он задумался, сможет ли поддержать Оуэна, если их взгляды изменяться. Они были очень похожи друг на друга. Так похожи, что Барсук всегда предполагал, что мать у них общая. Точно он этого не знал и никогда бы не смог узнать. Хотя барон за свою жизнь собрал целую коллекцию необыкновенных красавиц и каждую, в свою очередь, называл своей женой, на самом деле баронесса была лишь одна. Энвин была необыкновенной женщиной. Твердой, словно сталь, и страшной, словно сапоги пахаря. Слухи, эти ужасные истории, которые витали вокруг Смейли Холла, утверждали, что она избавилась от соперниц, столкнув их в реку. Разумеется, она воспитала всех сыновей Модреда, но сколько из них были её собственными было тайной даже для них самих. Возможно, потому что никто из мальчиков не был похож на неё. Все были красивы: Кери, Анейрин, Эдрид, Кендрик, Ллойд и Оуэн. А затем, десять лет спустя и Беван. Оуэн и Беван родились последними. Последними и остались в живых, слишком похожие друг на друга.