Любовница

– Ты уехала из дому, потому что твой отец, наконец, заставил тебя посмотреть на себя со стороны…
Тэра сделала глубокий вдох. Гнев разгорался внутри нее. Она знала, что действительно своенравна и эгоистична. У нее трудный характер. Она бунтарка. Но они хотели от нее слишком многого. Он хотел от нее слишком многого. Она задыхалась, чувствовала себя стреноженной, связанной по рукам. Вряд ли родители когда-либо догадывались о том, что творится у нее в душе.
Все это из-за Фредди. Если бы он не умер, когда ему было десять лет, они бы не тряслись так над ней. Они бы не относились к ней как к чему-то особенному, драгоценному, не пытались бы вылепить из нее гения, который пойдет по музыкальным стопам отца и еще гораздо дальше.
Большие зеленые глаза Тэры наполнились слезами. Она посмотрела в холодное усталое лицо матери.
– Мама, давай не будем ссориться. Пожалуйста.
Мать печально улыбнулась.
– Да, теперь уже слишком поздно.
– Если бы я знала, что он болен, я сразу бы вернулась.
– Я знаю, – безучастно сказала мать. – Жаль только, что он не смог повидаться с тобой перед смертью.
Тэра стукнула кулаком по столу.
– О Боже, не надо! Не надо!
– Хорошо. Извини.
Тэре хотелось вскочить на ноги, обнять мать и заплакать. Заплакать вместе с ней. Но она решила не нарушать внешнюю оболочку спокойного самообладания матери. Хрупкое перемирие сохранялось до дня похорон.
Тэра надела темно-синее платье, которое так нравилось ее отцу. Платье было слегка расклешенное от кокетки, с большим белым воротником в пуританском стиле. К нему она надела красные туфли на высоченных каблуках, купленные на доходы от работы в винном баре. Неуместное и бросающееся в глаза сочетание.
Ее мать была в темно-вишневом аккуратном костюме с кремовой шелковой блузкой. Тэра отметила, что мать прекрасно держится.
– Надеюсь, я смогу петь, – сказала Тэра, чувствуя комок в горле.
Она сидела рядом с матерью в черной закрытой машине, глядя на катафалк с украшенным цветами гробом, который медленно двигался перед ними по дороге в церковь.
Бруно тоже находился здесь, поддерживая и утешая своим присутствием и чувствуя себя уже почти членом семьи.
– Я тоже надеюсь, что сможешь, – сухо ответила мать. – Именно ты подняла эту суматоху. Каково будет органисту, который день и ночь разучивал свою партию, если в итоге ему не придется ее играть.
– Это понравилось бы папе, – сказала Тэра, вдруг почувствовав себя маленькой девочкой, потерявшей надежду угодить горячо любимым родителям. – Ведь правда?
Мать улыбнулась.
– Да. Понравилось бы. – Она глубоко, прерывисто вздохнула.
– О Боже! Это так ужасно! – всхлипнула Тэра, едва сдерживаясь, чтобы не разрыдаться.
– Да. Все люди смертны, – обыденным голосом сказала мать. – Нам кажется, что этого не должно случаться с нашими близкими, что они должны жить вечно. Но со временем мы примиряемся с их уходом.
Тэра посмотрела на собранное, полное достоинства лицо матери. Ей пришла в голову мысль, что потеря ребенка может сделать женщину невосприимчивой ко всем дальнейшим ударам судьбы.
Церковь была переполнена. Тэра припомнила, что на похоронах, на которых ей приходилось присутствовать раньше, было до обидного мало людей. Странным образом ее успокоило и приободрило это внешнее свидетельство того, что жизнь ее отца была оценена.
Во время исполнения гимнов она поняла, что может нормально петь, и, когда настало время для ее соло, после речи священника, она поднялась по ступенькам алтаря со спокойной решимостью.
Это был "Благословенный Боже" из Реквиема Габриэля Форе. Она выбрала именно это произведение, потому что оно всегда нравилось ее отцу. Она помнила, что еще совсем ребенком слушала запись, сделанную отцом в пятидесятые годы. Музыка осталась в ее сознании, вызывая хрупкое забытое ощущение детства, которое у большинства людей вызывает, наверное, колыбельная.
Ее чистый, сильный голос взлетал под купол церкви, заставляя сердца сжиматься от скорби и вызывая на глазах многих слезы.
 
– "Благословенный Боже, даруй им покой, даруй им покой навеки", – пела она.
Да, дай ему покой, Господи, думала она. Он заслужил его. "Я когда-нибудь получу хоть минуту отдыха?" – обычно шутил он.
Отдыхай, папа. Теперь твой покой будет вечным.
Голос Тэры преисполнился чувством, когда, уже свободная от волнений или напряжения, она посмотрела на собравшихся. Она провела взглядом вдоль рядов, и одинокая фигура, сидящая на боковой скамье под оконными витражами, вдруг бросилась ей в глаза, приковывая внимание. Она испытала шок, узнав великого дирижера Ксавьера – сурового, отчужденного, пугающе загадочного.
Она на секунду потеряла самообладание, и ее голос слегка дрогнул на заключительной ноте.
С чувством выполненного долга Тэра вернулась на свою скамью. Слезы потекли по ее щекам. Бруно смотрел на нее с нескрываемым обожанием. Мать сжала ее руку и улыбнулась. Ее глаза по-прежнему оставались сухими.
Тэра откинула голову назад, не стыдясь, что ее слезы увидят. Боковым зрением она заметила темный неподвижный силуэт Ксавьера. Сатанинская фигура на поминках по моему отцу, подумала она с совершенно необоснованной агрессией.
Дом был заполнен толпами людей: родственники, соседи, музыканты Тюдорской филармонии.
Мать решила подать шерри и виски.
– Сделай двойные порции, – дала она указание Бруно, который оказался незаменим на кухне. – Я не могу выносить это перешептывание.
Тэра циркулировала между кухней и гостиной, приветствуя родственников, стиснув зубы, выслушивала их сочувственные слова, искусно отражая неизбежные вопросы по поводу ее карьеры.
Да, она изучает философию. Да, это очень увлекательно. Нет, она не вполне представляет, зачем это нужно. Она уверена, что что-нибудь изменится.
Пока она разговаривала, ее внимание привлек звук мотора подъехавшей машины. Выглянув в окно, она увидела глянцевый серый "порше" с опоясывающими красной и голубой полосами.
Через несколько секунд раздался звонок. Тэра открыла дверь и изумленно уставилась на высокого мужчину с мрачным лицом, узнавая знакомые суровые черты, украшающие обложки миллионов дисков. Было забавно увидеть его здесь, во плоти.
– Сол Ксавьер, – сказал он, вежливо протягивая руку. – А вы – дочь Ричарда.
Это было утверждение, а не вопрос.
– Да, – ответила она с некоторым замешательством.
Когда его сильные пальцы сжали ее ладонь, она почувствовала, что ее рука стала влажной, а сердце запрыгало в груди. Странно. Она встречалась до этого со множеством знаменитых людей и ни разу не испытала ни малейших признаков благоговейного страха.
Она проводила Ксавьера в комнату и отправилась разыскивать мать.
– Король дирижеров здесь, – объявила она. – Прошу прощения – император.
– Ксавьер? – без всякого удивления спросила мать. – Он звонил и предупреждал, что, возможно, приедет. – Она улыбнулась.
Мать подошла к великому дирижеру. Тэра остановилась поодаль, наблюдая.
Ксавьер сочувственно задержал ладонь матери в своей и склонил свою темную голову к светловолосой голове матери.
– Рейчел, дорогая моя, – услышала Тэра его слова. – Джорджиана передает свои глубочайшие соболезнования. Мы оба помним, как играл Ричард.
– Боже, как он красноречив, – язвительно прошипела Тэра Бруно, который буквально пожирал дирижера глазами.
Бруно ласково шлепнул ее. Ему нравилась ее возмущенная прямота.
– Хорошо, что он пришел. Твоя мать должна быть довольна.
Тэра схватила попавшуюся под руку рюмку с шерри и залпом осушила ее. В эти несколько дней дома она старалась быть такой, какой ее всегда хотели видеть родители. Она была в изнеможении от этого и чувствовала, что в любой момент может сорваться. Тэра наблюдала, как ее мать и Ксавьер любезно беседуют, как будто они находятся на каком-нибудь светском приеме, и чувствовала, что в ней растет неприязнь к Ксавьеру. Ее отец рассказывал, что Ксавьер бывал жесток на репетициях, унижая отдельных музыкантов и создавая скорее атмосферу страха, а не сотрудничества. Хотя она помнила, что отец всегда считал, что цель оправдывала средства, которые использовал Ксавьер.