Неведомые тени (СИ)

Я пнул попавшийся на пути камень и глубже засунул руки в карманы. За двадцать лет у меня был миллион поводов кому-то все рассказать. Антону. Ольге. Виктору. Но я ни разу ни одним поводом не воспользовался. Так стоит ли начинать?
— Давай, колись, — почувствовал мои колебания Виктор. — Я достаточно дозрел до того, чтобы не отправить тебя в психушку, хотя раньше, признаю, такое желание возникало. Пару раз.
— Всего пару? — подняв на него глаза, я усмехнулся.
— Молодой ты более дурной, конечно — улыбнулся в ответ Виктор. — Но раз до таких лет дожил, значит, с возрастом дурь в мозги конвертируется. И если когда-то мозгов станет так же много, как в молодости дури…
Отвесив ему шуточный подзатыльник, я огляделся по сторонам.
— Пошли в тепло, есть место, где нам не помешают?
— Есть. И коньячок найдется. Чувствую, он понадобится, нам обоим.
Слушал Виктор практически не перебивая. Потом долго молчал. Я не торопил его. Стоял у окна, не спеша потягивая коньяк, смотрел на знакомый пейзаж. В голове было пусто, а на сердце — лишь грусть о давно прошедших днях.
— Почему ты ничего не попытался изменить? Собрать экипаж, рассказать, что произойдет. Дать другие координаты для прыжков?
— Зачем? — спросил я не оборачиваясь. Смотреть Витьке в глаза мне пока не хотелось.
— Вы же так и не разобрались, что такое распады? Может, это медленная смерть?
Я кивнул, все также глядя в окно. Потом обернулся.
— Знаешь… я ведь прожил долгую жизнь, Вить. И очень насыщенную. У меня было много времени на то, чтобы обо всем подумать. Так вот… не хочу отнимать все это, — я махнул рукой, сделав охватывающий жест, — ни у себя, ни у ребят. — Я был счастлив здесь. И в Лондоне. И в космосе. Без этих событий, этого места и моя жизнь, и жизнь молодого Алексея станет более пустой. Возможно, я эгоист. Но я хочу, чтобы у нас с ним все это… было.
Сейчас более, чем обычно, Виктор смахивал на психиатра, сидящего в кресле в расслабленной позе и при этом напряженно следящего за моей мимикой и движениями.
— Значит, ты прописал мне до самой смерти быть нянькой у Лёшика, — наконец произнес он. Довольно миролюбиво, что шло вразрез со смыслом сказанных слов и угрюмым выражением лица.
— Вот со смертью давай что-нибудь придумаем, — попробовал я сменить тему. — Я помню, где и примерно когда случилась авария, можно ее избежать.
— Лёх, — Виктор неожиданно резанул меня старым именем. — Вдумайся, ты выжидал, пока я отучусь. Не дал даже попытаться поработать в больницах, наработать стаж, приобрести НОРМАЛЬНЫЙ, понимаешь значение этого слова? Нормальный опыт. Притащил в вашу космическую тусовку. В обход конкурса запихнул в эту экспедицию. И все только затем, чтобы я проследил, чтобы ты тут нигде не убился? Тебе хоть раз пришло в голову спросить, хочу ли я «всего этого»?
Он повторил мой охватывающий жест.
— Я спрашивал, — попробовал отпереться я, но вышло неубедительно.
— Что ты спрашивал? Хочу ли я в космос? Да, спрашивал. А вот спросить, хочу ли я быть нянькой, подтирать тебе нос и исправлять косяки, ты немножко забыл.
— Да, — не смог ничего возразить я.
— Да, — кивнул Виктор.
Потом встал, дошел до холодильника, порылся в нем, но вернулся с пустыми руками. Снова сел в кресло. Плеснул в бокал коньяка, не как раньше, на два пальца, а почти до краев. Отхлебнул.
Я лихорадочно пытался сообразить, как начать извиняться. Но в голову ничего не приходило. Да и, по правде сказать, ни в чем я не раскаивался. Если бы в другой раз пришлось выбирать, поступил бы так же. Несколько минут мы оба молчали. Каждый уставился в свой бокал, словно пытаясь найти на дне ответы. Казалось, даже воздух загустел от повисшего напряжения.
— Знаешь, какой ты везучий сукин сын, Лёх? — поинтересовался наконец Виктор.
Я перевел взгляд на него, ожидая продолжения.
— Можешь не искать оправдания, — Виктор поднес бокал к губам, сделал большой глоток и поморщился. — Потому что если бы ты все-таки спросил, хочу ли я во все это ввязываться, то я бы ответил — да. Знаешь почему?
 
— Почему?
— Потому что, — отрезал Виктор.
Я бросил быстрый взгляд в сторону бутылки. Нет, выпили вроде бы немного. Сделав еще несколько глотков, Виктор отставил стакан и встал, видимо, чтобы подчеркнуть значимость своих аргументов:
— Потому что, ни одна больница не дала бы мне того опыта, который я получил здесь и в экспедиции. Наши исследования лежат за рамками привычных земных проблем, ни один врач еще ни с чем подобным не сталкивался. Так что я сейчас подумал-подумал и решил, что, пожалуй, готов потратить свои лучшие годы на присмотр за твоей дурной реинкарнацией.
Я чуть не расплескал коньяк, пытаясь скрыть смешок в бокале.
— Хватит ржать, — притворно проворчал Виктор, снова плюхаясь в кресло. — Кстати, раз уж у нас день откровений… А откуда эта идея — купировать распады психотропами?
— Не знаю, — я даже растерялся от резкой смены темы. — Просто помню, что это работало. Точного состава я никогда и не знал, его подбирал Акихиро. Ты же сейчас тоже в этом участвовал?
— О-о-о-о, — усмехнулся Виктор вспоминая. — Акихиро сначала и слышать ничего про транквилизаторы не хотел, говорил, что я совсем с ума сошел. Пришлось быть настойчивым. Но когда все разумные варианты исчерпаны, хватаешься за безумные.
— Здорово, что получилось.
— Ага. Давай с тобой договоримся, что больше ты ничего от меня скрывать не станешь. Будет намного проще.
— Да я и так все, что знал, уже выложил.
— Вот и отлично. Тогда я сейчас сбегаю в столовую, за какой-нибудь закуской, и сегодня предлагаю нажраться. В честь дня откровений. А с командой встретишься завтра.
— Завтра же воскресенье, — поморщился я.
— Да, такие вот вы, высший командный состав, самодуры. Никакого уважения к режиму отдыха рядовых сотрудников.
Накинув куртку, Виктор скрылся за дверью.
* * *
Утром я попытался вспомнить, зачем вообще приехал в резервацию. Чего, собственно, хотел? Но разворачиваться назад было уже поздно, роль нужно отыграть до конца.
По пути в конференц-зал я столкнулся с Райли. Чтобы его разговорить, поинтересовался, как идут их эксперименты по управлению распадами. Райли был явно удивлен моей осведомленностью, на вопросы отвечал осторожно и дипломатично. И все же по ответам складывалось впечатление, что сейчас основная головная боль у него, это импульсивность поступков Алексея. Проговорив минут пять, мы вежливо раскланялись.
На правах представителя Космического Управления официально я собирал только российскую часть команды. Но Аджит, как капитан, конечно, не мог пропустить такое событие. К нему присоединилась группа любопытствующих, так что свободных мест за круглым столом не осталось. Все лица были знакомы. Ребята-двигателисты, помнили меня еще по прошлой работе и поглядывали с интересом. Алексей, наоборот, насторожено.
Я нес какую-то пафосную чушь о важности их работы для страны, а сам прислушивался к внутренним ощущениям. Нет, никаких аномалий я не чувствовал. Распады не постучались. Ни «нормальные», которыми я так легко управлял в молодости, ни «странные», когда-то донимавшие меня в новой жизни. Вообще никакие. Только голова противно ныла от выпитого. «Возраст», — как сказал Витька, выдавая утром мне обезболивающее.
После общей встречи, совершенно бессмысленной, не сдержался, позвал Алексея пройтись. Хотел вправить мозги, призвать к внимательности и осторожности. Иллюзий насчет результата не строил, но пусть хоть что-то в голове останется. Сходство между нами Лёха уловил быстро, даже постарался его уменьшить, став двигаться чуть по-другому. Меня это позабавило. Черт, Райли, наверняка тоже заметил, только виду не подал, джентльмен хренов. Жаль, что он не китаец или кореец. По слухам, они считают, что все европейцы на одно лицо, мы бы с Алексеем их точно не разочаровали.
Разговор не клеился. Я аккуратно подбирал слова, чтобы не показать, что знаю о нем больше, чем мне положено, Леха держал дистанцию. Все шло не так, как мне хотелось. И тут, отвернувшись в сторону, чтобы выдохнуть после очередной бесящей фразы, я увидел Лео. Она не спеша шла от пруда. Сердце остановилось, замерло, а потом резко пустилось вскачь, словно и не было прошедших двадцати лет. За это время я встречался со многими женщинами, на одной из них даже был женат. Но сейчас, глядя как Лео, заметив нас, ускоряет шаг, как расцветает на ее лице улыбка, я с удивительной четкостью осознал, что по-настоящему за всю свою жизнь любил только ее одну.