Двадцать три часа (СИ)

Юрка прибавил ходу. До Старой улицы всегда было сложно добираться, а этой зимой особенно — по весне начал уходить асфальт, ямы заделали, однако почва не сдавалась. Отложили капитальный ремонт до лучших времен. На Старой улице имелся свой магазин, но Юрка знал, почему свидетель пошел в «Елочку»: кошачьим кормом в магазинчике на Старой не торговали никогда. Вообще «Елочка» была почти зоомагазином, потому что ее владельцы держали у себя и кошек, и крыс, и птиц, и трех гончих... и ассортимент кормов в магазинчике был довольно широк.
Задумавшись, Юрка споткнулся и чуть не упал. С трудом удержав равновесие, он стал крутить версию вымогательства. Это было уже кое-что, но смущало, что ни шеф, ни зам по розыску не заикнулись о профильниках из отдела по борьбе с оргпреступностью. Ошибиться эти матерые волки никак не могли, значит, требования о выкупе не было и вымогательство они отметали. «Неужели все-таки месть?» — думал Юрка, нащупывая кнопку звонка. Месть как мотив имела свои изъяны: кто бы специально следил, рассчитывал, что Наталья оставит коляску... И что дальше? Ребенка все равно придется вернуть, не съесть же его они там решили...
Юрка видел, что свидетель не спит: свет лампы, достаточно яркий, и движение тени человека по комнате. Но открыли ему не сразу, зато начали с извинений.
— Ох, простите, — седой мужчина лет шестидесяти замахал руками. — Простите старика, знал ведь, что вы придете.
— Лейтенант Токарев, — представился Юрка, — ОВД.
— Проходите, — виновато махнул рукой мужчина. — Якушев Геннадий Матвеевич. Замерзли? — участливо спросил он. — Сейчас чай заварю. Или кофе? Сам кофе не пью, но вам сделаю.
— Геннадий Матвеевич, — спросил Юрка, — это вы посоветовали девушке в полицию идти?
— Я, конечно, — Якушев запер дверь. На шум выглянула гладкая серая кошка с прижатыми ушками. — Иди, Лукреция, иди отсюда... Да я и сам испугался.
— Почему?
Кошка на слова хозяина не обратила никакого внимания, прошла на кухню и, как только Юрка, поджав под себя ноги, с которых тут же начала течь вода, смущенно сел на табуретку, вспрыгнула к нему на колени.
— Как вам сказать? — Якушев обернулся с банкой кофе в руках. — Она была явно в шоке. Я даже думал проводить ее к вам. Мне показалось, что она сама не поверила собственным же словам. Ребенка украли, надо же, — он потряс головой, вернулся к приготовлению кофе. — Главное — на улицах вообще никого нет. Я, пока шел, даже удивился. Снег падает, ни одного следа. Я понимаю, что суббота, все к супермаркету побежали, кто закупиться не успел или с пятницы не хватило, но это же на другом конце города. А тут тишина.
— То есть, — уточнил Юрка, — следов вы не видели? Когда к магазину шли?
— Не видел, — подтвердил Якушев. — Точно, хоть на Библии поклянусь. Я к такому человек приметный. Профессия обязывает. Мы, художники, если что увидим, в памяти долго держим, всю жизнь, если можно так выразиться, до последней детальки.
— А вы долго в магазине были? — спросил Юрка, пытаясь определить, когда в магазин пришла потерпевшая, и мог ли кто-то в таком случае идти за ней.
— Долго, — ответил Якушев. — Как чай увидел, так про все забыл. Молодцы ребята, у них товары не хуже, чем в столицах. А денег у меня было с собой не очень, — засмеялся он, — карточки-то тут только в супермаркете принимают, и то не каждый день. Вот и выбирал, Танечку измучил. Минут пятнадцать точно у нее похитил. А потом эта девочка пришла...
— Геннадий Матвеевич, — осторожно спросил Юрка, боясь спугнуть удачу. Судя по всему, свидетель ему попался отличный: ничего не додумывал, а детали запоминал. — Расскажите, а как она себя вела?
Якушев закончил возню с кофеваркой, повернулся, внимательно посмотрел на Юрку.
— Вот, товарищ лейтенант... честно — не подумал бы никогда, что она ребенка оставила. Конечно, я понимаю, молодость и все такое, но... я вон Лукрецию... не приставай к человеку! ...Одну дома оставлю, и то изведусь. А тут ребенок, на улице.
Юрка пожал плечами: в самом деле, это ему не казалось особенно странным. До сегодняшнего дня дети в районе если и пропадали, то уже самостоятельные и по собственной воле, кто сбежит, кто потеряется, но младенцев никто никогда не похищал.
 
Юрка внезапно и очень отчетливо осознал, что случилось чрезвычайное происшествие, а Якушев опять замахал руками.
— Нет-нет, не слушайте вы меня, тут я выдумываю скорее. Ну что еще про нее сказать? Шубка намокла сразу, волосы. Девочка, впрочем, как девочка. А вот... — тут он запнулся. — Может, важно, а может, и нет.
— Что? — с замиранием спросил Юрка.
— На обратном пути мужчину встретил. Почти сухой, как так?
Юрка еще раз пожал плечами. Якушев поднял палец.
— Вот и я сейчас подумал... Он меня обогнал, быстро шел.
— Не рассмотрели? Раньше не видели его?
— Нет, — сокрушенно ответил Якушев. — Я его и видел-то со спины. Высокий, в шапке, куртка такая... знаете, как раньше все из Турции везли? Кожаная дешевка.
У художника Якушева понятия о доходах и «дешевке» явно разнились с Юркиными.
— Так что, если и видел, сказать не смогу.
— А в руках он держал что-нибудь?
— Сумку, — подумав, ответил Якушев. — Наверное, на электричку спешил. Синяя сумка, очень характерная, путешественники такие любят. Вы что же... думаете, он ребенка туда положил?
Юрка действительно так подумал, но Якушеву не ответил. Все равно электричка давно ушла, да и до соседних станций доехала, и до конца маршрута тоже...
— Геннадий Матвеевич, а кроме него, никого не видели? Или следы. Не обратили внимания?
— На обратном пути, как домой шел, следы были, — припомнил Якушев. — Я еще пожалел — снег такой был красивый. Все цепочкой прошли. И следы от коляски тоже были, только я их почему-то за санки принял.
— А почему?
Юрка и сам не знал, зачем он это спросил. Якушев выглядел озадаченным.
— Вы же знали уже, что коляска была?
— Знал, — протянул Якушев. Кофеварка давно пропищала, но он о ней словно забыл, а Юрке было не до того. — Вот спросили вы, товарищ лейтенант. Словно как бы... да, в одном месте, знаете, как будто коляску за собой тащили. Или везли в другую сторону, но носки-то с пятками не перепутать?
Юрка поразился. Такая потрясающая зрительная память на детали ему встречалась впервые. Якушев словно почувствовал его недоверие.
— Понимаю, говорит старик, как сказку, — засмеялся он. — Но уж куда деваться, доля наша такая. Я вот картину рисовал на выставку, недавно совсем. Лигурийское побережье. А ведь в Италии был лет пятнадцать назад, но глаза закроешь — как перед глазами. Я и вам нарисовать могу, если хотите.
— Нет, спасибо, — смутился Юрка. Лигурийское побережье ему явно было ни к чему. — А мужчину нарисовать?..
— Ну, если только со спины, — развел руками Якушев и спохватился: — Давайте я вам кофе налью и быстренько нарисую?
— А больше никого не видели?
— Вдалеке молодежь шла, на танцы в клуб, наверное. Но я их не рассмотрел, человек десять, может, меньше, компания была. Но это тоже уже на обратном пути. Пока туда шел — город был как мертвый. Так что кофе?..
— Некогда, спасибо, — отказался Юрка. — Будет здорово, если нарисуете прохожего с сумкой. По почте сможете в отдел прислать?
Якушев охотно согласился. Юрка написал ему адрес Андрея, с сожалением спустил на пол плюшевую Лукрецию и откланялся.
Глава третья
Юрка потерял довольно много времени. Когда он оттаптывался перед дверью отдела, было уже четверть двенадцатого. Если бы дорогу меньше замело, Юрка летал бы, как приказал Андрей, «мухой», но из-за того, что ноги вязли, муха выходила весьма медлительная.
 
Юрка думал, что шеф поднимет всех сотрудников, но, судя по всему, кроме эксперта, больше никого не потревожили. В отделе царила тишина. Впрочем, это было в порядке вещей: если понадобятся силы, люди должны быть бодрые. «Вдруг война, а я уставший», — любил повторять Никольский. Сам же полковник Красин в оперативную работу лез крайне редко, хотя и был профессионалом высочайшего класса. Как говорил он сам, «пожрала административная работа». Об этом многие сожалели.