Ц 6 (СИ)
— Буду сразу и учиться, и сниматься! — оживленно щебетала Инна. — А вот на сцену выйти стесняюсь! Представляешь? Ну, вот что я за человек…
— Красивый человек, — вставил я, выворачивая на проспект и улавливая в глазах пассажирки такой знойный посыл, что кровь в жилах закипела. — Куда ехать?
— А вон! До того дома — и направо! Вон, где арка!
Остановившись у подъезда, я нагрузился и зашагал за Хорошисткой, ругая курский «Счетмаш» — могли бы и прорезей наделать в ящикотаре, а то и ухватиться не за что.
— Сюда! — Инна отперла дверь квартиры и пропустила меня за порог. — Да ты не разувайся!
— Ну, вот еще… — проворчал я, скидывая туфли.
— А тебе в них не холодно?
— А там стельки из войлока. Тепло…
В квартирке еще держался старушечий нафталинный дух, но уже победно витал молодильный запах валютного «Нескафе».
Девушка засеменила вперед, распахивая дверь спальни, куда вписалась огромная квадратная кровать, застеленная стеганным хуторянским одеялом, грузный кустарный шкаф о трех дверцах и модерновый стол в углу, простейший, как «Квадрат» Малевича.
— Ставь! А… — в Инкином голосе зазвучали кроткие просительные нотки. — Мишенька, подключишь? А?
— Подключишь, — улыбнулся я, с треском распаковывая тару.
— Ой, спасибо, спасибо! — возрадовалась Хорошистка, и две милые ямочки заиграли на ее упругих, по-дитячьи пухлых щечках. — Девчонки показали, как пользоваться, а куда тут все эти провода втыкать…
— Сейчас я…
— Ага!
Монитор — в угол, к самой стенке, системник — под стол, «мышу» — на коврик. ГМД — в дисковод, то бишь в накопитель гибких магнитных дисков…
Щелкнув кнопкой, я вызвал к жизни микроЭВМ — дисплей осветился, а НГМД зажужжал шершнем, сглатывая инфу. Монитор мигнул — загрузка. Клик-клик. «Установить». Клик. «Готово». Клик-клик. Встроенный динамик донес знакомый перебор нот, и на экране взошла звезда «Ампары».
— Миша…
— Работает, пользуйся, — бодро сказал я, не отрываясь от дисплея. — Надо будет еще модем прикупить, сетевая карта в комплекте…
— Мишенька…
Встал. Подвинул стул. Обернулся. Замер.
Инна тянулась стрункой в шаге от меня — в босоножках на каблучке. А больше на ней ничего не было.
Я завис. Глаза жадно хватали то стройные ноги, то дразнящий изгиб бедра, то трепещущий от волнения животик, то набухшие соски, похожие на спелые малинки.
«Надо же, — плавала в пустоте одинокая мысль, пародируя ослика Иа-Иа, — мой любимый размер…»
— Мишенька! — Хорошистка ухватила мою безвольную левую руку и прижала к своей груди. Я отмер — мои пальцы вмялись в атласную туготу. Правая рука сама дотянулась до упругой, как мячик, ягодицы — и я грубо притянул девушку к себе.
— Да… Да… Да… — податливо шептала Инна, задыхаясь — и стягивая с меня тренировочные брюки с лампасами. Свитер с футболкой я скинул сам, выкручиваясь из рукавов.
Не помню, кто из нас кого повалил на кровать. Просто не хочется осуждать одну лишь Хорошистку. Я ведь прекрасно осознавал происходящее, но совесть не донимала меня ничуть. Не чувствовал за собой ни вины, ни раскаяния.
Да! Рита, Рита, Рита! Это имя колотилось у меня в голове, отзываясь частым биением пульса, но его пересиливало горячее стонущее аханье Инны, и тонкий голос, ронявший:
— Ещё! Ещё-о… О-о…
Я овладевал чужой женой на пределе сил, едва удерживая в объятиях гибкое и сильное тело. Кровь бурлила во мне, донося тающие льдинки мыслей:
«Освободись… Это освобождение… Ты хотел ее? На! Бери! Расколдуйся — и забудь!»
Тут же промелькнуло ощущение, что я просто заучиваю будущее оправдание. Или объяснение…
Пик! Экстаз! Взрыв!
Все обрывки дум, корчи переживаний и зашквар эмоций смыло в сладостном содрогании плоти.
«Свободен…»
Мы не сразу расплели руки и ноги — и тут же задышали, как утопающие, вырвавшиеся из бездны вод. Повалившись на спину, я бездумно глядел в потолок, исследуя трещинки в побелке и завитки резного багета.
— Не жалей ни о чем… — колыхнулся высокий томный голос. — И не вини себя — я давно, очень давно хотела, чтобы мы… Чтобы мы с тобой… Мое желание исполнилось…
— Мое — тоже, — я повернул голову набок, спокойно созерцая, как вздымаются Инкины груди, похожие на древнерусские шеломы, только живые и теплые, исцелованные да истисканные.
«Синяки будут…» — промелькнула мысль.
— Наверное, тебе придется плохо… — прерывисто шептала девушка, будто слабея, и являя синий блеск из-под трепета ресниц. — Всем опять хуже станет… Из-за меня. Я знаю, но… — смолкнув ненадолго, она тихонько напела: — «Мишка, Мишка, где твоя улыбка…» Самая нелепая ошибка — то, что я ушла от тебя. Из-за этого всё. Ну, да, я играла в любовь, было такое, но и любила! Тебя. Веришь? — она нащупала мою руку и погладила ее.
— Верю, — вытолкнул я.
— Вот такая вышла из меня роковая фемина… — длинно вздохнула Хорошистка. — Я кругом виновата, но все равно хочу, хочу быть счастливой! И стану! — повернувшись набок, она поцеловала мою руку, словно присягая. — Больше не буду вмешиваться в твою жизнь! Обещаю.
Подтянувшись, я чмокнул в сухие, как будто воспаленные, слегка припухшие губы Инны, и встал, оттолкнувшись коленом.
— Редко кто бывает виновен сам, — неторопливо облачаясь, всё поглядывал на Хорошистку, словно стараясь запомнить получше. Девушка лежала, бесстыдно раскинув ноги и заложив руки за голову. Глаза ее влажно блестели, словно отражая слабую блаженную улыбку, застывшую в изломе рта.
— Прощай, — сказал я, оборачиваясь в дверях.
— Пока… — прошелестело в ответ.
Понедельник, 8 ноября. День
Аденский залив, борт БПК «Сторожевой»
— Вы представьте только, что было бы, вздумай сомалийцы пойти войной на эфиопов! — с жаром воскликнул замполит Якушев, прохаживаясь по кают-компании. — Нам пришлось бы выбирать, чью сторону занять, а оно нам надо? В любом случае, мы понесли бы потери — и материальные, и репутационные! Зато теперь Советский Союз и Куба сплотили социалистическую федерацию Эфиопии и Сомали, куда вошел и Южный Йемен… — он сбил свою обычную сосредоточенность, на минутку рассеяв внимание. — Да… Йемен… Я там служил, где-то с полгода. Очень необычная земля, очень! Эти древние расписные «небоскребы» в горах Хадрамаута… — его взгляд на секундочку расфокусировался, приобретя мечтательность, но офицер тотчас же вернулся в явь, смущенно кашлянув: — К-хм… Хочу надеяться, что сейчас, когда йеменцы скинули Салема, заигрывавшего с Мао, и к власти в Адене пришел Абдель Фатах Исмаил…
— Мы ему помогли! — вылетело из толпы матросов.
— Да! — оживился замполит, подхватывая. — Помогли! Поставили, можно сказать, своего человека. И это лишь доказывает нашу силу, товарищи, наш высокий профессионализм — как военных, так и дипломатов. Ведь кого попало не возведешь! Восток — дело тонкое…
— А Эритрея? — вдумчиво спросил Гирин. — Что ж они сразу делиться, как амебы какие-то?
Смех разошелся по кают-компании и стих. Матросы выжидательно уставились на каптри Якушева.
— Африка! — улыбчиво развел руками замполит. — Эритреей кто только не правил — и цари Аксума, и турецкие султаны, и короли Италии… Лет десять назад Асмэра вошла в союз с Аддис-Абебой, но самодержец Эфиопии, человек недалекий, упразднил федерацию. Естественно, эритрейцы были против! И тамошним народам очень повезло, товарищи, что «красного негуса» Менгисту сменил адекватный генерал Аман Андом. Его самого, кстати, чуть не расстреляли менгистовцы! Андом — умный человек. Он не стал гоняться за эритрейскими партизанами, а вернул им автономию, выговорив для Эфиопии выход к морю, и те уступили порт Асэб. А мир всегда выгоднее войны! Ну, и мы тут тоже выиграли… Наш корабль держит курс на остров Дахлак у побережья Эритреи — СССР взял его в аренду на девяносто девять лет. Шестой… или седьмой месяц там строится наша военно-морская база. Будем присутствовать в Красном море и не дадим империалистам нагличать!
— Товарищ капитан третьего ранга! — привстал матрос Баныкин. — А Джибути? Мы ее как, насовсем потеряли? Или не насовсем?