Лучший из лучших

– А иначе зачем нужна эта… эта тварь? – Камуза, слегка вздрогнув, показал на корзинку. – От ее укуса копье взрослого мужчины сморщивается, как гнилой банан, и становится размером с пальчик младенца.
– Это ж насколько ему придется сморщиться! – хихикнул Ральф. – Все равно что бегемоту стать мышкой!
Базо ухмыльнулся.
– Дай ей пососать немного, чтобы набраться сил для схватки, – предложил он, притворяясь, что ставит корзинку на колени Камузы.
Тот завопил и проворно отпрыгнул в сторону. Сидевшие вокруг костра матабеле разразились восторженным хохотом, скрывая страх за шумными насмешками. Едва Базо осторожно снял крышку, воцарилось молчание. С опаской, но не в силах сдержать любопытство, все вытянули шеи, заглядывая в корзинку: на дне шевельнулось что-то черное, пушистое, размером с крысу.
– Хау! Инкозикази! – позвал Базо.
Странное создание приподнялось на нескольких ногах сразу, выставив переднюю пару для защиты. Ряды глаз поблескивали в неверном свете костра.
– Инкозикази, я вижу тебя! – Базо поднял правую руку, отвечая на приветствие пары длинных волосатых ножек.
Базо назвал ее Инкозикази, «королева». «В гневе она кровожадна, как королева матабеле», – объяснил он Ральфу.
Юноши разгружали деревянные балки для подъемников на восточном конце дороги. Ральф стоял на нагруженной повозке, связка балок раскачивалась у него над головой, как вдруг из гнезда между деревяшками выпал огромный паук – подняв раздутое бархатистое брюшко, он промчался по руке юноши и спрыгнул вниз с высоты десяти футов.
С вытянутыми лапками паук был размером с тарелку – волосатый и прыгучий паук-птицеед.
– Лови его, Базо! – крикнул Ральф сверху.
С тех пор как Западный Грикваленд и прииск стали частью Кейптаунской колонии и вошли в состав Британской империи, многое изменилось. Прииск назвали Кимберли – в честь лорда Кимберли, министра колоний. Городок Кимберли приобщился к британской цивилизации и викторианской морали – в частности, новая администрация безоговорочно запретила петушиные бои. Падкие на развлечения старатели быстро нашли замену петухам. Теперь в моду вошли бои пауков.
– Держи его! – Ральф спрыгнул с повозки, раздирая рубаху.
Базо успел первым: сорвав набедренную повязку, он замахнулся ею на паука, словно матадор. Паук привстал на задние лапки, угрожающе выставив передние, – и тут ликующий матабеле накрыл его, поспешно замотав свою добычу в ткань.
Инкозикази участвовала в пяти схватках – и пять раз победила. Правда, в последнем бою с огромной и злобной самкой она потеряла ногу, перекушенную в суставе. С тех пор прошло почти три месяца, и на месте оторванной ноги выросла новая – чуть светлее других, точно новый росток на кустике роз.
Базо нарочито медленно протянул руку – паучиха поднялась выше, угрожающе шевеля жвалами, между которыми виднелось изогнутое красное жало с капелькой яда на остром, как иголка, кончике.
В темной хижине наступила полная тишина; тихое потрескивание угольков в костре казалось оглушительным. Все даже дышать перестали, наблюдая, как рука Базо постепенно приближается к корзинке.
Кончиками пальцев юноша погладил мягкое пушистое тельце. Паучиха медленно расслабилась, и зрители облегченно вздохнули.
Базо осторожно повернул руку ладонью вверх. Инкозикази вскарабкалась на нее, целиком заполнив ладонь, хотя лапки оставались согнутыми.
– Королева, – сказал Базо. – Настоящая королева. – Нахмурившись, он добавил: – Хеншо хочет, чтобы ты снова сражалась. – Полные губы изогнулись в озорной улыбке. Базо посмотрел на Ральфа. – Пойди к нему и скажи, будешь ты сражаться или нет.
С этими словами он протянул Инкозикази Ральфу.
Ральф смотрел на скрюченного паука, огромного, как волосатая жаба. По коже побежали мурашки ужаса.
– Ну же, Хеншо, – улыбнулся Базо. – Поговори с ней.
Это был вызов. Зрители зашевелились в предвкушении. Если уклониться от вызова, насмешек не оберешься. Ральф попытался двинуть рукой, но в груди тошнотворной ледышкой застыло отвращение; капельки пота на лбу внезапно стали обжигающе холодными.
 
Базо улыбался, не сводя глаз с Ральфа, но вызов в его взгляде потихоньку сменяло насмешливое презрение. Неимоверным усилием воли Ральф заставил себя протянуть руку. Заметив движение, паучиха приподнялась – мягкое раздутое брюшко непристойно запульсировало.
Никто, кроме Базо, никогда не прикасался к пауку – невозможно предсказать, как животное отреагирует на прикосновение незнакомого человека. Тем не менее Ральф подносил руку все ближе и ближе: шесть дюймов до волосатого тельца, два дюйма… Паучиха вдруг прыгнула и, взлетев по высокой параболе, приземлилась на плечо Ральфа.
Кружок зрителей в панике рассыпался: с воплями ужаса, спотыкаясь друг о друга, все рванулись прочь, к низкой двери. Базо и Ральф не двинулись с места. Ральф сидел, все так же вытянув руку, а на его плече устроился громадный паук. Медленно, очень медленно Ральф повернул голову и глянул на Инкозикази. Переставляя длинные волосатые лапки с внушающей ужас грацией, она поползла боком – к впадинке между ключицами. Ральф больше не видел паучиху, но чувствовал, как острые коготки царапают кожу.
В горле застрял панический вопль. Юноша изо всех сил старался не вскрикнуть. Инкозикази вскарабкалась на его подбородок и повисла там вниз головой, будто гигантская летучая мышь. Тем не менее Ральф сидел совершенно неподвижно. Подняв взгляд, он уставился прямо в глаза сидевшего напротив Базо – тот больше не насмехался. За его спиной зрители, завороженные и испуганные одновременно, придвинулись поближе. Через минуту Ральф поднял руку. Движение было таким спокойным и сдержанным, что паучиха лишь для виду встревожилась, а потом охотно сползла на подставленную ладонь. Ральф осторожно положил Инкозикази обратно в корзинку.
Ему хотелось бежать со всех ног, остаться одному в темноте и изрыгнуть из себя пережитый страх, однако юноша сдержался: молча смотрел на Базо, пока матабеле не опустил взгляд.
– Она будет сражаться, – негромко сказал Базо. – Как ты и пожелал, Хеншо, завтра она снова вступит в бой.
Он закрыл корзинку.
Инкозикази не появлялась на арене почти три месяца – зрители, всегда легко менявшие фаворитов, про нее уже забыли. За это время появились новые чемпионы, снискавшие себе фанатичных поклонников. В ожидании первого раунда зеваки собирались плотными толпами вокруг владельцев пауков, пытаясь заглянуть в корзинки, чтобы оценить шансы на победу сидящих внутри созданий.
Состязания проводились каждый вечер, при свете фонарей, на площадке позади питейного заведения Бриллиантовой Лил. Тем не менее воскресный послеобеденный матч оставался главным событием недели. Любой старатель в городке Кимберли мог присоединиться к толпе на западном углу рыночной площади и выбрать себе фаворита.
Арена представляла собой квадратный деревянный ящик – шесть на шесть футов и глубиной три, – закрытый сверху стеклом. Это был самый большой кусок стекла во всем Грикваленде и первоначально предназначался для витрины женского магазинчика одежды на Мейн-стрит. Чудесным образом пережив долгое путешествие из Кейптауна, стекло превратилось в самую ценную вещь в Кимберли: без него нельзя проводить бои пауков, и воскресные дни станут невыносимо скучными.
Стекло и арена принадлежали бывшему скупщику алмазов, который обнаружил, что на пауках можно заработать гораздо больше, чем на блестящих камешках. Как владелец единственного стекла, он был монополистом, что позволяло драть безбожную цену со зрителей и оставлять себе львиную долю выигрыша.
Вокруг арены выстроился квадрат повозок, откуда зеваки наблюдали за схватками. Окрестные забегаловки обслуживали посетителей на свежем воздухе: официанты сбились с ног, разнося переполненные пенящимися кружками пива подносы, – за неделю работы на шахтах старатели изнемогали от жажды.
С тех пор как Кимберли стал частью империи, его женское население многократно увеличилось. Воскресные состязания давали дамам возможность похвастаться шляпкой или продемонстрировать изящную лодыжку. При виде выпускаемых на арену пауков дамочки восторженно визжали от ужаса, накаляя общую атмосферу возбуждения.