Живописец смерти (СИ)

Красота. Старая каменная лестница спускается к черной воде. Ржавые ворота. В канале плавает мусор. Надо было подумать, прежде чем выбирать в качестве фона для святого Себастьяна эту милую картину Каналетто. Слишком милую. Впрочем, сейчас это не важно, потому что впереди много работы, а времени в обрез.
Он видел ее только один раз. Наблюдал, как она потягивала кофе. Вроде не нервничала. Впрочем, присутствия духа она никогда не теряла. Это одно из качеств, которыми он восхищался. Холодная элегантность всегда, при любых обстоятельствах.
Сможет ли она остаться такой же, когда он будет вгонять в ее плоть стрелы? Святая Кейт. Это должно получиться по-настоящему живописно. Он представил цветную репродукцию в альбоме. Внизу значатся его фамилия, дата и материалы: стрелы, женское платье, человеческое тело. Чувствует ли она его присутствие? Ждет ли, когда он явится к ней как любовник? Эта мысль приводит его в восторг. Он закрывает глаза.
Потерпи, Кейт. Я скоро приду.
Кейт посмотрела на часы. Все, пора одеваться. Заглянула к Слаттери. Та сладко зевнула и с трудом разлепила веки.
— Морин, сегодня ты можешь никуда больше не выходить, — сказала Кейт.
— Честно говоря, — Слаттери зажмурилась, подавляя очередной зевок, — я весь день мечтала принять ванну.
— Ну так и принимай на здоровье. А я вернусь не поздно, не беспокойся.
— Нет, я должна быть с тобой.
— Но мне вполне хватит Макарони и Пасты. Куда больше?
— Уговорила. — Слаттери улыбнулась и снова откинулась на подушки.
Кейт застегнула жакет.
— К тому же при мне неразлучный друг тридцать восьмого калибра, в наплечной кобуре под жакетом.
Слаттери улыбнулась:
— Счастливо.
Кейт вышла за дверь и кивнула итальянским полицейским.
Зал приемов в здании Музея Пегги Гуггенхейм напоминал галантную сцену с картины Антуана Ватто XVIII века. Элегантно и по-декадентски, всюду принцы крови и придворные, ищущие славы или стяжавшие ее, но желающие еще. И все при деле.
— Представьте только на мгновение, что будет, если сюда бросить бомбу, — прошептал Скайлер Миллс, наклонившись к Уилли. — В одночасье прекратит существование весь мир изобразительного искусства.
В центре зала действительно собрался весь мир изобразительного искусства в количестве двухсот человек. Причем каждый из заметных и влиятельных был сейчас заметен и влиял больше обычного. Разноязыкая речь сливалась в равномерный гул, будто потревожили пчелиный рой. Официанты с трудом прокладывали себе путь, разнося «беллини», специальный венецианский напиток, шампанское с персиковым соком.
Скайлера Миллса заметил многолетний президент бьеннале Массимо Сантасьеро и подошел пожать руку, попутно пожимая руку кому-то еще. Сантасьеро был в костюме, в каком могут появляться только итальянцы. Ворсистый, голубовато-серый и мятый, словно несколько недель провалялся на полу в гардеробе. По контрасту безукоризненный костюм Скайлера от братьев Брукс выглядел так, будто его только что сняли с вешалки. Уилли был в своих обычных черных джинсах, новой белой рубашке, галстуке и, конечно, кожаном пиджаке.
— Американский павильон — это… как бы сказать… он в этом году получился у вас такой смелый, — проговорил Массимо.
— Вы же знаете, как трудно составить грамотную экспозицию, — сказал Скайлер. — Но кажется, мне удалось с этим справиться. А вы сделали просто невозможное… управлять такой махиной…
— Я восхищен вашими работами. — Массимо повернулся к Уилли. — Это настолько… индивидуально.
— Разумеется, индивидуально, потому что сделано мной.
Итальянец вопросительно посмотрел на него, не вполне понимая остроту. Скайлер бросил на Уилли выразительный взгляд.
— Молодые художники получают огромное удовольствие, когда сами себя подстрелят в ногу. Верно, Уилли?
Сантасьеро этого тоже не понял, но реплика предназначалась Уилли.
— Надеюсь, вы приедете летом на мою выставку в Музее современного искусства? — спросил он, на этот раз заслужив от Скайлера одобрительный кивок.
 
Чарлин Кент в черном облегающем костюме из эластичной лайкры, от середины бюста до середины бедра, оторвалась от беседы с двумя коллекционерами-европейцами и направилась к Уилли. На ногах — потрясающие зеленовато-лимонные туфли-лодочки.
— Массимо. — Она протянула руку.
Итальянец несколько мгновений задумчиво ее рассматривал.
— А, синьора Кент. Здравствуйте. А я вот только что принял приглашение Уилли Хандли посетить его выставку в Нью-Йорке в музее синьора Миллса.
Чарли поморщилась. Ей очень не понравилось, что он назвал Музей современного искусства музеем Миллса.
— Заодно посмотрите новые экспонаты в моем музее. А потом мы вместе поужинаем. Вы, я и Хандли. — Она подмигнула Уилли.
В зале возникло небольшое волнение. Это появилась Кейт в белом вечернем костюме и туфлях-лодочках на тонких каблуках. Она была великолепна.
Уилли отошел от Скайлера Миллса и присоединился к нескольким мужчинам и трем официантам, которые ее окружили. Маркарини и Пассатта не знали, в какую сторону смотреть.
— Синьора Ротштайн, очень приятно вас видеть. — Массимо поцеловал Кейт в щеку и медленно прошелся взглядом по ее телу сверху вниз. — Вы сегодня просто bellissima[52].
— Grazie, — сказала Кейт, поднимая с подноса «беллини».
Наконец дошла очередь до Уилли.
— Как дела? — прошептал он, целуя ее.
— Прекрасно, — ответила Кейт.
Массимо взял ее за руку и начал представлять всем, кому считал нужным. Кейт улыбалась, произносила какие-то слова, а в голове постоянно вертелась одна мысль.
Он здесь. В Венеции. Наверное, сейчас в этом зале. Но действовать, конечно, не станет. Обстановка неподходящая. Чтобы превратить меня в святую, нужен интим. Здесь такого быть не может. А что касается деталей, то Живописец смерти проявляет особую педантичность.
Прошел час, потом другой. Напряжение не спадало.
— Кейт! Ты потрясающе выглядишь! — Рядом стояла давняя нью-йоркская знакомая. Кожа ее лица была неестественно натянута и блестела из-за многочисленных подтяжек. — А где же твой красавец муж?
— К сожалению, Ричард приехать не смог. Слишком много работы.
— Перестань шутить, Кейт. Я его сегодня видела.
— Это невозможно.
Знакомая наморщила нос — настоящий подвиг, если учесть натянутую кожу.
— Я уверена, что это он.
— Нет, такого быть не могло. — Ричард в Венеции? — Он сейчас дома, работает.
Кейт вся подобралась. Вдруг он действительно здесь? В сознании вспыхнули сначала поблескивающая на полу запонка, потом Пруитг, мертвый в ванне. Кейт провела рукой по лбу. Жарко. Не нужно было поглощать в таком количестве этот напиток. Вот, пожалуйста, воображение разыгралось. Разве можно подозревать Ричарда, что он тайком приехал сюда и где-то скрывается? Абсурд какой-то.
— Это невероятно, — произнесла она нарочито спокойно.
Знакомая пожала плечами:
— Очевидно, я ошиблась. Он стоял на другой стороне площади.
Кейт попыталась улыбнуться, но не смогла. К ней протиснулся Уилли.
— С меня довольно. Хочу прогуляться. Пойдем со мной?
Кейт уже начала двигаться к выходу, но ее остановил Массимо, крепко схватив за запястье, и принялся на своем корявом английском тараторить что-то насчет итальянского искусства и его связи с итальянской кухней. Кейт слушала и совершенно ничего не слышала. Уилли был уже на полпути к дверям, а ей хотелось с ним поговорить. Удобного момента пришлось ждать целых пять минут. Наконец она сумела освободить руку от железного захвата итальянского музейщика и пробормотала:
— Простите.
Кейт направилась к выходу, Маркарини и Пассатта двинулись за ней следом.
Морин Слаттери была на верху блаженства. Здешняя пена для ванны пахла фантастически. Теплая мыльная вода приятно обволакивала усталое тело. Она лежала на спине и любовалась дорогой сантехнической арматурой, узорчатыми мраморными стенами, полом, резвящимися херувимами на потолке. Если бы не пистолет, который лежал рядом на краю широкой мраморной раковины, Морин никогда бы не поверила, что это все на самом деле. Даже не вспомнила бы, что она полицейский.