Живописец смерти (СИ)

 Глава 29 
 
Он прохаживается по затемненной мастерской, как полководец после триумфального сражения. Он никогда не чувствовал себя таким могущественным. Это, наверное, потому, что выпил крови художника, зачерпнув ладонями, и теперь у него возникло ощущение, будто художник стал его частью. Прежде он никогда такого не делал, но этот случай был особенный. И все, больше никаких перчаток. Он уже не боялся, что его поймают. Потому что он сильнее и умнее любого из них.
Но затем, как обычно, накатила волна удушья. Он слышит хрипы, стоны на фоне музыки и рекламных слоганов.
Усмехается.
Доктора всегда хотели, чтобы он рассказывал об этом.
«Расскажи нам, что с тобой произошло. Это был несчастный случай? Авария?»
Но он не рассказал, не выдал свою тайну. Свою боль, которую лелеял.
Один раз, правда, проявил слабость. Открылся этой женщине-доктору. Просто для забавы. Чтобы попробовать. На ее глазах появились слезы, и ему тоже захотелось плакать. Вместе с ней. Но он сдержался, не заплакал. А на следующий день со смехом объявил, что все это выдумал. Они считали его дураком. Но он показал им, хорошо показал. Оставил кое-что на память. В глубине сознания вспыхивает картинка: белый халат, который скоро становится красивым ярко-красным, а на нем табличка с именем, тоже красивым, Белинда.
Следом еще воспоминание… Вкус резины во рту. Все как будто разбито и поломано — челюсть, голова. На ней тяжелая повязка. Руки и ноги слабые, болят. Картинки, шум, даже друзья — Тони, Дилан, Бренда, Донна, — все исчезли, куда-то подевались. Он ждал их возвращения, мучаясь от одиночества, и они наконец появились, принеся с собой весь этот гам. Но ради друзей можно вытерпеть и не такое.
Он с силой сжимает виски, отгоняя давние воспоминания. Хочется думать о самой последней работе. Как удачно все получилось. Сначала художник, потом она. Почти без перерыва. Двойное удовольствие. Девушка прибыла точно в нужный момент — как раз, когда все начинало бледнеть, — так что действие удалось продлить. Цвета — о, цвета! — как они искрились и сверкали! Ничего подобного он прежде не видел.
Она стала свидетельницей того, как хорошо он определил цвета. Подтвердила, что на полотнах художника все написано правильно. Он даже подумывал, не взять ли девушку с собой. Держать в мастерской, чтобы она помогала ему, как помогала художнику, которому больше ее помощь не нужна. Но испугался, что Донне и Бренде это не понравится. К тому же девушка показалась ему немного нервной. Все вскрикивала, плакала. Кому это нужно?
— Мне не нужно, — произносит он и прикрывает покалывающие глаза. Представляет исто-рич-ку искусств. Она рассматривает его работы, расставленные у стены в мастерской художника. Теперь он старается только для нее. Она — та самая. Настоящая. Его спасительница. Может быть, она даже расскажет Джасперу Джонсу, как он все делает здор-р-рово, и тогда они втроем соберутся, поговорят о живописи. Возможно, даже выпьют, как это делают в кино.
Он бросает взгляд на свои руки, замечает легкое изменение оттенка кожи. Это потому, что в его жилах теперь течет темно-красная, алая, малиновая, пурпурная, багровая, светло-вишневая, ослепительная кровь художника.
Включает телевизор. Перескакивает с канала на канал, пока не находит что-то приятное и знакомое. «Флинтстоуны». Ему кажется, что он видит Фреда и Вилму на фоне многоцветного доисторического леса, переключает канал, и действительно, волосы у Зены блестящие, иссиня-черные. Но затем все бледнеет, выцветает, и он вспоминает первые дни после катастрофы, когда очень хотелось умереть.
Но не сейчас.
Он чувствует, что после расправы над художником стал ближе к Кейт, исто-рич-ке искусств. И скоро станет еще ближе.
Едва увидев Уилли, Кейт заплакала. Последние две недели она так старательно прятала свое горе, и вот сейчас оно вдруг выплеснулось на поверхность и соединилось с радостью, образовав гремучую смесь. Уилли, этот славный талантливый мальчик, которого они с Ричардом пестовали с шестого класса, сейчас вырос и стал успешным художником. Уилли был ей почти как сын.
 
— О Боже, извини! Это потому, что я рада видеть тебя. — Кейт прижала его к себе, и он тоже заплакал. Они стояли так долго, приникнув друг к другу. Наконец Кейт отстранилась. Внимательно посмотрела на Уилли. — Ну что ж, выглядишь замечательно. Возмужал.
— Но выше ростом не стал.
— Эх, мой мальчик, не думай, что иметь рост два метра — это такое уж счастье. — Кейт положила ему руку на плечо и повела по коридору. — Помню себя в девятом классе с ростом метр восемьдесят. Кошмар. — На кухне она вытерла слезы, вставила фильтр в кофеварку. — Так что будь таким, какой есть.
Уилли улыбнулся.
— Знаешь, в Германии хорошо, но дома лучше.
— Ты надолго?
— К сожалению; только на неделю. Поеду дочитывать лекции в Берлине и Франкфурте.
— Когда начнешь готовить выставку?
— Сегодня встречаюсь с галерейщиком. Кстати, что за тип этот Петрикофф?
— Владелец лучшей галереи в Нью-Йорке.
— Ну что ж, славно. — Уилли улыбнулся и сразу помрачнел. — До сих пор не верится в то, что случилось с Бойдом Уэртером.
— Это ужасно. Я тоже не могу привыкнуть к мысли, что его больше нет.
— Петрикофф, кажется, был арт-дилером Уэртера?
— Да. Теперь вот удваивает цены на его полотна. — Кейт принужденно засмеялась. — Ладно. Когда мы увидим твои новые картины?
— Развешивать начнем завтра. Приходи в галерею. Посмотришь.
— Обязательно.
— А где Нола?
— На приеме у врача. Скоро должна вернуться. Умирает, так хочет тебя увидеть.
— Я тоже жду с нетерпением. В последнем письме она написала, что стала размером с кита. С трудом представляю, что у нее будет ребенок.
— Я уже привыкла.
Они выпили кофе, поболтали, и Уилли ушел на встречу с обозревателем журнала «Искусство в Америке». Тот делал материал о предстоящей выставке.
Зазвонил телефон. Кейт подождала, пока сработает автоответчик, но, услышав голос доктора Бриллштайна, быстро сняла трубку.
— Я вспомнил. Это конкретное социологическое исследование. Подростка-дальтоника госпитализировали в середине девяностых. Его лечащим врачом была Марго Шиллер. Позднее она написала об этом пациенте статью в психиатрическом журнале. Если хотите, могу передать ее по факсу. Думаю, она заинтересует вас.
Через несколько минут Кейт вынула листы из аппарата и устроилась на диване.
«Тони Т., пациент психиатрического центра «Пилигрим-стейт», полный дальтоник…»
Она начала читать, пропуская технические подробности:
«…пациент страдает от тяжелой формы паранойи… …многократное раздвоение личности… …разговаривает и советуется с воображаемыми друзьями… …прежде убивал насекомых, теперь грызунов… …убежден, что в момент убийства к нему возвращается способность видеть цвет…»
Удалось ли вылечить пациента и вообще жив ли он — об этом в статье ничего не было сказано.
Кейт ожидала увидеть сухую мегеру, но доктор Марго Шиллер оказалась симпатичной пятидесятилетней женщиной. На веках тени, ухоженные волосы, искрящиеся глаза, звонкий приятный голос, в котором прорывалось что-то детское. Она привела Кейт в комнату с огромным окном, откуда открывался вид на Пятую авеню до Эмпайр-стейт-билдинга.
Кейт сразу перешла к делу.
— Меня интересует Тони Т. Прошу вас, расскажите о нем все, что помните.
— Его настоящие имя и фамилию выяснить так и не удалось. В том числе и в полиции. Он называл себя Тони Тигренок или просто Тони.
Кейт напряглась. Тони — это одно из имен, какие маньяк писал на краях своих картин.
— Он не скрывал, что взял себе такое имя, — продолжила доктор Шиллер. — Утверждал, что своего настоящего имени не помнит. Но определить, врет он или говорит правду, было невозможно. Не исключено, что он даже не знал своего имени. Мальчик часто прерывал речь на половине фразы. Уверена, он слышал голоса. То есть имел слуховые галлюцинации.