Живописец смерти (СИ)

В голове Кейт снова пронеслось. «Ничего не знает об искусстве… художник-самоучка… одержимый».
— Она что-нибудь ест?
— Раз в неделю сосед завозит ей продукты. Но при мне она ела только крекер «Слим Джим». Весит наша художница, полагаю, не больше пятидесяти килограмм, а рост у нее два метра. Длинные ярко-рыжие волосы и чудесные шелковистые усы. — Блум вздохнул. — Я послал в Кентаки фотографа. Хочу, чтобы он сделал к выставке большой портрет. Это будет в следующем месяце. Как ни старался, уговорить ее приехать в Нью-Йорк мне не удалось. Думаю, она или он произвели бы здесь небольшой фурор. — Он улыбнулся. — А если серьезно, то образы, какие она воплощает в этих рисунках, очевидно, очень близки ее или его сердцу. Положение, согласитесь, довольно щекотливое. Иметь и те и другие гениталии. — Блум снова посмотрел на фотографии картин из Бронкса. — Если бы вы сообщили мне хоть что-то об этом вашем художнике, использующем такие странные цвета, понимаете… может, он последние двадцать лет провел в каком-нибудь лечебном учреждении или вдохновлялся в своем творчестве общением с духом умершей собаки. — Блум засмеялся. — Конечно, я преувеличиваю, но вы поняли мою мысль. Это придало бы картинам определенный смысл и помогло бы заинтересовать серьезного коллекционера. Я бы продал их, а потом вы начали бы формировать свою коллекцию искусства аутсайдеров.
Кейт внимательно вгляделась в края картин из Бронкса, но каракули не превратились ни в пенисы, ни в вагины, ни во что-то еще.
— Спасибо. Вы мне очень помогли. Я еще зайду к вам. — Она положила в сумочку фотографии и вышла, лишив Блума возможности уговорить ее приобрести один из рисунков гермафродита, хотя они показались Кейт действительно интересными.
Кейт направилась в участок. В ушах звенели слова Блума: «Живут по своим правилам… на обочине общества… культурно изолированы… с нарушениями психики».
Стало быть, настоящий художник-аутсайдер — это человек, живущий в разладе с обществом, склонный к антиобщественным поступкам.
Гермафродит зациклилась на мужских и женских гениталиях. Это, как сказал Блум, близко ее сердцу.
Но зачем художник из Бронкса — Кейт начала называть его так — использовал такие нелепые цвета? Какое значение эти картины имели для него?
Она сидела на заднем сиденье такси, погруженная в свои мысли. Конечно, каждый художник что-то ищет, пытается посредством творчества выразить свой внутренний мир. Так что же пытался выразить художник из Бронкса?
Наверняка он хотел, чтобы его работы увидели. Вот поэтому и оставлял их на месте преступления. Но зачем? В виде своеобразного дара жертве, или они служили какой-то цели? Какой именно?
Он стоит напротив знакомого старого каменного здания на Пятьдесят седьмой улице. Очень хочется войти, чтобы увидеть студентов за мольбертами, но его не проведешь. Потому что кто-нибудь обязательно запомнит его, а этого допускать нельзя. Так что он наблюдает, как они входят и выходят. Студенты, преподаватели, молодые, пожилые, белые, черные, азиаты, латиносы. У одних под мышкой большие альбомы, другие — с ящиками принадлежностей для живописи. Он ненавидит их всех.
Вспоминает себя мальчиком. Как делал рисунки мелом на тротуаре и они нравились прохожим. Иногда кто-нибудь давал ему доллар за то, что имел удовольствие полюбоваться его живописью. Потом появились другие, несколько странные на вид мужчины среднего возраста. Очень скоро он узнал, чего они хотят от него, и научился призывно улыбаться. Это не составило труда. И к подобному виду секса он тоже довольно быстро привык. Они водили его в туалеты на автобусных станциях или в номера отелей и платили. Но эти деньги он ей не отдавал, а откладывал на учебу в школе живописи. Большей частью то, чем занимались с ним эти грязные твари, было до тошноты отвратительно, но он закрывал глаза и воображал себя здесь, в этом здании, за мольбертом. И думал, что за это можно и потерпеть.
Прикрытые солнечными очками глаза наполняются слезами. Ведь если бы не катастрофа, он тоже стал бы одним из этих студентов в запачканных краской джинсах. Эта мысль укрепляет его решимость, и он отгоняет эмоции.
 
В руках у него небольшой альбом для рисования и толстый графитовый карандаш. Что особенного в том, если молодой человек стоит неподалеку и делает набросок. Очень удобно время от времени поднимать глаза и оглядывать выходящих из здания студентов. Нужно решить, кого выбрать. Он перебрал нескольких кандидатов и в конце концов остановился на двух: симпатичной светловолосой девушке и темноволосом парне. В полуфинал их вывело то, что они имели ящики с принадлежностями для живописи и улыбались. Они улыбались ему. И она, и он. Кто победит в состязании, он пока не знал. Ему хотелось бы сделать обоих — «…пришли десять крышечек и получи двойное удовольствие…» — но в данный момент это было бы слишком рискованно.
Вчера, когда он начал охоту, девушка несла домой готовую работу, натюрморт. Он знал это, потому что попросил разрешить взглянуть, и она разрешила. Вот картина, которую можно использовать. Но легко ли будет уговорить ее пойти куда-нибудь? Ведь для того, чтобы обработать нормальную девушку, не проститутку, нужно время, которого у него не было. А вот с парнями определенного типа (его он научился распознавать безошибочно) всегда легко. Этот темноволосый, такой стройный и приятный, с пятнами краски на джинсах, он как раз из этих. Это видно по специфической улыбке.
«…Воскресенье, понедельник — счастливые деньки…»
Наблюдая за студентами художественного училища, он ощущает тоску по работе в своей мастерской. Но то, чем он сейчас занимается, очень важно. Потому что без этого — без жертвы — невозможно продолжать работу.
На его счету уже много жертв. И страданий. О которых никто не знает.
Однажды он рассказал Дилану кое-что, потому что знал: Дилан тоже много повидал на своем веку и поймет. Естественно, Тони знает все, но он никому не расскажет. Никогда.
— Правда, Тони?
«Это здор-р-рово! Здор-р-рово! Здор-р-рово!»
— Спасибо, — шепчет он. Как хорошо, что старый друг рядом. А где Дилан, Келли, Бренда, Брендон? Может, собрались у Стива, резвятся в бассейне. Но он на них не в обиде. Они хорошие друзья и имеют право развлечься.
Темные облака опустились ниже крыш самых высоких небоскребов, и он им благодарен за это. Чем меньше света, тем лучше. Но широких солнечных очков все же не снимает. Надеется, что девушка и парень сочтут его загадочным и сексуальным.
Девушка вошла в училище три часа назад, поэтому, если расписание у нее то же, что и вчера, она может выйти в любую минуту. Он смотрит на часы, поднимает глаза — и вот: она спускается по каменным ступеням с ящиком в руке.
«Как я хорошо все рассчитал!»
«Это здор-р-рово!»
— Тихо, Тони. Она идет.
Он знает, что она видит его, но не отрывается от рисования. Интенсивно работает толстым графитовым карандашом. Вот она уже рядом, но он продолжает штриховать, не поднимая головы.
— Наверное, без очков работать было бы легче, — говорит девушка. — Особенно в такую пасмурную погоду.
— Без чего? — спрашивает он, хотя прекрасно все слышал.
— Без темных очков.
— А… но мне нравится смотреть на мир через них.
— Сквозь розовые очки?
— Розовые. Разве они розовые?
Он снимает очки, разглядывает их. Нет, они коричневые. По крайней мере он всегда так считал.
— У тебя красивые глаза, — говорит она. — Зачем их прятать?
На лице его появляется фирменная улыбка, он старается не моргать и не щуриться. «Мне повезло, что я красивый. Это весьма кстати».
Он уже давно выработал набор улыбок, наклонов головы и прочих жестов — разумеется, почерпнул из телевидения — и знает, как их использовать наиболее убедительно. Сейчас проводит пальцем по гладкому, почти безволосому, подбородку, затем кончиками пальцев легонько постукивает по полным, женственным губам, таким привлекательным, сексуальным, надеясь на соответствующую реакцию с ее стороны. Вдруг совершенно некстати в голове проносится череда порнографических сцен в темных переулках, кабинках общественных туалетов, номерах отелей.