Память (СИ)

— Четыре цифры… детский, получается… — задумчиво проговорил госбезопасник. — Да, вполне, и поведение тоже. Значит, британцы это могут. Это плохая новость… Вы пока свободны, мне нужно связаться с Москвой.
Проводив разведчика, проводивший собеседование офицер государственной безопасности поспешил в комнату, где стояла аппаратура защищенной связи. Подобные новости нужно было докладывать немедленно, ибо они гриф подтверждали. Такая неожиданная способность британцев была достаточной для того, чтобы начать Третью Мировую, чего не хотелось никому.
Дело было запутанным. Миссис Стоун, как оказалось, была богатой наследницей, что навевало определенные мысли по поводу причины похищения ее дочери. При этому девочку как-то сумели послать в далекий год, где она прошла ад, будучи освобожденной воспитанником санбата, как-то слишком свободно изъяснявшимся по-английски, то есть и здесь была загадка.
Посольство находилось, фактически, в осаде. Именно этот факт демонстрировал офицерам, что дело не в деньгах, а в чем-то другом. Возможно, лимонники желали сделать так, чтобы двое подростков никому ничего не могли рассказать?
Войдя в комнату защищенной связи, сотрудник КГБ кивнул шифровальщику и по его сигналу снял телефонную трубку. Гудок готовности сменился неожиданно голосом председателя родной конторы. Что обычным тоже не было, но нужно было докладывать. Прикинув, как именно доложит, офицер вздохнул-выдохнул и начал говорить:
— «Воздух» подтверждаю. Британцы могут забросить человека в прошлое и вернуть его обратно, — доложил сотрудник той самой конторы.
— Подробности? — коротко поинтересовались в далекой Москве.
— Дочь Стоунов оказалась в концлагере, ее освободил воспитанник санбата, — как мог кратко доложил офицер. — Оба здесь.
— Достоверность, я так полагаю, вы проверили, — тяжело вздохнул председатель Комитета. — Ждите инструкций.
В далекой Москве все были несколько на взводе, а после доклада председателя КГБ уже были готовы нажать большую красную кнопку, потому что подобная информация пугала просто до дрожи. Британская сторона сначала разводила руками, а потом что-то невнятно блеяла, потому было принято решение.
— А лодка вот сюда войдет? — поинтересовался военный разведчик у капитана первого ранга Туровцева, приглашенного, как эксперта.
— Смотря какая, — задумчиво проговорил тот. — А что транспортировать?
— Наших людей из Лондона домой, — ответил каперангу разведчик. — Очень важных людей.
— «Барракуда» войдет, — уверенно произнес Туровцев, а вот что-то другое — вряд ли.
Необходимость немедленной эвакуации домой была ясна, кроме того, детям из далеких времен скорей всего требовалась медицинская помощь, труднообеспечиваемая на базе посольства, поэтому советской армии предстояло еще раз доказать свою силу и способность решать любые задачи. Вот только одно останавливало — не совершат ли лимонники от страха что-то непредвиденное?
В Москве не знали, что артефакт, которым была послана в прошлое Виолетта, разрушился после единственного своего применения, сильно ранив тех, кто его использовал. Но это известно не было, а возможность устроить неприятный сюрприз нужно было учитывать.
***
Оказавшись среди белых простыней, номер девять-ноль-четыре-пять испугалась. Учитывая, что ей и так было страшно по причине того, что Гришка чуть не погиб, девочка просто зажмурилась, чтобы ничего не видеть. Сержант, едва справившись с дурнотой, погладил девочку, потянувшись к карману гимнастерки. Получалось у него так себе, что кое-что напомнило — опять контузило.
— Ты не плачь, — проговорил он, едва справившись с клапаном — их еще не раздели, поэтому до кармана дотянулся. — На-кось хлебушка.
— Не умирай… Не умирай… Не умирай… — повторяла девочка.
— Что ты, я не умру, — слабо улыбнулся мальчик, протягивая кусочек хлеба дрожащей рукой. — Я же обещал.
— Давайте, деточки, я вас раздену, — едва сдерживавшая слезы пожилая медсестра подошла к юным героям.
Женщина задержалась, по причине переодевания. Форму на нее едва нашли, серьезно восприняв слова Марка о том, что белых халатов быть не должно. Медсестра решила начать с девочки, выглядела та похуже, ну и женщина думала о смущении. Мягкими движениями расстегнув платье, медсестра замерла — девочка смотрела на нее со страхом. Опасаясь что-то делать, женщина потянулась к мальчику.
 
— Повязку… Машеньке… сменить надо… — проговорил мальчик, отмечая факт того, что в этот раз ему как-то полегче.
— Повязку? — удивилась медсестра, на первый взгляд не заметив никаких бинтов.
— Я… Сейчас… — Гришка потянулся к Машеньке, погладив ее. — Тут наши, Маша, этих тут нет, понимаешь.
— Она наша? — тихо спросила номер девять-ноль-четыре-пять.
— Наша, — уверенно произнес мальчик.
Марья Афанасьевна работала медсестрой уже лет двадцать, считая, что удивить ее сложно. Но эти двое… Девочка, сосущая кусочек хлеба, как леденец, контуженный мальчик, принявший бой у стен посольства — такого просто не могло быть! Как и формы, виданной женщиной ранее только по телевизору. Осторожно стащив гимнастерку с мальчика, женщина отметила отсутствие всякого смущения. Вошедшая в помещение миссис Стоун робко кивнула медсестре, сразу же занявшись никак на этот факт не отреагировавшей девочкой. И вот когда мать ребенка сняла с нее платье, Марья Афанасьевна увидела — и следы по всему телу, и очень профессиональную перевязку, и реакцию девочки.
— Она не смущается? — поинтересовалась Марья Афанасьевна.
— Обычно нет, смущение у них в первые недели отбивают, — ответил почему-то мальчик. — Сейчас Машенька просто боится.
— Не надо бояться, — улыбнулась думавшая, что умеет работать с детьми женщина, погладив названную Машей. — Тебя Машенькой зовут?
— Я номер девять-ноль-четыре-пять, — ответила ей девочка, цифры назвав с акцентом, но по-немецки. — Я…
— Ты не номер, доченька… — миссис Стоун мгновенно расплакалась, а Марья Афанасьевна просто замерла на месте, не зная, что ей делать.
— Что тут у нас? — поинтересовался майор Кривицкий, военный врач, работавший здесь штатным доктором.
Почему к детям позвали его, а не юную Оленьку, только что из мединститута, доктор понимал, командирам верил, потому был вполне готов к тому, что увидит. Халат он, разумеется, не надел, нарядившись в повседневную форму. Наверное, поэтому на него никак не отреагировали молодые люди, выглядевшие и не выглядевшие детьми.
— Страшно, доктор, — тихо произнесла медсестра. — Как в хронике…
— Ну, посмотрим, — собрался Кривицкий, доставая стетоскоп. — Так, парень, Гриша, так?
— Да, — осторожно кивнул сержант, спокойно реагируя на быстро ощупавшего его доктора.
— Заметен опыт… — хмыкнул врач, видя, как медленно и плавно двигается юный солдат. — Уже был ранен?
— Контужен, — отреагировал Гришка. — Но сейчас как-то полегче, привык, наверное.
— Шутишь — уже хорошо, — улыбнулся доктор, внимательно осматривая голову мальчика. Контузия, действительно, казалась легкой.
— Машеньку перевязать надо, ей уже пора, — добавил сержант. — И заживление у нее плохо идет, хотя всю кровь эти не откачали…
— Погоди, — остановил его Кривицкий. — Она что, только что оттуда?
— Гриша меня в последний момент спас… — тихо проговорила номер девять-ноль-четыре-пять. — Малышей убили, а я… а меня…
— Тише, тише, милая, — обнял Гришка тихо заплакавшую девочку. Доктор слушал, ощущая просто могильный холод от слов девочки. Такие рассказы он читал, понимая теперь, кем была там эта Машенька…
— Она себя номером называет… — пожаловалась Марья Афанасьевна.
— Займитесь перевязкой, — произнес врач, резко разворачиваясь и почти бегом покидая госпиталь.
Детей, особенно девочку, нужно было срочно эвакуировать на Родину. Как можно быстрее, потому что возможности справиться с полиорганной недостаточностью, посольский госпиталь не имел. Тут нужны были серьезные, опытные специалисты, знающие, как можно спасти ребенка, побывавшего в немецком концлагере. Поэтому Кривицкий побежал в сторону комнаты связи.