Память (СИ)
— Потому что забыть о том, что у нас была дочь, мне советовал именно он, — объяснил мужчина. — У нас нет выбора, наша страна нас предала. Парень, тебе помочь?
— Не надо, Машенька боится, а пугать нас сейчас совсем не надо, — объяснил товарищ сержант. — Сейчас я тебя помою, маленькая, а потом перебинтуемся, хорошо?
— Ты не страшный, — ответила ему девочка, потянувшись тонкими, как спички, руками.
Гриша взял ее на руки и понес в ванную, с удивлением обнаружив действительно ванну. На дне плескалась вода, куда мальчик и опустил свою Машеньку. Вода сразу же приобрела характерный цвет, на что сержант только вздохнул. Вошедшая туда же миссис Стоун прижала руки к губам. Выглядело это действительно страшно, а молодой парень смотрел на это спокойно и сам факт этого пугал гораздо больше.
— Сейчас я тебя разбинтую, — предупредил Гриша девочку. — Будет больно — скажи, договорились?
— Да… — прошептала номер девять-ноль-четыре-пять, чувствуя, что ее положили в тепло, хотя на словах о помывке она сжалась. Перед глазами девочки голые люди бежали по снегу…
— Ну, начнем, — сам себе сказал сержант, принимаясь за работу.
Миссис Стоун забыла, как дышать, видя спокойные, но уверенные движения совсем юного еще человека. За плечами солдата был опыт, это женщина заметила сразу, но видя, как сходят бинты с израненного тела, не могла не вскрикнуть. Выглядело это, конечно, страшно.
— Это за малышей наказывали… — услышав вскрик, номер девять-ноль-четыре-пять решила объяснить маме. — Ну, когда…
— Когда ты их прятала, — закончил за нее уже не раз слышавший такие истории Гриша, ласково поглаживая Машеньку. — Сейчас помоем мою хорошую и перевяжем.
— Господи… — прошептала Эмма, даже не представлявшая себе, что когда-нибудь увидит такое. — А что значит «за малышей»? — спросила она у сержанта.
— Машенька, — Гришка очень бережно обращался с девочкой, его движения были уверенными, что опять-таки выдавало опыт, — прятала малышей от этих, чтобы их не убили, за это ее били, но она все равно прятала… Потому что была их мамой.
— От этих? — не поняла женщина.
— От палачей из эсэс, — выплюнул сержант с такой ненавистью, что миссис Стоун отшатнулась.
— Это концлагерь, — констатировал мистер Стоун, осознавая эту истину.
Трижды сменив воду, Гришка домыл Машеньку, завернув ее затем в полотенце. Девочка еще кровила, поэтому нужно было сменить повязки, и подумать, что сделать для того, чтобы улучшить заживление. Врачом воспитанник санбата, все-таки, не был, поэтому использовал только то, что слышал, видел, о чем говорили врачи и медсестры. Госпиталь, конечно, был нужен, но фрицевский госпиталь был для Машеньки опасен, это было ясно и так. Нелюди есть нелюди.
Вернув девочку на диван, мальчик полез в свою сумку, доставая индивидуальные пакеты, а Эмма, замерев, смотрела на то, как почти ребенок со знанием дела перевязывает ее дочь. Вид Летты сзади ужасал, а слова мальчика — вдвойне.
— Перевяжем нашу девочку, — приговаривал, работая, Гришка. Дело было привычным, в санбате он много на что насмотрелся, смущаться не умел, как и многие пациенты. Немного другие нормы были в сороковых годах.
— Ты очень теплый, — сообщила ему номер девять-ноль-четыре-пять. — Такой, что мне почти не хочется думать, что я номер.
— Это потому, что ты не номер, — продолжая перевязывать Машеньку, произнес Гришка. — А за то, что ты себя называешь номером, буду тебя кормить, как маленькую.
— Я согласна… — прошептала девочка, у которой вдруг появилась какая-то уверенность в том, что ее не убьют.
Вариантов, на самом деле, не было — сама Машенька поесть точно не могла, и Гришка это понимал. Понимала это и миссис Стоун, в следующий момент увидев такое, что опять забыла, как дышать. Ее дочь как-то очень жалобно посмотрела на юного солдата, отчего тот вздохнул и вытащил из нагрудного кармана черный кубик, мгновенно исчезнувший за щекой дочери.
— Что это? — поинтересовалась миссис Стоун, но ответил ей не юноша.
— Это хлеб, — голос мужа был каким-то очень уставшим, как будто увиденное его полностью раздавило. — Это черный русский хлеб…
— Нужно, наверное, суп, да? — спросила мальчика Эмма, даже не представляя, чем кормить, чтобы не сделать хуже.
— Прозрачный бульон, почти водичку, — кивнул тот. — У меня тушенка еще осталась, я ей делал, нормально перенесла.
— Я сейчас! — заторопилась на кухню женщина, а Гришка задумался.
— Тебя бы одеть, — объяснил он девочке свою задумчивость, но мистер Стоун об этом уже подумал, бегом поднявшись наверх и через некоторое время спустившись.
— Держи, парень, — протянул мистер Стоун платье дочери. — Белье, наверное, не надо?
— Пока не надо, рану потревожим, — согласился Гришка, осознавая, что здесь, вроде бы, свои. — С фрицем что делать будем? — вспомнил он про «языка». — Вы его, или я пристрелю по-быстрому?
— Разберемся и с твоим фрицем, — вздохнул Марк Стоун, понимая, что пришло время для экстренных решений.
Пока Гриша одевал Летту, мужчина думал. В условиях практического предательства своей страной, учитывая, что было совершенно непонятно, как украденная дочь могла попасть в концлагерь, вариантов у него не оставалось. По мнению мужчины, выход у него был только один. Понурившись, мистер Стоун отправился в подвал — для использования того, о чем он подумал, нужно было подготовиться.
Почему их так быстро «слили», Марк, как раз, представлял. Его жена была незаконнорожденной из семьи аристократов, потому очень многим бы хотелось это позорное пятно стереть, но вот настолько откровенные действия, конечно, смущали. Обычно голубокровые предпочитали несколько другую схему действий. То есть либо Марк сам чего-то не знал, что было возможно, либо…
Глава 9
В высоком здании, из окон которого, по народным преданиям, можно было увидеть Магадан[1], в светлом кабинете сидел пожилой человек в генеральской форме. Что-то тревожило его сегодня с утра, отчего он грустно смолил папиросу, задумчиво глядя в окно. Над Москвой синело небо, украшенное барашками облаков, да время от времени пролетали патрульные вертолеты. Мирное небо над столицей ничуть не успокаивало генерала.
Почти одновременно с быстрым стуком, дверь открылась. На порог кабинета ступил адъютант в форме капитана той же организации, к которой принадлежал и обитатель начальствующего кабинета. Почти бегом приблизившись, капитан вынул из кожаной папки, которая была у него в руке, лист бумаги, положив его затем перед генералом.
— Вот тащ генерал, передали только что, — коротко доложил адъютант, не утруждая себя приветствием. Выглядел он взволнованным и каким-то напряженным. — «Воздух»[2] и запрос на эвакуацию.
— «Воздух» — это грустно, — заметил пожилой человек, беря со стола очки. — Своими словами что скажешь?
— Агент с «мороза»[3] подал сигнал высокой важности, — пожал плечами капитан. — Учитывая, что в Британии мы потеряли уже четверых, при этом концов найти не удалось, то…
— Где он находится территориально? — поинтересовался генерал, вчитываясь в подготовленную справку.
— Неподалеку от Лондона, — сразу же ответил адъютант, все еще стоявший навытяжку рядом с большим столом для совещаний, расположенном буквой «Т». — Можем попытаться через посольство, но что, если боевой контакт?
— Охрана наша или ГРУшная[4]? — спросил начальник управления, чувствуя, что эта информация может быть очень важной. Сигнал «Воздух» просто так не подавался.
— ГРУшная, — вздохнул капитан, уже связавшийся и с посольством, и со смежниками. — Наши же на гастроли не ездят.
— Еще как ездят, тебе ли не знать, — хмыкнул генерал. — Так, поднимай всех, зови смежников и изымите этого агента. Если мы не будем доверять своим людям, то это плохо закончится.
— Есть! — ответил адъютант. — Машина у подъезда!
Конечно же капитан все понимал, с такими новостями нужно было ехать в Кремль. Особенно в случае огневого контакта, потому что тогда ситуация могла стать неконтролируемой. А подобного не любил никто. Поэтому генерал вздохнул, собрал документы и двинулся на выход. У самого выхода оглядел еще раз кабинет, надел фуражку и решительно шагнул прочь.