Сотня золотых ос (СИ)

Марш представляла, как он сидит в какой-нибудь конуре, где никто батареи не включит, сколько репортов ни шли, соседи у него — настоящие отморозки, тратящие пособия на легальные эйфорины. Не может отвлечься, потому что в сети одно дерьмо, не может нормально поесть, напиться и даже лишний раз выйти на улицу, потому что если какая-нибудь тварь решит плюнуть в него репортом — он станет еще на шаг ближе к смерти, которая и так стоит слишком близко.
Нет-нет-нет, это было невыносимо. Неприемлемо.
И на второй день поисков Марш у себя дома, в этой самой комнате, начала принимать эйфорины, беспорядочно, горстями, даже в манжету заправила. Она знала, что не умрет, потому что как только доза приблизится к смертельной, Аби все уши ей прожужжит, ей просто нужно было больше ни о чем не думать и ничего не чувствовать.
И когда в сознании остались только злорадство и легкое любопытство, она начала шататься по другим конвентам — все еще легальным, потому что ничто добровольное не может быть незаконным, это нерушимое правило сети.
Порнографические конвенты с трансляциями она миновала довольно быстро — ее рассудка еще хватало на то, чтобы следить за рейтингом, и она видела, что он растет едва ли быстрее, чем если бы она делала оригами.
А потом она нашла запрос, который никто не принимал месяцами. Пожала плечами, скомандовала Аби принять вызов. Взяла с полки один из трофеев с барахолки — серебристый, с витой ручкой нож для фруктов, подключила несколько камер, включила лампы, села посреди комнаты и стала ждать.
Смотрела, как растет аудитория, протирала нож спиртовыми салфетками и улыбалась.
— Аве Аби. Найди Леопольда Вассера, — без особой надежды сказала она. — Пожалуйста…
И словно услышала со стороны свой голос — об этом она всегда просила. Никогда не командовала, не требовала, не выполняла опостылевшую повинность, выдавливая «Аве Аби».
И, пожалуй, ненавидела Аби еще и за то, что он всегда отказывал ей в этой просьбе.
Бумага шуршала мучительно долго. Дольше, чем обычно, и с каждой секундой Марш все больше позволяла себе надеяться, что сейчас-то он выдаст ей результат. Что Леопольд открыл профиль и доступ к своей карточке, и она сможет наконец-то… увидеть его? Сказать ему?
Или опять попросить помощи, хотя она и так все у него забрала?
— Запрос выполнен.
…
Уже в аэробусе Марш обнаружила, что забыла вытащить красную линзу. Задергалась, чуть не полезла доставать, но вовремя опомнилась. Не хватало еще приехать с воспаленным глазом и растертым по лицу макияжем.
Вот это, конечно, было забавно и донельзя цинично — красить единственный глаз косметикой, оставшейся еще с той поры, когда их было два. Но покупать новую было некогда, а приехать к Леопольду без маски она не могла. Не показывать же ему свою бледную, злую рожу, которой она скалилась на всех с тех самых пор, как он исчез.
Было страшно и холодно. И стыдно — может, ему все еще нужна помощь, а она растратила столько рейтинга на то, чтобы огрызаться на соседей. Тонкий серый пиджак почти не грел, только прижимал к телу рыхлый черный свитер, но не ехать же в агрессивном алом пальто. Она хотела выглядеть нормальной. Впервые за столько лет. Даже попросила у Бесси шарф — серый, в цвет пиджака, но пушистый, пахнущий цветочными духами. Шарф для милой девушки, у которой все эти годы все было хорошо.
Шарф ей не шел и совсем не грел.
Марш, не выдержав, вытряхнула на ладонь пару синих таблеток легкого эйфорина. Можно было купить навынос той подкрашенной воды со спиртом, которую по обстоятельствам именовали то виски, то бренди, но дышать на Леопольда перегаром было еще хуже, чем приехать ненакрашенной.
Она успела только выпить таблетки и скомандовать Аби разбудить ее, когда они придут к нужной платформе, и в следующую секунду тревогу смыло теплой, внушенной лекарством уверенностью в том, что все будет хорошо. Марш успела уснуть раньше, чем волна понесла ее назад.
…
Проснулась она лежа на плече у мужчины с соседнего сидения. Она испачкала пудрой черный эполет его шинели и приготовилась огрызаться, но вовремя осеклась — нужно было беречь рейтинг, а мужчина понимающе улыбнулся ей и не стал ничего говорить.
 
Наверное, это был хороший знак.
Марш сошла на платформу шестого квартала, и едва не упала назад — такой злой, голодный ветер рыскал по окраинам Младшего Эддаберга.
В дешевых комнатах наверняка ходят сквозняки.
Марш успела кое-как поправить пудру, но сейчас поняла, что все это было бесполезно — колкий снег таял на лице, размазывал краску. Под повязкой от холода обиженно стрелял болью потревоженный датчик, а она никак не могла заставить себя идти к кварталу.
У него комната под крышей.
Может стоило что-то купить?
Там точно сквозняки. И плохая звукоизоляция — чем выше этаж, тем громче воет ветер, а комната Леопольда, судя по расположению, совсем близко к внешней стене.
Марш стояла на платформе, обхватив себя руками, потому что карманы на пиджаке были зашиты, и не могла сделать ни шага. Вокруг толкались люди, задевали ее плечами и наступали ей на ноги, а она впервые не огрызалась и даже не могла разозлиться.
А люди неуклонно теснили ее к ограждению платформы, пока она не сжала мокрые скользкие перила — жаль новых перчаток, имитация кашемира, серебристые пуговицы на манжетах, да, очень жаль.
Внизу проносились розово-синие пятна аэрокэбов и ползли золотистые и зеленые змеи экспрессов. Перчатки намокли, волосы беспощадно путал ветер, но там, внизу, было так красиво, что обязательно нужно было постоять и посмотреть. Подольше. Никуда не идти.
— Хотите прыгнуть? — окликнул ее кто-то. Кто-то с мужским голосом, и наверное, в зеленом шарфе — она видела лишь размытое пятно.
Марш покачала головой. Пусть уходит. Она не пойдет на Стравки, не станет выслушивать утешения, и даже отвечать на репорты — сейчас у нее не было сил ни для одного человека, кроме Леопольда, да и на него, как выяснилось, не хватало.
— Вы плачете, — продолжал допытываться мужчина.
Разве? Ах вот ведь незадача, и правда.
По лицу мазнуло смутно знакомым густым синим сиянием. Марш закрыла ладонью повязку и кое-как протерла глаз.
Там, над размазанными по темноте огнями, извивался похожий на ящерицу бескрылый дракон. Бесси была бы в восторге. Интересно, почему она не ездила в другие кварталы смотреть на других зверей?
— Мне нужно в шестой квартал, — тихо сказала она, не надеясь, что мужчина ее расслышит. — А я не могу…
Голова дракона на несколько секунд поравнялась с платформой — у него были печальные серебряные глаза и десятки похожих на щупальца усов.
— Если позволите взять вас за руку — я отведу, — предложил он.
Марш на мгновение пронзила безумная надежда, что это Леопольд. Что он возвращается из какого-нибудь хорошего места, что он ее не узнал. И это у него такой ясный и спокойный голос — у него раньше был такой ясный и спокойный голос! — и что ей сейчас не придется толкаться в лифте, разглядывая его соседей, искать его комнату, а потом увидеть, когда он откроет дверь…
Она боялась представлять что может увидеть. Дракон обвивал здание квартала, будто собирался его сторожить. Будто хотел не пустить ее внутрь.
— Спасибо, — хрипло сказала Марш, протягивая руку.
В душе пузырьками забурлила знакомая злость, такая славная, знакомая злость. Пусть берет ее за руку, если не боится прикосновения мокрых ледяных перчаток.
Он не побоялся. У него даже нашелся портативный зонтик, распустивший над ними потрескивающее поле с блуждающими голубыми бликами. И ветер больше не дул.
 
Марш все пыталась вытереть лицо, настроить повязку и снова позвать на помощь погасшую злость, без которой она оказалась совершенно беспомощной, но ей никак не удавалось делать все одновременно. Чем-то приходилось жертвовать.
— Зачем вы ко мне подошли? — спросила она, кое-как справившись с повязкой.
Мужчина — черноволосый, с неожиданно злым лицом, совсем, конечно же, не похожий на Леопольда — только усмехнулся. С хлопком сложил зонт, выпустил ее руку и исчез в ближайшем лифте.