Сотня золотых ос (СИ)

Марш раздраженно фыркнула и поднялась с оттоманки. По лицу ее аватара прошла голубая рябь — изображение не успевало прогрузиться.
— Леопольд звонил? — этот вопрос девушка всегда задавала тихо, с оптимальными из перебранных Марш интонациями. Стоило чуть прибавить голосу силы — становилось слышно, что аватар, как и Марш, прекрасно знает ответ.
Вообще-то Марш дала аватару имя, но не любила о нем вспоминать. У каждого аватара должно было быть имя, иначе его не получилось бы сохранить. Марш, не думая, назвала Прошлую-Себя анаграммой собственного имени, но никогда не звала девушку с зелеными волосами Шрамом.
А ведь это было честное имя. Настоящее.
— Конечно, — соврала Марш. — Он каждый день звонит.
Ведь пять лет назад она не знала, что Леопольд будет улыбаться, поправляя воротник перед зеркалом и глядя, как зеленая лампочка Аби на воротнике медленно становится оранжевой. Как у всех, у кого на браслете вместо рейтинга горят беспощадным рыжим светом петельки-ноли. И там, за петельками — единственная двойка, а за ней еще два ноля. Двести позиций. Если бы штраф вышел чуть больше — Леопольд был бы мертв. Как все, для кого среди нолей не нашлось спасительной двойки. Как все, кто с рождения носил в себе капсулу с ядом, которую активировал браслет. Как все. Как каждый в Младшем Эддаберге.
Марш не знала, больно ли умирать от обнуленного рейтинга, но тогда ей было страшно, до одури, до тошноты.
Не знала, что будет таращиться на его застывшее лицо, черный свитер и слишком прямую спину, и уж точно не знала, что внезапно начнет смеяться, потому что отчаяние не уместится ни в слезы, ни в крик.
«Довольна, Арто?! Хватит смеяться, сука!»
Пять лет назад Марш не знала, что Рихард Гершелл умеет так орать, и что он способен рискнуть целой сотней позиций рейтинга, чтобы влепить пациентке пощечину.
А Леопольд понял. Он обернулся, и смотрел как она смеется. Он ее такой и запомнил — согнувшейся от хохота и размазывающей по лицу выступившие слезы, смешанные с черным пигментом.
Красота.
Наверное, Леопольд все понял.
Вообще-то это правда было смешно, и теперь-то Марш это знала.
— Значит, мы скоро увидимся, — улыбнулась девушка.
Марш не отвечала. Ее второй аватар, одноглазый и всезнающий, замер на оттоманке.
Она спала. Снова уснула, уронив на глухой черный пол трубку с окутанным паром мундштуком.
Утром у нее на лице будут красные линии от очков и придется капать под повязку обезболивающий раствор. Но Марш было все равно, потому что даже во сне она знала, что лучшая версия ее неподвижно стоит, опустив руки. Смотрит на ее нынешний аватар, замерший на оттоманке и улыбается, потому что еще ничего не знает.
И не узнает никогда.
…
Электронное табло в приватном конвенте для репутационного отдела «Сада-за-оградой» стрекотало и щелкало с самого утра. Анимированное в виде медного барабана с пластинками из слоновой кости, оно вращалось без остановки. Пластинки стучали так часто, что звуковой сигнал не успевал за движением, изредка пропуская удары. И, конечно, значение рейтинга на табло вовсе не росло.
Рихард сидел на полу в конференц-зале, через трубку потягивая плотный белоснежный пар из стеклянного шара, и пытался бороться с искушением добавить туда тройную дозу расслабляющего концентрата. Прямо на работе. Мысль, что через стенку находятся комнаты пациентов, половина из которых здесь за сбыт или изготовление запрещенных веществ, только подогревала это желание.
В зале было тихо и темно. В конференц-зале было пусто и темно. У пустых столов, выстроенных вдоль стен, громоздились пустые серебристые стулья. Перед Рихардом стояло ярко-желтое кресло — разумеется, пустое. Он его не видел, но почему-то это место для невидимого собеседника казалось ему совершенно необходимым.
— Сука, — сообщил он.
Виртуальные очки внезапно стали ужасно неудобными — наверное потому что показывали ужасно неудобную картинку.
Аби предоставил ему три отчета по упоминаниям «Сада-за-оградой» в сети. Людям было интересно. Люди ждали четвертый пожар. Люди осуждали персонал «Сада» за некомпетентность. Пока — не часто. Пока — осторожно, лишь слегка касаясь темы, будто она могла обжечь.
 
Но Аби еще предоставил ему прогноз, а впрочем, Рихард и без прогноза все знал — скоро люди назначат его виноватым. Табло уже крутилось с бешеной скоростью, но крутился только сектор с долями процента, и полные позиции терялись по одной. Что если скоро начнут вращаться все пластины?
Анализ, конечно, ничего не дал. Аби просто вытащил ему кучу записей и фотографий с зубами и заборами, а еще вывалил все статьи и интервью в поддержку сенатора Кьера, с частных и официальных конвентов. И, конечно, песни. «Теперь слышишь, как поём» нашлось в конвентах почти трех сотен молодежных групп с сгенерированной и живой музыкой, и почему-то в конвентах трех доставок еды и двух борделей.
Раздался нежный переливчатый сигнал, означающий, что в конвент зашел еще один участник, и Рихард-наяву болезненно поморщился, пока его аватар выполнял невербальную команду улыбнуться.
Тодерик Ло всегда звонил с утра. Рихард предпочел бы начинать утро с удара по больному колену, а не с разговора с начальством. Замена была почти равноценной, потому что Тодерик Ло тоже бил по больному, только за удар по колену рейтинг не списывался, а добавлялся в качестве компенсации, поэтому выбор был очевиден.
Рихард слушал Тодерика молча. Аватар начальника отдела репутации социальных объектов пятого сектора был высоким, подтянутым мужчиной в темно-синем шерстяном костюме с золотым шатленом. Тодерик стилизовал аватар под старые плакаты, превратившись в анимированного персонажа, даже блуждающий блик на сахарно-белоснежных зубах не забыл добавить. Рихард развлекал себя мыслями о том, что художники, которые двести лет назад рисовали всех этих идеальных людей, подумать не могли, что прикрываться их героями будет старый хрен с трещиной слухового аппарата на плешивом черепе. Сам Рихард выбрал для аватара персонажа со старых подписанных слайдов — угрюмого, нарисованного серыми красками инспектора полиции, которому в каждом выпуске оставалась ровно неделя до пенсии. В каждом выпуске его пенсия все откладывалась, а дела становились все запутаннее. Очень уж сочувствовал Рихард этому мужику.
Но он не будет таким, вот уж нет. Рихард получил разрешение на строительство в Среднем Эддаберге два года назад, и его дом — прекрасный дом, симпатичная белая ячейка в сотовом квартале — был почти достроен. Скоро он навсегда оставит Младший Эддаберг с его синтетической жратвой, социальным жильем, дерьмовым куревом и ограниченным контентом. Он получит не только окна и белые стены, он получит доступ к тем конвентам, на которые ему раньше не хватало рейтинга. И сейчас не хватает, но ачивки «гражданин Среднего Эддаберга» и «владелец недвижимости» дадут недостающие позиции.
На самом деле Рихард с трудом представлял Средний Эддаберг, как и все жители Младшего. Он, конечно, ездил в Нижний Дабрин, Нижний Эльмар и другие города «социального» сегмента Эльбейна, но в Средних никогда не бывал. А о Старшем Эддаберге он понятия не имел — границы свято соблюдались как наяву, так и в сети. Даже контрабандный контент не проходил.
Рихард, конечно, считал это мудрым. Незачем дразнить людей, которые никогда не достигнут такого уровня. Говорят, из-за этого раньше революции начинались.
Рихард слушал голос как белый шум — Тодерик все равно ничего не советовал и даже не критиковал, только выражал свое бесконечное недовольство, — до тех пор, пока не услышал слова «вопиющая некомпетентность». Это был единственный триггер, на который стоило реагировать.
 
— Никто из пациентов не может быть причастен к поджогам, — осторожно начал Рихард. — Мы провели конференции с медицинским персоналом и отделением психотерапии, и…
— Мистер Гершелл! — аватар Тодерика обворожительно улыбнулся и поднял руку в сочувствующем жесте. — Эти слова показывают, что вы забыли о миссии компании! Вы ведь перечитывали поправки к уставу?