Клятва Смерти (СИ)

‒ Ну, снять-то, это ты, конечно, красиво сказала. Не, я, да и пастухи, обезроживаем скот. Потому что те же козы, порой, вспарывали брюха друг другу только лишь потому, что кто-то неудачно приблизился на спящую голову.
‒ Ну они же живые и полноценные остаются!
‒ Да, но мы это делаем молодняку, пока можно добраться до лунки в голове, пока рога мягенькие и тонкие. А взрослым это… неприятно. Да и долго! Два дня, а то и все три, мучений.
‒ Я готова вытерпеть любую боль ради Саймана!
Одного лишь слова, что это было возможно, Маре хватило, чтобы поверить, что все в мире выполнимо. Она вскочила на ноги из-за стола и сложила руки в молитвенном жесте.
‒ Аврильчик, ну пожалуйста! Мне боязно, что Сайман вернет себе то, что у него забрали при рождении ‒ болезнь. Я хочу приготовить это зелье до того, как мы снимем оковы рабства!
‒ Добрая девушка, ‒ улыбнулся Аврил, ‒ твоя любовь поистине смущает. И трогает до глубины души. Очень уж надеюсь, что и мне такая попадется!
И хоть Мара улыбнулась от столь приятных слов, думать о том, что именно они значат она не хотела. А Аврил меж тем поманил Мару к выходу из дома. Они зашли в сарай, где в стоге сена блеяли маленькие козлики. На стенах висели разные приспособления для работы по дереву, для работы по мясу… Пара столов и пара ящиков. К одному из них Аврил и подошел.
‒ Пока козы мелкие, я уничтожаю им рога и лунки с помощью специальных растворов… Но взрослых обезроживаю с помощью этого. ‒ И он достал из одного ящика… две резинки. Маре сначала показалось, и потому она с любопытством приблизила лицо к ладони. Настолько маленькие, что едва могли обхватить ручку ложки.
‒ Это же… Резинки?
‒ Не простые резинки… ‒ И он показал. Такой здоровый мужчина, с помощью двух загнутых железяк, вдетых в одну из резинок, смог растянуть, применяя всю свою силу, буквально лишь на пару сантиментов. Видя непонимание Мары, Аврил поведал: ‒ Они очень тугие. И надеваются на самое основание рога. Они, грубо говоря, раздавливают рог, и он в среднем отпадает через три дня.
Маре следовало бы порадоваться. Казалось настоящим волшебством! И делать ничего не надо! И терпеть пилку не нужно, но… Уж больно серьёзен и неулыбчив был Аврил.
‒ Я, конечно, рогов не имею. Но козы мучаются от боли все эти дни. Думаю, так как нужно их к самому корню пристроить, там задеваются и головные сосуды… Потому подумай, может, стоит, фавна изловить?
‒ Нет, ‒ покачала головой Мара. ‒ Сайман жрец. Он не оценил бы свою спасенную жизнь благодаря смерти фавна. А живым его трудно и опасно ловить. Я не хочу подвергать своих друзей опасности.
Мара коснулась своих рожек и взглянула на резинки. Как бы она сейчас ни выглядела перед другими, она очень любила свои рога и гордилась ими. Один только уход за ними мог показать собеседнику, как Мара трепетно к ним относилась. Потому в глазах её промелькнула грусть:
‒ Нет, ‒ сказала она своим мыслям. ‒ Саймана я люблю больше. Да и… Он сам говорил, пора притереться к этому миру. А в этом мире женщины рожек не носят.
Так она хотела успокоить себя.
‒ Ну смотри, дорогая, ‒ пожал плечами Аврил. ‒ Я-то сделаю все. Но, может, позовешь из друзей кого-нибудь? Я не знаю, как больно будет, животные-то еще твари терпеливые, а раз терпеливые боль показывают… Может, тебе понадобиться помощь в том, чтобы домой дойти?
‒ Не хочу, чтобы вокруг меня танцевали и переживали, ‒ махнула рукой Мара. Да наверняка рано или поздно Сайман в таверну придет и навестить захочет. А тут Мара себе рога отрубает! Не оценит. ‒ Могу ли я попросить у вас укрыться на это время?
‒ П-простите?
‒ Не хотелось бы мне показываться в уязвимом виде перед друзьями. А у вас хоть меня искать не будут. Только одну девушку попрошу вас предупредить. А так… Хочу начать немедленно!
Но прежде, чем сесть на стул, Мара в подробностях описала Миру и где её можно было найти. Аврил должен будет передать короткое послание на бумаге, где рукой Марвало будет надпись: «Я добуду рога! Начинай готовить зелье! Не пугайся, что меня нет, так надо, я в городе и со мной все хорошо. Никому не говори. Береги себя и Саймана, Мирочка!»
 
А после начался ад.
Мара села на стул, а Аврил над ней растянул резинку как только смог и с большим трудом надел на первый рог, к самому корню. Мало того, что волосы попали под резинку и были грубо вырваны, так и у самой искры из глаз полетели. Это было больно! Очень больно! Но пока еще терпимо. Второй рог был готов, и уже через три минуты голова кружилась от боли. Боль была сродни с одновременно и зубной, и как если бы голова раскалывалась с бодуна. Чтобы подняться в гостевую комнату Аврила, мужчине пришлось ей помогать.
К вечеру Мара начала плакать от боли.
Ночью ‒ кричать.
Впереди было два с половиной долгих дня.
***
За пару дней Мира собрала недостающие ингредиенты для зелья. Самым сложным и неприятным оказалось посещение Шарлотты, так как кулоны из русалочьей чешуи были ее работой. Уж сколько ей пришлось выслушать проклятий в свой адрес, что она подумала, что лучше бы украла чешую. Сазгаус точно на нее плохо влиял.
После той короткой записки Марвало так и не объявилась в таверне. Что удивительно, Сайман даже не спрашивал о ней. Будто забыл. Он не приходил в таверну, и за все это время Мира навестила его один раз, просто чтобы проверить, как дела. Казалось, что у него все хорошо. А когда она поделилась переживаниями с Сазом, тот лишь махнул рукой, мол, это не их дело. Мара с Саем — взрослые, сами разберутся.
Так как Мира перестала работать на площади, у нее было больше времени, чтобы проводить его с Сазгаусом. Как-то становилось скучно, когда ничего не происходило; когда не надо было никуда спешить и спасать свои шкуры. Дни тянулись вяло, все чувствовали себя расслабленно. Даже Зед больше не дёргался и не торопился в дорогу. Кон и Саз за ним по очереди приглядывали, но это уже почти не требовалось. И если Кон все ещё воспринимал Зеда в штыки, то с Сазгаусом они даже иногда находили темы для обсуждения. Мира же старалась избегать Зеда, да и занята была подготовкой зелья. Как раз приближалось время полнолуния, когда можно будет начать, оставалось найти водоем поблизости.
Что же касалось Саймана, то после того вечера, как его сердце было разбито, он отдал себя во власть течению, которое несло его к Уру. Было плохо и больно, полностью избавиться от мыслей о Маре не получалось, но благодаря Уру ему удавалось отвлечься. Сай пел для ее маленького огорода, обогащая его редкими травами, иногда даже помогал по дому, но обычно это заканчивалось тем, что он относил тарелки к умывальнику, а Уру на него ругалась.
Как-то вечером Сайман сидел на кухне и наблюдал, как Уру убиралась после ужина. Ему вдруг пришла в голову мысль угадать, какие цветы ей нравятся. Конечно, первым в голову ему пришла сирень. «Нет, Мара сделала свой выбор», ‒ нахмурился Сай и отогнал непрошенные мысли. Он вырастил тюльпан ярко-оранжевого цвета, но сразу после этого решил, что лучше спросить Уру вместо того, чтобы гадать.
‒ Какие цветы тебе нравятся? ‒ спросил Сай, крутя перед носом тюльпан. Был не сезон, поэтому простоит он недолго, но улыбка Уру должна была скрасить его тяжёлое время.
‒ Не поверишь, обычные тюльпаны, ‒ сказала Уру. Она стояла спиной к Сайману во время колдовства, и не могла увидеть, как он предсказал ее выбор.
На самом деле, эта пара, как говорится, была создана небесами. Они подходили друг другу и душой, и телом, и порой даже мысли их были схожи. Они могли предсказывать мысли друг друга и желания; они чувствовали друг друга.
Но, к сожалению, в судьбу столь прекрасной, идеальной и редкой пары вмешалась Грот.
Уру услышала смешок Саймана, обернулась и увидела цветок. Ей не сразу стало ясно, что выращен он был именно для нее. И лишь по взгляду, по тому, как Сайман придвинул к ней руку с дивным бутоном, Уру отвела взгляд и опустила голову, пряча румянец.
‒ Спасибо, ‒ прошептала она, забирая цветок. Какой был дивный оттенок! Как она любила ‒ цвет рыжего заката. Приподняв взгляд, пряча влюбленную улыбку за бутоном, Уру в игривом жесте присела в реверансе: ‒ Благодарю вас, господин Сайман, ‒ сказала она, изображая из себя высокопоставленную даму. ‒ Вы столь любезны сегодня, а цветок не имеет себе равных!