Пианист. Осенняя песнь (СИ)

  
Пианист. Осенняя песнь
 
Иван Вересов
   
Книга первая. "Пианист. Осенняя песнь"
   
Глава 1
 
9 июля 2019 года
France. Provence. La Roque-d'Anthéron— Франция. Прованс. Ла-Рок-д'Антерон
(Записная книжка Вадима Лиманского)
Да, нельзя не любить творение Божье, я говорил это, и снова говорю, и опять скажу, но в Творенье этом любим мы то, что для нас суть есть красота.
До встречи с тобой я знал её гораздо меньше, не видел там, где видишь ты. А ты показала мне — и я увидел.
Я снял шоры со своих представлений о мире и об отношениях между людьми.
Стал читать ДРУГИЕ книги, смотреть ДРУГИЕ фильмы, слушать ДРУГУЮ музыку и понимать, что они красивы.
Так мир мой стал ярче, с него сошли восковые пелены, он засиял красками жизни.
Я благодарен тебе за это и за всё, что ты мне подарила.
За пробуждение души, за превращение льда в весенний ручей… за блики света не стене… за морской прибой, за дом у моря… за все восходы и закаты, которые я увидел иначе благодаря тебе.
За всё… за всё… за всё…
Что бы ни было с нами завтра, то, что ты подарила мне, останется со мной, и это не превратится в воспоминания, не станет пеплом прошлого, который посвящают ветру.
Я бы отдал всю музыку Мира за то, чтобы один раз взять тебя за руку…
10 октября 2017 года
Санкт-Петербург. Царское село
Отношения с кошкой не складывались. Не помогли ни Роял Канин для привередливых кисок, ни когтеточка. Зверюга громила кухню, обдирала обои и портила мебель. Единственное, в чем она была безупречна, так это лоток.
Кошка досталась Вадиму в результате неудачной попытки дочери устроить личную жизнь. Молодые разбежались через год, а хвостатая подселенка осталась. Она обладала прекрасной внешностью и вздорным характером. На вид пушистая, камышовой окраски. Вроде и пытается ластиться, а тронешь — кусает и когтит. Звали ее Конфетка, имя дурацкое, Вадим называл ее Дейнерис, мать твою драконов. За непредсказуемость и гневливость. Шипела она как настоящий дракон, только что огнем не плевалась.
И ведь с самого начала он знал, что у Ириши с бойфрендом не получится, а кошка сядет ему на шею. Так и произошло. Но что делать? Во время короткого отпуска Вадим еще мог ездить в городскую квартиру кормить серого монстра и убирать за ней какашки. Усыпить? Этот вариант он даже не рассматривал. Выкинуть на улицу? Нет, нельзя. Забрать к себе тоже никак — она весь дом перевернет, да и Захар Иосифович не обрадуется, он животных любит вне дома. А во дворе собаки её сожрут.
Разве что Валентина Петровна — управляющая домашними делами — согласилась бы взять её или пристроить кому-нибудь из горничных. Значит, надо купить переноску и забрать Дракониху из города, все равно квартиру уже выставили на продажу, Ириша не хочет жить в Царском селе, бывшей жене их первая недвижимость тоже не нужна. Нельзя сказать, чтобы Вадим сильно жалел, он обосновался в загородном доме, там заниматься можно было хоть ночью, не тревожа соседей, а в городе, стоило начать играть гаммы, недовольные сразу же начинали стучать по батарее.
На решение квартирного и кошачьего вопроса у Вадима оставалась неделя, потом он улетал в Бирмингем на репетицию с оркестром и концерт.
Вадим открыл дверь. Кошка подбежала, громко замяучила и прильнула к ботинкам.
— Ну что, тварь серая? Опять чудила? Давай посмотрим, что тут у нас, — сказал он, почесал ее за ухом и быстро, как от горячего чайника, отдернул руку. Реакцию с Драконихой надо было иметь хорошую. Владения кошки простирались на кухню, коридор и места общего пользования. В ванной тек кран, и Вадим не звал водопроводчика, чтобы кошка могла пить. Корма оставлял в достатке. Менять место жительства Дейнерис не собиралась.
Если новый хозяин долго не появлялся, она скидывала коробки с полок, рассыпала крупу, била посуду. Вадим убирал осколки, ругался несильно, понимал, что неделю просидеть в заточении, не слыша человеческого голоса, несладко. Но и этой жизни подошел конец, сегодня он заберет её, передаст ключи агенту, и дальше уже дело техники. Рано или поздно найдутся покупатели, тогда Ириша сможет устроиться как захочет. Может пожить с матерью и вложиться в строительство, или сразу переедет в студию. Дочке хотелось на Васильевский остров.
А в Царском Селе всеми красками желтого, красного, терракотового играла осень. Она затопила скверы, бульвары, расцветила фасады невысоких хрущевок. Жители первых этажей традиционно устраивали под окнами палисадники и высаживали цветы: золотые шары, астры, георгины, ноготки, календулу. Даже в дождливую погоду цветники оживляли городок яркими красками, а по кирпичным стенам полз плющ и дикий виноград. К осени его листья становились темно-красными. Они сетями качались на ветру, превращая улицы в Осеннюю Гавань.
Хотелось оставить все дела, войти в листопад, в душистые влажные дубовые, кленовые аллеи.
Царское Село, Пушкин — город-сад. Во всех путеводителях Санкт-Петербурга и пригородов ландшафты Екатерининского и Александровского парков на обложках. А императорская резиденция Екатерининский дворец сиянием янтарной комнаты притягивает туристов со всего мира.
На прошлой неделе Вадим не мог задерживаться, он только мечтал о прогулке в парке.
Октябрь начался ясными солнечными днями, и так бы хорошо было пройтись знакомыми дорожками. Но дела не позволили, в Петербурге тоже были концерты, несколько камерных в закрытых залах и один абонементный в малом зале Филармонии, еще мастер-класс и занятия со студентами.
Потом начались дожди. И вот сегодня опять солнечно, день безветренный, ласковый. И грустная мысль о том, что вся это яркая красота скоро облетит, а до будущего года еще ждать и ждать, не оставляла Вадима с утра. Настроение было не из лучших, он поругался с Захаром Иосифовичем и уехал в раздражении — умел Захар так задеть. Вспомнились училищные годы, когда вот так скажет что-нибудь вроде «техника должна быть художественной, а не убожественной, иди учи», и пойдешь, дверью класса хлопнешь, аж шипишь от злости, но разве педагогу слово поперек скажешь. Особенно если он прав. После такой выволочки только больше заниматься хотелось. Час, два, пять, до бесконечности — пока сложные пассажи не входили в пальцы так, что даже волнение на сцене не мешало шутя справляться с ними.
Но тогда было по делу, а сегодня точно несправедливо. Поругались из-за диска, который Вадим записал в Octavia Records. Да, он знал, что для Захара сыграть Шопена не в редакции Падеревского— это все равно, что Баха с педалью, но такое было условие студии. Иосифович кричал, стучал тростью и даже кидался диском. Это, конечно, возраст сказывается, раньше он на учеников голоса не повышал, выставлял за дверь ласково, с укоризной, а лучше бы обматерил…
Теперь Вадим сожалел, что уехал не замирившись с учителем, ведь по сути тот прав, но настоять на своем при подписании контракта Вадим не смог. Поддался уговорам японцев, да и деньги нужны, вот с квартирой этой. Он же не миллионер. Концерты почти каждый день, а на все не хватает. Но факт остается фактом: диск в продаже, а Захар в ярости.
В последнее время грустные мысли случались гораздо чаще радостных, приходило сомнение — все ли правильно? Стоит ли такая жизнь этих трудов?
Внешне все прекрасно: преуспевающий, востребованный, концертирующий. Из-за границы не вылезает. Кто бы мог подумать? Уж точно не папа с мамой, когда жили в этой хрущевке и по очереди водили Вадима в "школу Ахматовой" — теперь она стала гимназией искусств. Квартирка была пустовата, но пианино купили хорошее — "Чайка". Поднимали в комнату через балкон — на лестнице не развернуться было с ним. Так оно и стоит теперь здесь, что с ним станут делать новые хозяева? Может, разрубят и выкинут на помойку по частям. Жаль, ведь все детство Вадим за ним просидел. Так стоит достигнутое потерянного детства? Музыку он любил, к инструменту тянулся, но как сейчас помнил первый концерт в царскосельском Доме офицеров. И тот ужас, что испытал перед выходом на сцену и во время выступления. Со стороны ничего не было заметно — мальчик как мальчик, в школьной белой рубашке и пионерском галстуке. Но сознание лежало в обмороке. Выручили руки, играли механически, мышечная память оказалась сильнее страха — Вадим сыграл чисто, технично, нигде не запнулся. С того дня он стал бессменным участником городских, а потом и всесоюзных олимпиад, фестивалей, конкурсов. И понеслось… Страх становился только больше, но руки выручали всегда.