Рысюхин, что ты пил?! (СИ)
«Слушай, а откуда ты столько знаешь об этом? Ты офицер, что ли?»
«Нет, увы. В армию не призвали по здоровью, и это, в принципе, не „увы“, тем более что там офицером не стал бы. А военной кафедры в моём ВУЗе не было, точнее, для моей специальности. Да если бы и была — опять же, зрение».
«Тогда откуда?»
«Школьный курс НВП, плюс много интересовался военной историей. Ну, а потом работа на „оборонку“, с массой офицеров запаса в числе коллег, а также общение с заказчиками».
«НВП⁈ Что за курс такой⁈»
«Начальная военная подготовка. Базовые военные знания уровня рядового бойца и, частично, сержанта: знаки различия, сборка-разборка автомата, устройство и метание ручной гранаты, базовые представления об инженерном деле, защите от оружия массового поражения, структуре и тактике стрелкового отделения своей армии и армий вероятных противников — в общем, почти ничего толкового, так, общее знакомство с темой, чтобы в учебке сержантам проще было».
«Ничего себе — „почти ничего“! Звучит как программа как минимум унтер-офицерских курсов!»
В общем, на тему допризывной подготовки и различий в школьной программе в целом мы с дедом ещё долго проговорили и не раз потом к этому вопросу возвращались.
Гонцу, пока его по моему распоряжению и под бабушкины контролем кормили на кухне, подготовил два письма. В том, что для офицеров полка подтвердил получение заказа и сообщил срок отправки. О деньгах упоминать было бы категорически невежливо, при отсутствии особых уточнений они рассчитаются по факту поставки банковским переводом по ценам из буклета. Майору же сообщил о наличии телефона, по которому можно обсуждать не секретную часть наших договорённостей, сразу же оговорившись, что уезжаю в Могилёв и во время учебного года вместо меня будет бабушка. Также передал ему имя моего управляющего, который и будет производить отгрузку. Ну, и время этой самой отгрузки на тех же условиях, что и в первый раз.
Кстати возникла необходимость поездки в Алёшкино, к этому самому управляющему, которому следовало пересказать все тонкости дела и наличные для передачи майору. Дед назвал это на удивление ёмким словом «откат».
В общем, дел в этот месяц навалилось почти столько же, как и в июне, когда приходилось и учиться, и осваивать управление семейным делом. Ну, и бабушка подкинула нервотрёпки, загнав меня в самое жуткое место города — в ателье Якова Наумовича. Выяснилось, что мне, оказывается, просто-таки необходимо срочно приобретать тёплый костюм на осень (а лучше не один) и пальто. Там я сделал «ход конём» и «финт ушами»: стоило деду проявить минимальную заинтересованность фасоном, как я с радостью свалил на него и управление телом, и общение с кровопийцей, отправившись смотреть мультики из другого мира. Правда, после ателье по уже сложившейся традиции на стрельбище всё равно поехал, хоть и не было того стресса, который требовалось бы снять. И дед не спорил — как выяснилось, он тоже был неравнодушен к оружию и любил пострелять.
Кстати говоря, закончить «строительство» очередных своих «шедевров» Шпиннерман не успел, но клятвенно обещал передать бабушке для пересылки в самое ближайшее время. Отчасти благодаря этому удалось исполнить свой план насчёт багажа: один не слишком большой чемодан, баул на плечо и саквояж с деньгами, документами и боеприпасами. Канцелярские товары и бельё я решил покупать на месте, в Могилёве, зато между одеждой в чемодане уложил, просто на всякий случай, кое-какие другие «боеприпасы», в стеклянной таре. Они даже не звенели при перевозке, когда бабуля провожала меня на последний вечерний поезд в Минск.
Глава 10
На сей раз по Минску гулять не стал — и приехал позже, разорившись на три рубля вместо двух, но воспользовавшись проходящим пассажирским поездом, и настроения того не было. Закупился газетами, и минскими, и общеимперскими, с расчётом чтоб, если что, до Могилёва хватило. Вокзальными беляшами в этот раз деда смущать не стал — бабушка еды упаковала столько, что хватило бы на двоих и ещё осталось.
Когда вошёл в купе, мой сосед уже деловито и как бы не демонстративно готовился ко сну. Меня такая перспектива порадовала, но демонстрацию я проигнорировал: час от Смолевичей до Минска, два с лишним часа здесь, пирожки домашние, мои любимые, с луком и яйцом, прямо пищат из саквояжа, напрашиваясь на съедение. Только чаю им не хватает для компании. Так что, попросив проводника принести постель, включил ночник над своей полкой и спокойно поужинал, не прислушиваясь к ворчанию спутника. Затем, вспоминая предыдущую поездку и то, насколько непохожие попутчики мне достались, лёг спать, переодевшись в пижаму. Да, в этот раз бабушка упаковала мне и её тоже. Дед тоже подключился к воспоминаниям:
«Местному профессору Лебединскому только усов характерных не хватает, а так внешне был бы вылитый Мулявин. Только голос пониже и тембр совсем другой».
Меня что-то так потянуло в сон, что я даже не стал спрашивать, кто такой этот Мулявин и где дед видел ещё какого-то Лебединского. Уснул сразу, но снилась какая-то муть: лебеди, точнее — гуси-лебеди, нападали на какого-то звероватого вида мужика, который, криво ухмыляясь, отмахивался от них веслом. При этом откуда-то звучал хриплый голос: «Это Лодочник! Убейте Лодочника!» Проснувшись, я послушал стук колёс, подумал: «Да ну нафиг!» и повернулся на другой бок, почти сразу уснув опять. До утра мне снился смешной круглый пингвин из дедовских мультиков, который объяснял мне, что «нужно просто сделайт робот», который «будет делать лучший водка в Фатерлянде».
Несмотря на сны, я за время пути на удивление хорошо выспался к тому времени, когда проводник зашёл будить меня утром.
Погода в Могилёве была пасмурная, порывистый ветер, того и гляди грозящий пойти дождь — обстановка никоим образом не располагала к речным прогулкам. Так что я, наплевав на всякие обходные схемы, самым примитивным образом поймал извозчика и поехал в Академию. Придётся ещё возвращаться в город, если не сегодня, то завтра, смотря по погоде, отметиться в лаборатории и зайти к Мурлыкину — мне в Минске намекали, что у него есть кое-что для меня.
Поездка была уже рутинной. Возница, по виду не то татарин, не то ещё какой-то кочевник, что-то напевал себе под нос всю дорогу, монотонно и заунывно. Дед пытался было подбить на «песенную битву» — затянуть что-то из его репертуара, но так, без энтузиазма, для галочки. Развлекались тем, что он вспоминал песни своего мира, и мы вдвоём пытались выявить все несуразности и несовпадения с миром моим. Получалась картина пугающая: практически в каждой песне, даже самой невинной и бестолковой, было к чему придраться! А некоторые так и вовсе — исполнение любого куплета можно было считать явкой с повинной. В общем, час прошёл не скучно, а очень даже захватывающе, порой до жути. Правда, аппетит не отбило — я увлечённо пытался добить бабушкины запасы. Вотще! Осталось ещё как минимум на обед и на ужин.
В Буйничах вся разница с предыдущими приездами была в том, что к гостинице я даже не сунулся, сразу двинувшись на территорию Академии и там — ко входу на изнанку. Были некоторые опасения, что до начала учебного года туда не пустят, на что дед резонно возражал:
«Ага, конечно, вся толпа бросится заселяться прямо с торжественного построения, где будут стоять с чемоданами и узлами».
Картина, действительно, была неправдоподобная. В худшем случае — оставлю вещи, или большую их часть, в своей арендованной кладовке. Приближаясь к комнате коменданта общежития, я с удивлением услышал знакомую, в первую очередь — деду, мелодию. Только слова были чуть иные:
Там, где дуб стоит, над речной водой —
Там встречались мы десять дней с тобой…
«А профессор хват! Неужели уже пластинку записал? Или это он по радио выступает?»
«Не знаю, но сейчас выясним».
Подойдя к двери увидели, что комендант, женщина лет пятидесяти, сидит перед проигрывателем и слушает внимательно, подперев щёку кулаком.