Разбитые сердца (ЛП)

Отец гладит меня по спине, и этот жест так сильно успокаивает, что я прижимаюсь к нему и обнимаю. Он обнимает меня в ответ и нежно гладит по голове.
— Я знаю, что это больно, — тихо говорит он. — Жаль, что я не могу забрать у тебя эту боль.
Мне больно. Чертовски сильно. Несправедливо. Наконец в моей жизни появилось что-то хорошее, а теперь я вынуждена от этого отказаться.
Но они правы. Все, кроме меня. Нужно поставить себя на первое место. Так я поступала всегда, и пока это шло мне на пользу.
Я думаю о письме, которое мне написал Самсон. Последняя строчка зацепила мое сердце. Наводни собой весь мир, Бейя.
Я вдыхаю солоноватый утренний воздух, понимая, что мне недолго осталось его вдыхать перед отъездом в Пенсильванию.
— Ты будешь заботиться о Сыре Пеппер Джек, пока меня нет?
Отец вздыхает с облегчением.
— Конечно, буду. — Он осторожно целует меня в волосы. — Я люблю тебя, Бейя.
Его слова звучат так искренне, что я впервые позволяю себе поверить ему.
В эту минуту я даю волю всему. Каждому воспоминанию из детства, от которого было тяжело на сердце.
Злости на отца.
Даже злости на мать.
С этого момента я буду держаться только за хорошее.
Пусть я не закончу лето рядом с Самсоном, но закончу его с тем, чего не имела, когда приехала сюда.
С семьей.
Глава 30
Моя соседка по комнате — девчонка из Лос-Анджелеса. Ее зовут Сиерра.
Мы хорошо ладим, но я стараюсь сосредоточиться на учебе и волейболе, поэтому мы не общались вне стен общежития. За исключение случаев, когда мы обе делаем домашние задания в нашей комнате или спим, я нечасто ее вижу. Удивительно, что живя все лето в разных комнатах с Сарой, я виделась с ней чаще, чем с девушкой, которая теперь живет со мной в одной комнате.
Я скучаю по Саре, хотя мы переписываемся через день. Как и с отцом.
Но мы не говорим о Самсоне с того утра, когда я решила уехать в Пенсильванию. Мне нужно, чтобы все поверили, что я живу дальше, но точно не знаю как. Я постоянно думаю о нем. Стоит мне о чем-то услышать или что-то увидеть, как меня пронзает сильное желание рассказать ему об этом. Но я не могу, потому что он перекрыл все возможные каналы связи.
Я написала ему письмо, но оно вернулось обратно. Я проплакала весь вечер и после этого решила больше ему не писать.
Сегодня утром у него состоялось слушание. Судя по количеству обвинений, ему грозит несколько лет тюрьмы. Я весь день просидела у телефона в ожидании звонка Кевина.
Этим я и занимаюсь. Смотрю на телефон. Жду. В итоге устаю и сама набираю номер Кевина. Я знаю, он сказал, что сам позвонит, когда Самсону вынесут приговор, но быть может, его задержали. Я оборачиваюсь, чтобы убедиться, что Сиерра еще в душе, и выпрямляюсь на кровати, когда Кевин берет трубку.
— Как раз собирался тебе позвонить.
— Что случилось?
Кевин вздыхает, и в его вздохе мне слышится вся тяжесть вынесенного Самсону приговора.
— Есть хорошая и плохая новость. Нам удалось добиться, чтобы проникновение со взломом переквалифицировали в нарушение границ частной собственности. Но обвинение в поджоге снять не удалось, потому что были предоставлены записи с камер видеонаблюдения.
Я крепко обхватываю себя рукой.
— Сколько, Кевин?
— Шесть лет. Но скорее всего, он выйдет через четыре.
Я прижимаю ладонь ко лбу и опускаю голову.
— Почему так много? Как же много.
— Могло быть гораздо уже. Ему грозило десять лет за один только поджог. Если бы он прежде не нарушил условия досрочного освобождения, то, скорее всего, смог бы избежать серьезного наказания. Но это уже не первое его правонарушение, Бейя.
— Но вы объяснили судье, почему он нарушил условия досрочного освобождения? У него не было денег. Как они себе представляют, что люди будут выплачивать штрафы по УДО, если у них нет денег?
— Я знаю, что не такие новости ты хотела услышать, но все лучше, чем могло быть.
Я ужасно расстроена. Честно говоря, не думала, что его приговорят к такому большому сроку.
 
— Даже насильникам дают меньший срок. Что не так с нашей судебной системой?
— Все. Ты учишься в колледже. Может, тебе стоит стать юристом и что-то с этим сделать.
Возможно, так и поступлю. Я еще не определилась с основной специальностью, а меня ничто так не выводит из себя как мысль о людях, которые оказались за бортом.
— В какую тюрьму его отправят?
— В Хантсвиль в Техасе.
— У вас есть его почтовый адрес?
Я слышу, как Кевин замолкает в нерешительности.
— Он не хочет, чтобы его навещали. Или писали ему письма. У него в списке контактов только я и моя мать.
Так я и думала. Самсон будет стоять на своем, пока не выйдет на свободу.
— Я буду звонить вам каждый месяц до его освобождения. Но пожалуйста, позвоните мне первым, если что-то изменится, или если его выпустят раньше по УДО. Да что угодно. Даже, если его переведут в другое место.
— Я могу дать тебе совет, Бейя?
Я закатываю глаза, ожидая услышать очередную порцию нравоучений от того, кто совсем не знает Самсона.
— Если бы ты была моей дочерью, я бы сказал тебе, что нужно жить дальше. Ты вкладываешь слишком много сил в этого парня, а никто не знает его достаточно хорошо, чтобы понимать, что он стоит таких усилий.
— А если бы Самсон был вашим сыном? — спрашиваю я. — Вы бы хотели, чтобы все попросту поставили на нем крест?
Кевин издает тяжелый вздох.
— Понял. Видимо, созвонимся в следующем месяце.
Он вешает трубку. Я кладу телефон на комод, совершенно разочарованная. Беспомощная.
— У тебя парень в тюрьме?
Я оборачиваюсь на голос Сиерры. Сперва у меня возникает порыв соврать ей, потому что так я поступала всегда. Скрывала правду ото всех вокруг. Но сомневаюсь, что и дальше хочу быть такой.
— Нет, он не мой парень. Просто небезразличный мне человек.
Сиерра встает перед зеркалом и прикладывает кофту к груди.
— Хорошо. Потому что сегодня будет вечеринка, и я хочу, чтобы ты пошла. Там будет полно парней. — Она откидывает кофту в сторону и прикладывает другую. — И девчонок тоже, если ты отдаешь им предпочтение.
Я смотрю, как Сиерра разглядывает себя в зеркале. Ее глаза горят от предвкушения и мало тронуты страданиями. Она та, кем мне сейчас хотелось бы быть. Девчонкой, которая с волнением ждет веселья, а не прогибается под грузом событий, которые ей пришлось преодолеть, чтобы приехать сюда.
Мне казалось несправедливым, если я буду веселиться, пока Самсон сидит за решеткой, поэтому я все время учусь, играю в волейбол и ищу способы вызволить человека из тюрьмы.
Но сколько бы я ни раскисала, это не изменит участь Самсона. И хотя он оборвал со мной все связи, я знаю, зачем он это сделал. Он знает, что я буду переживать и думать только о нем, если буду поддерживать с ним связь. Не могу злиться на него за это.
А если не могу на него злиться, то как могу его забыть?
Но ничто не изменит его решения. Это знаю наверняка, потому что, оказавшись на его месте, я бы желала для него того же, чего он желает для меня.
Я всецело понимаю его намерения. Как бы он отреагировал, если бы узнал, что все время учебы в колледже я провела в одиночестве и депрессии, как и школьные годы?
Он был бы разочарован, если бы я впустую потратила эти годы.
Мне остается только держаться за одинокий лучик надежды, который может никогда не блеснуть, или узнать, кто я, оказавшись в этой обстановке.
Какой версией себя я могу здесь стать? 
Я тру указательными пальцами под глазами. Эмоции захватывают меня по многим причинам, но главным образом потому, что я чувствую, будто должна сейчас по-настоящему освободиться от Самсона, иначе он будет тяготить меня последующие несколько лет моей жизни. Я не хочу этого. И он не хочет.
 
— Ого, — говорит Сиерра, оборачиваясь посмотреть на меня. — Я не хотела тебя расстраивать. Ты не обязана идти.