Разбитые сердца (ЛП)

Я смотрю на часы на стене. Половина третьего утра.
— Присядьте, — говорит женщина-офицер.
— Я арестована?
— Нет. Но у нас есть вопросы.
Теперь мне страшно. Я не знаю, куда увели Самсона.
— Я хочу, чтобы позвали моего отца. Мы живем в соседнем доме. Пожалуйста, кто-нибудь может сообщить ему о случившемся?
Она кивает одному из офицеров, и тот выходит из комнаты.
— Где Самсон? — спрашиваю я.
— Он представился вам этим именем? — офицер достает блокнот и что-то в него записывает.
— Да. Шон Самсон. Это его дом, и вы только что посреди ночи подняли его из его же постели.
Входная дверь открывается, и входит другой офицер вместе с мужчиной, который держит на руках ребенка. Следом за мужчиной входит женщина. Должно быть, его жена, потому что она тотчас прижимается к нему.
Почему здесь так много людей?
Женщина кажется мне знакомой, но я не могу понять, откуда. Похоже, она плакала. Мужчина с подозрением оглядывает меня и передает ребенка жене.
— Сколько вы уже здесь живете? — спрашивает офицер.
— Нисколько, — мотаю головой я. — Я живу в соседнем доме.
— Как вы познакомились с этим молодым человеком?
Мне страшно и кружится голова. Скорее бы папа пришел. Мне не нравятся эти вопросы. Хочу знать, где Самсон. Мне нужен адвокат? А Самсону?
— Как вы сюда попали? — Вопрос звучит от мужчины с ребенком.
— Попали?
— В наш дом, — поясняет он.
Его дом?
Я смотрю на его жену. Затем на ребенка. Тотчас перевожу взгляд на фотографию возле двери. На этой фотографии запечатлена она. А мальчик со снимка сидит у нее на руках.
— Это ваш дом? — спрашиваю я у мужчины.
— Да.
— Он вам принадлежит?
— Да.
— Самсон — ваш сын?
Мужчина мотает головой.
— Мы с ним не знакомы.
Я вновь смотрю на фотографию. Самсон сказал, что на ней он со своей матерью. Об этом он тоже солгал?
Я мотаю головой в полнейшем замешательстве. В дом врывается отец.
— Бейя? — Он мчится через всю комнату, но останавливается, когда один из офицеров кладет руку ему на плечо и встает между нами.
— Не могли бы вы подождать за дверью?
— Что случилось? — спрашивает отец. — За что их арестовали?
— Ваша дочь не арестована. Мы не считаем, что она в этом замешана.
— Замешана в чем? — спрашиваю я.
Женщина-офицер делает глубокий вдох, будто не хочет говорить то, что все же собирается сказать.
— Дом принадлежит этой семье, — говорит она, жестом указывая на мужчину и женщину с ребенком. — Ваш друг не имел права здесь находиться. Ему предъявлено обвинение в проникновении со взломом.
— Сукин сын, — цедит отец сквозь стиснутые зубы.
Я чувствую, как глаза щиплет от слез.
— Это не правда, — шепчу я. Это дом отца Самсона. Он даже устанавливал сигнализацию вчера вечером. Невозможно вторгнуться в дом, если знаешь код от сигнализации. — Должно быть, тут какая-то ошибка.
— Ошибки нет, — возражает офицер и убирает блокнот в задний карман. — Будьте добры проехать с нами в полицейский участок. Нужно составить акт и задать вам несколько вопросов.
Я киваю и встаю. Может, у них и есть ко мне вопросы, но у меня нет на них ответов.
Отец шагает вперед и машет рукой в мою сторону.
— Она понятия не имела, что это не его дом. Я сам разрешил ей вчера здесь переночевать.
— Это просто формальность. Можете проехать с нами в участок, и после проверки она может уехать вместе с вами.
Отец кивает.
— Не волнуйся, Бейя. Я поеду следом.
Не волноваться?
Да я в ужасе, черт возьми.
Перед уходом я хватаю наши с Самсоном рюкзаки, так и стоящие у двери, и отдаю их отцу.
— Можешь отнести мои вещи домой?
Я не говорю ему, что один из рюкзаков принадлежит Самсону.
Он забирает оба и смотрит мне прямо в глаза.
— Не отвечай ни на какие вопросы, пока я не приеду.
Глава 24
Помещение настолько мало, что мне кажется, будто в нем недостаточно воздуха для нас четверых.
Отец сидит рядом со мной за крошечным столом, и я наклоняюсь вправо в попытке сохранить немного личного пространства. Локтями упираюсь в стол, голову опустила на руки.
 
Я волнуюсь.
Отец просто злится.
— Вы знаете, как давно он живет в этом доме?
Я выяснила, что женщину зовут офицер Феррелл. Имени мужчины не знаю. Он немногословен. Просто делает записи, а мне совсем не хочется ни на кого смотреть.
— Нет.
— Бейя приехала только в июне. Но Самсон жил в этом доме как минимум с весенних каникул. Во всяком случае, тогда я с ним познакомился.
— Вы знакомы с владельцами дома? — спрашивает офицер у отца.
— Нет. Я видел там людей, но решил, что они арендаторы. Большую часть года мы живем в Хьюстоне, поэтому я пока знаком с немногими соседями в округе.
— Вам известно, как Самсон обошел систему сигнализации? — Вопрос адресован мне.
— Он знает код. Вчера я видела, как он его ввел.
— Вы знаете, откуда он узнал код?
— Нет.
— Вы знаете, в каких еще домах он жил?
— Нет.
— Вам известно, где он живет, когда владельцы возвращаются в дом?
— Нет. — Не знаю, как по-другому я могу сказать «нет», но я не знаю ответ почти не на один их вопрос.
Я не знаю, откуда Самсон родом. Не знаю, как зовут его отца. Не знаю, когда у него день рождения, где он родился, где вырос, действительно ли мертва его мать. Чем больше вопросов они задают, тем сильнее я смущаюсь.
Как возможно, что я ничего о нем не знаю, но чувствую, будто знаю его хорошо?
Возможно, я вообще его не знаю.
От этой мысли я опускаю голову на руки. Я устала, хочу получить ответы, но знаю, что ничего не добьюсь, пока не поговорю с Самсоном. Единственный ответ, который я хочу получить — выросли ли кости в его сердце. А если выросли, то разбивается ли оно в этот момент?
Потому что мое разбивается.
— Она правда больше ничего не знает, — говорит отец. — Уже поздно. Может, вы просто позвоните, если возникнут еще вопросы?
— Конечно. Позвольте, я кое-что быстро проверю, пока вы не ушли. Мы сейчас вернемся.
Я слышу, как оба офицера выходят из комнаты, и наконец поднимаю голову и откидываюсь на спинку стула.
— Ты в порядке? — спрашивает отец.
Я киваю. Если скажу, что это не так, он начнет со мной говорить. А я бы предпочла не разговаривать.
Дверь открыта, и мне хорошо видно, что происходит за пределами комнаты. Мужчину в состоянии наркотического опьянения держат под стражей в помещении напротив. Все время, что мы здесь просидели, было слышно, как он произносит непонятные звуки. Я вздрагиваю каждый раз, когда он это делает.
Я должна была уже привыкнуть к такому поведению, потому что оно было привычным в моем доме. Мама постоянно что-то бормотала себе под нос. Особенно в прошлом году. Разговаривала с невидимыми людьми.
Я уже почти забыла, каково жить с наркоманами. Оттого грустно смотреть на этого мужчину. Тюрьма не поможет ему справиться с зависимостью, в точности как никогда не помогала моей матери. Даже наоборот, от нее становилось только хуже. Замкнутый круг из заключения под стражу и выхода на свободу с каждым разом становится все сильнее.
Маму арестовывали несколько раз. Не уверена, за что именно, но это всегда было связано с наркотиками. Хранение. Попытка приобретения. Я помню, как несколько раз соседка забирала меня среди ночи и приводила спать к себе домой.
Я была не способна оказать маме всю помощь, в которой она нуждалась. Я не раз пыталась, но мне это было не по зубам. Оглядываясь назад, я жалею, что не сделала больше. Может, нужно было связаться с отцом.
 
Не думаю, что она была плохим человеком, если бы не была больна. А зависимость и есть болезнь, верно? Болезнь, которой я подвержена, но решительно настроена не заболевать.
Я размышляю, какой бы мама была, если бы не наркотическая зависимость. Была бы она в чем-то похожа на меня?