Наталья

Она заходит, сияющая.
— Здравствуй, Санечка.
Мы не целуемся, мы никогда сначала, просто так, не целуемся.
— Наталья, почему ты не хочешь, чтобы я тебе ключ сделал? Не могу ж я бегать к двери все время, — (хотя я б только и делал, что бегал. Ей открывать).
Она молчит.
— Наталья?
— Я не хочу стеснять тебя… твою свободу.
— Мне нечего скрывать от тебя.
Она кивает, но не соглашается.
— Какая ты упрямая!
— Вся в тебя. Саня, я так скучала по тебе, думала, не выдержу.
— Как ты домой вчера пришла?
— Я не хочу об этом.
— Но…
— Все в порядке, не волнуйся. Я зашла, гости посмотрели на меня, он попытался что-то сказать, я фыркнула и ушла в спальню, для вида хлопнула дверью, будто я разозлена, и читала до утра.
— Ты даже «фыркать» умеешь? — улыбаюсь я, переводя разговор.
— Не на тебя только, Санечка.
— На дочь?
— Что ты! — она полупугается, — я на нее даже громкого слова никогда не сказала. Я хочу, чтобы она выросла нормальной и не дерганой.
— Ты хорошая мама?
— Да, — отвечает она, — хочешь, я тебя усыновлю, Саня?
Я смеюсь, падая со стула и катаясь по кровати.
— Глупый, что тут смешного? — она серьезно смотрит на меня.
— Если только разрешишь припадать к твоей груди, я согласен.
— Хочешь припасть сейчас?
— Да, — говорю я и подкатываюсь к ее ногам.
— Какой ты глупый, Санечка. — Она опускает руку и гладит мое лицо. Я захватываю зубами несильно ее пальцы и втягиваю в рот до самого конца.
— Саня, я руки не мыла, — а сама подставляет мне ладонь.
Я кусаю — целую ее ладонь.
— Саня, я тебе бутерброды принесла, а то ты ругал меня, что я тебе не готовлю никогда, — она смотрит сбоку на меня.
Я даже поперхнулся:
— Наталья, как тебе не стыдно! Во-первых, я тебя не ругал никогда и делать этого не собираюсь, а во-вторых, мне не надо, чтобы ты готовила.
— А в-третьих, Саня, ты много говоришь… ты поцелуешь меня?
— Да… — я целую ее грудь сквозь кофту, слегка прикусывая, и чувствую, как она вздрагивает.
— Я замерзла, — шепчет она.
— Сначала чай, Наталья. И… я не ел с утра.
— Ой, какая же я эгоистка, совсем не подумала. Я приготовлю, ладно? Ну, Саня, ну один раз.
— Хорошо, — с царственной небрежностью соглашаюсь я.
Я ставлю музыку. Она возвращается, достает из сумки громадные бутерброды, завернутые в целлофан, — ими хватило бы накормить слона. Достает пачку сигарет и зажигалку.
— Я принесла тебе другую зажигалку, в той газ должен скоро кончиться.
— Очень тебе признателен. Я очень просил тебя.
— Ну, Саня, что ты как маленький. Я же твоя…
Голова моя вскидывается, это произносится впервые.
Она смотрит мне в глаза.
— Почему же я не могу о тебе заботиться, уделять тебе внимание. Не можешь же ты делать это все время только для меня. Игра в одни ворота всегда нехорошо кончается.
Я киваю головой «да».
— Ты не ответил, я же твоя?
Я молчу.
— Саня?
— Нет. Ты — чужая.
Она вздрагивает как от удара.
— Почему?
— Потому что ты чужая жена. Я ворую тебя, прячу. Потому что ты не можешь остаться на ночь у меня. Моя сокровенная мечта: чтобы проснуться утром и твоя голова лежала на моей руке.
Она опускает глаза, ничего не говоря.
— Я понимаю, я должен быть тебе благодарен и так, тому, что ты делаешь для меня…
— Я, к сожалению, ничего не делаю для тебя… Я все делаю для себя.
— …Проводишь со мной столько времени, возвращаешься поздно, рискуешь, никогда ни в чем не отказываешь мне, нянчишься и бережешь, как ребенка, всему потакаешь, всем капризам, но…
Я осекаюсь, увидя ее глаза.
— Прости, Наталья, — я сжимаю ее лицо так, что губы у нее сдвигаются. — Я виноват, сорвалось.
— Что ты, Санечка, я понимаю, это нормально… — она целует меня сжатыми губами, потом отклоняется и долго глядит на меня. Сколько всего в ее взгляде.
— Чайник, наверно, вскипел, ты голодный, — говорит она.
— Думаю, что да, — соглашаюсь я.
Она уходит и почему-то долго не возвращается с чайником из коридора. Потом возвращается, но без чайника. Я смотрю на нее.
— Ой, Саня, какая я рассеянная, чайник забыла…
 
Она даже смеется и уходит, не взглянув на меня.
Мы сидим и пьем чай. Она вкусно заваривает его. Как и все, что она делает, — вкусно.
— Наталья, ты хорошо заварила чай.
— Да? — она не верит.
— Да. Только еще бы сахара, уж если ты накрываешь.
Она встает и открывает дверцу шкафа. И натыкается. Он сидит на полке в одиночестве.
— Саня, кто это такой?!
— Я не знаю, кажется…
Она достает и глядит внимательно.
— Какой прекрасный мишка! Тебе его подарили?
— Нет, это я его собираюсь дарить.
— Кому, если не секрет?
— Это большой секрет, но если ты его никому не расскажешь…
— Нет.
— Есть такая девочка Натальинька, это для нее.
— Саня!.. Спасибо большое, правда, для меня?
— Да.
Она целует меня, развязывает целлофановый пакет и достает его оттуда.
— Саня, он похож на кого-то! — восклицает она. — Я теперь с ним спать буду.
— Думаешь, заменит?
— Да, по ночам, дома, — не понимает она.
Я еле сдерживаюсь, не улыбаюсь.
— Что, я что-то не то сказала? — Она прижимает медведя к себе. — Саня?
Я смеюсь.
— То ли я развращаю тебя… не успела получить медведя, как уже спать с ним собираешься. А как же я?
Смеется.
— Саня, какой ты пошлый, — она целует меня, прижав к себе медведя.
— Чай остывает, — говорю я.
Она любуется медведем. Потом задумывается.
— Как ты хочешь, чтобы я его назвала?
— Кого? — не понимаю я и думаю — неужели… — У тебя что, не…
— Какой ты глупый, Саня! Медведя!
— А-а, — облегченно вздыхаю я, — не знаю.
— Я назову его «Саня». Он будет тобой.
— Все время?
— Только в твое отсутствие, — она гладит его ухо.
Я наконец-таки наедаюсь, впервые за последние три дня.
Она задумалась и смотрит на меня.
— Что ты смотришь, Наталья?
— Мне нравится смотреть на тебя.
— Да? — я смущен.
Я целую ее руку, не занятую медведем.
Свет гасится, тлеет только огонек моей сигареты. Я не вижу ее лица.
Она садится ко мне на колени. Я едва успеваю отвернуть сигарету.
— Хочешь, я раздену тебя сама?
— Очень, всегда мечтал.
— Я правда, Сань.
— Я тоже правда, Наталь. У меня это даже — возбужденная правда.
Я чувствую, как в темноте она улыбается. Мы стоим обнаженные, и я обнимаю ее тело стоя.
— Я замерзаю раздетая, — тихо говорит она, касаясь моего уха.
Я отпускаю ее, поднимая на руки, чтобы пронести два шага.
— Саня, можно я возьму с собой медведя, — шепчет она.
— Он еще маленький для этого, Наталья!
Проходят мгновения, проплывают минуты, проносятся часы.
— А теперь можно я возьму медведя?
— Да. А разве ты его не взяла?
— Нет.
— Я и не заметил. А что же это тогда было?
Она отвечает, засмущавшись:
— Это я была.
Мы засыпаем в объятиях друг друга. И первое, что я чувствую, просыпаясь, — это ее голову на моей руке. Она не спит, не дыша.
— Наталья, — я поворачиваюсь к ней, накрывая ее грудь ладонью.
— Да, Саня, — она подается ко мне.
— Ты спала?
— Сначала.
— Потом?
— Потом слушала твое дыхание и боялась разбудить тебя. Ты так забавно дышишь во сне. Совсем как маленький.
Я сжимаю ее грудь.
— Саня, у тебя явно не детские объятья…
— Где твой миша?
— С другой стороны от меня.
— Среди двух мужиков…
— Да, — смеется она, — и оба одинаковые.
— Кого же ты предпочитаешь?
— Какой ты глупый, Саня! Конечно, тебя, — она умолкает.
— То-то же! — удовлетворенно откидываюсь на подушку я.
— Он-то со мной всю ночь будет… — добавляет она.