Наталья

Мы трогаемся дальше. Полночная Москва, полночная Наталья, у меня прекрасное настроение, ее рука гладит мою в кармане, и только ноги — замерзают окончательно.
Не дойдя до Октябрьской площади, я беру такси, или убейте меня!
— Наталья, поздно уже очень.
— Да, Санечка, отвези меня домой.
— Фрунзенская, — говорю я, и мы целуемся, до умопомрачения, забыв про всех.
— Наталья, — шепчу я, — Наталья. Это было прекрасно, весь день, я благодарю тебя.
— Я не хочу уходить, Санечка, от тебя, — мы смотрим грустно друг на друга.
Я пожимаю плечами.
— Возьми пирожные, — вдруг говорю я.
— Убей меня, если я съем еще хоть одно в ближайшие полгода.
— Жаль, — говорю я и целую ее волосы. Целую снова и снова, и не могу остановиться.
Я выхожу и открываю дверцу с ее стороны, подаю ей руку, и она выходит. Свет фонаря освещает ее лицо, ласковые глаза смотрят на меня.
— До свидания, — говорю я.
— До-сви-да-ния-я, — по слогам произносит она.
— Иди, Наталья, очень поздно, я подожду.
Она не уходит. Целует меня. Проходят мгновения. Наконец мне удается, чтобы она пошла, и очень нехотя она идет. Медленно удаляется от меня. Я боюсь за нее, ведь с ума сойти как поздно.
Я сажусь вперед. Машина уже едет по проспекту Мира.
— Чего ж ты отпустил, не захотела?
Я не понимаю и смотрю на шофера. В голове я прокручиваю заново целый день, и мне кажется, мне начинает казаться, что я счастлив.
— Чего? — не понимаю я.
— Отпустил почему, не захотела?
— Да, — отвечаю я, — совсем не захотела, только надо.
Он недоуменно смотрит на меня. Ничего не понимая. Кто о чем, каждый о своем.
— Слушай, шеф, — говорю я, — у тебя дети есть?
— Ага, двое.
— Тогда хватит.
— Чего? — не понимает он.
Я не отвечаю.
Проходит время. Или: мы прошли перед временем.
— Приехали. — Мы стоим около моего общежития.
— Там на заднем сиденье коробка у тебя — возьмешь детям, — говорю я, захлопывая дверь. Я не слышу, что он отвечает, так как уже иду.
После получаса охлажденного стояния вахтерша впускает меня, поминая при этом чью-то маму. Лифт не работает. И я на четвереньках взбираюсь на свой этаж, ноги у меня уже не идут.
Холод — не моя стихия.
Во сне мне ничего не снится. А странно. Чокнутый Гриша уже шумит с утра, идет заниматься в читалку. В воскресенье — и заниматься!
Читалка, думаю я, почему это слово как-то странно звучит? Там мы первый раз поцеловались, вспоминаю я. Первый поцелуй. Наталья, что она сейчас делает, спит или нет? Где, в какой комнате, какая у нее кровать, какие это простыни, счастливые, на них лежит ее тело, они обнимают его.
Я хочу увидеть ее, но сегодня нельзя. Наверно, она еще спит, должна спать, сказала, что будет долго спать, а потом читать, чтобы день скорей прошел.
Я поворачиваюсь на бок и пытаюсь уснуть, и вроде получается, но не больше чем на полчаса. Я смотрю в потолок. Хвоя, снег, она… Чтоб стряхнуть стоящее перед глазами, вскакиваю с постели и бегу в умывалку, в туалет… возбуждение успокаивается. Я быстро умываюсь. Возвращаюсь в комнату и соображаю, что же у нас на завтрак. И тут вспоминаю, что ни хрена у нас на завтрак нет. Сейчас бы хоть пирожное, жалею я, но потом радуюсь за детей таксиста.
Комната пустая, Гриша ушел заниматься, а другой живущий со мной, тот все работает, и на курсах преподает, и уроки дает, и семинары ведет — математика на французском, — деньги зарабатывает, и куда ему столько. Вот бы мой папа на него порадовался.
Кушать все-таки хочется. Тратить деньги на себя не хочется, потом, когда буду с Натальей, не хватит на что-нибудь. И в воскресенье все закрыто, открыт только ресторан. Но ресторан не для меня, я — бедный студент. Слышишь ли ты меня, папа?!
И тут я вспоминаю про «гарем». Это четыре девочки, живущие на третьем этаже. Те, с которыми я раз надолбался без остатка из чайника, — еще до Натальи. Бабы хорошие и всегда зовут меня в гости.
Молниеносно одеваю свитер, вельветовые джинсы, вытертые на коленях (но не заметно), и спускаюсь на третий этаж. Стучу в дверь и открываю.
 
— Здорово, девоньки! — изрекаю я.
— Саша пришел, — наконец, — загулял, — давай заходи, — раздались их голоса.
— Как живете? — спрашиваю я.
— Лучше всех, — отвечают они. — Живем.
Их четыре. Таня — мне нравится больше всех, и, по-моему, я ей тоже. Вторая — ее подруга, здоровая и очень добродушная Наташка, зовут ее Конь. Ее дядя — декан моего факультета. Третья, Лена, — она случайно из моего города, а четвертая, вообще незаметная, Лариса. Командует всем и заправляет Таня; Конь — ее правая рука.
— Садись, чего стоишь, — говорит она.
Я сажусь и с тоской вижу, что завтрак у них кончился, а просить — я сам никогда не попрошу. Ну все, с голода я точно помру.
— Кушать хочешь? — спрашивает Таня.
— Не-а, — отвечаю я.
— Ты уже завтракал? — спрашивает, допытываясь, она.
— Да, — отвечаю я, — я без завтрака не выхожу.
— Чего ты его спрашиваешь, Татьяна, конечно, не завтракал. Вон, глаза голодные по полке и тарелкам рыщут, и ноздри втягиваются. Ты же на биологическом учишься, должна эти симптомы понимать, — и Наташка смеется.
— Ну, Конь, предательница, — говорю я.
— Ладно, не верещи, — говорит она. И они с Таней готовят мне завтрак: одна бутерброды, другая чай.
Масло! Колбаса! — думаю я. Ура! И такое богатство существует. Нет, я точно сойду с ума.
После того как я съедаю два завтрака, подчеркиваю два, голод мой успокаивается.
— Закурить бы, — говорит Наташка. У них в комнате нет сигарет.
— О, — вспоминаю я, — у меня есть хорошие сигареты. — Я иду наверх и приношу Натальины сигареты. Мы все курим, сидя вокруг стола.
— Саш, расскажи анекдот, — говорит Наташка. Мою трепню они готовы слушать с утра до вечера, особенно анекдоты. Наташка, так та даже писает от счастья.
— Какой? — спрашиваю я.
— Подряд все, — говорят они.
Пожалуй, у меня хорошее настроение после завтрака, и меня хватит надолго. А Наталья не слышала никогда моих анекдотов, думаю я. Как я их изображаю в лицах.
Через час я выдохся, и они отпустили меня, в смысле анекдотов.
— Ты где это пропадал? — спрашивает Татьяна.
— Дела все, учеба, — отвечаю я.
— Да, дела, — говорит Коняга, — а что это за красивая женщина с длинными ресницами к тебе приходила! Дубленка на ней потрясающая, аж по полу волочится.
— Это… Наталья.
— Кто такая? — они сразу все сдвигаются вокруг меня.
— Это… это… сестра, — говорю я.
— Ну, ладно лапшу на уши вешать, — ржет Коняга, — у меня таких братьев знаешь сколько было?!
Хотя я знаю: только два, она вообще скромная девчонка, ведет себя только так, развязно.
— Нет, серьезно, сестра; дальняя.
— То-то ты смотрел на нее взглядом близкого родственника, — говорит Наташка, и мы все ржем до упаду. Татьяна внимательно глядит на меня.
— Сегодня кино хорошее в «Космосе», — говорит одна из них.
— Какое? — спрашивает Татьяна.
— «Приключения Одиссея».
— Пойдешь с нами? — спрашивает она.
— Только Одиссея мне и не хватало, я же не Сирена.
Мы опять смеемся, они читали «античку». Одеваемся и идем все в кино. Билеты покупаю я. Вот так всегда я экономлю деньги на очень важное. Вот так всегда.
Кино хорошее и цветное. Но в воскресенье билеты в два раза дороже.
После кино мы обедаем у них в комнате, а я покупаю бутылку вина. Курим мы американские сигареты, и они кончаются. Я грустно гляжу на красную пачку: Наталья, я хочу увидеть тебя. День тянется век, и нечем убить его. Я хочу увидеть тебя!
Я не выдерживаю и бегу к автомату вниз, в вестибюль.
Бросаю двушку, заранее приготовленную. Набираю номер и кладу руку на рычаг. Раздается первый гудок, и трубка сразу снимается.
— Алло, — говорит она.
Я молчу, с ума сойти, пока кончится воскресенье.
— Алло, — повторяет она, рука моя нажимает на рычаг. Я рад, что она дома, что сразу сняла трубку, значит, она сидит у телефона и думает, что я могу позвонить. Что она есть она, у меня все по-другому, кажется, только с ней я и ожил, Стал что-то чувствовать, быть радостным и радоваться всему.