Наталья

— Узнаю брата Борю, — смеюсь я.
Он одевается.
— Значит, Санчик, не хочешь с братом поделиться?
— Нет, хочу, но потом. Она тебе понравилась?
— Приятная девочка. То есть дама. А то ж душить сейчас бросишься, если не так назову. Сколько ей лет, она старше тебя?
— Не знаю.
Он смотрит на меня.
— Ну, давай, давай!
Это присказка у нас такая, поговорка.
Он одет. Ведет меня в дешевую столовую, в которой по будним дням питается какая-то швейная фабрика. Мой брат самый экономный человек Советского Союза. Сейчас здесь тишина, суббота. Для меня в столовку ходить — легче харакири со своим животом сделать. Потом не выпихнешь эту еду — ни вперед, ни назад, ни трубой, ни колом.
Беру себе капустный салат, какую-то запеканку и два чая, чтобы согреться. Холодина на улице звериная.
— Чего мясо не берешь? — спрашивает Б., стоя с подносом около меня.
— Разорять тебя не хочу, — говорю я.
— Полезное дело, — соглашается он.
— И так будешь попрекать три дня.
— Не вякай, неблагодарный, а то будешь платить за себя, — говорит Б. — Девушка, два подноса.
Мы садимся за столик в углу, сгружая все набранное. Я беру салфетку и долго тру свою чайную ложку и вилку. Я всегда так делаю, не доверяю их чистоте и мытью. Б. тоже быстро вытирает и начинает есть.
Мы сидим одни в столовой, кругом пустая тишина.
— Б., — говорю я.
— Дай поесть. — Он ест и ест, мне кажется, этому никогда не будет конца.
— Сколько можно жрать? — спрашиваю я уныло, глядя на пустующие тарелки, без запеканки и салата, я всегда быстро кончаю.
— Давай, теперь говори, — он откидывается на спинке стула, взяв стакан какао, он сладкое любит, и удовлетворенно урчит.
— Мне нужна квартира.
— Всем нужна, — улыбается он. — Уже, что ли? Могу ключи дать.
— Б., мне квартира нужна, а не ключи от твоей пустой с железной лежанкой комнаты.
— Будешь много вякать, и их не дам.
— Мне нужна квартира, понимаешь, сегодня, сейчас же. Я серьезно.
— У-у… — оно думает. Мозговое вещество.
— Ты говорил в прошлый раз, что слышал от кого-то, что где-то есть.
Он ставит какао на плоскость.
— Одна из соседок сказала, что сдаст, ее дочь не пользуется. Я как раз для тебя спрашивал.
— Ты серьезно, Б.? Какой ты молодец! А когда можно ее увидеть, мы зайдем к ней??
— Без тысячи вопросов. Я сам ничего не знаю. Сейчас вернемся, зайдем к ней.
Мы возвращаемся по снегу назад, вроде потеплело, и я иду расстегнутый. Мне не верится, что это возможно — сразу, так просто. Я даже стараюсь не думать и не мечтать об этом. Все равно не получится.
— А комната примерно как у меня, — подкалывает Б.
— Ладно, — говорю я, — сейчас не до выборов, королевские времена прошли. Мне кажется, что я на улице вымерзну. Представляешь, каково ей?
— Необыкновенная женщина.
— Б.! — говорю я.
— Хорошо, хорошо, святой предмет трогать не буду.
Мы заходим, спустившись по двум ступенькам, в тусклый коридор. Он стучит в первую дверь слева; открывает женщина, почти старенькая и худенькая.
— Простите, вы говорили, что хотели бы или можете сдать комнату: я ваш сосед, живу в конце коридора. А это для брата, он студент.
— Заходите, — говорит она. — Тетя Нина.
— Борис, — говорит он.
— Саша, — представляюсь я.
— Дочкина комната пустая, она живет у мужа. Это квартира номер два, она прямо напротив вашей, в конце коридора.
Господи, не верю я! Сейчас окажется что-нибудь не так или какие-нибудь препятствия. Я даже стараюсь не думать о Наталье, все равно не получится.
— Можно взглянуть?
— Конечно, — говорит она.
Б. встает, за ним идет она. Я остаюсь сидеть на стуле, не веря происходящему.
— Может, ты все-таки встанешь, — говорит Б., — тебе там жить, не мне.
Как будто речь идет о самом обыкновенном. Эти проклятые квартиры в Москве — днем с огнем не сыщешь. Я их попереснимал достаточно: и на Сретенке, на Вернадского, на Яблочкова.
Все останавливаются перед дверью. На ней написано: № 2.
— Ключи забыла, сейчас я.
Она возвращается и открывает дверь. Сплошная темнота, включает свет. Ставни в окне закрыты. Еще со ставнями, думаю я.
 
Комната напоминает келью, и мне сразу нравится.
— Просто прекрасно, — говорю я.
Дверь закрывается, и мы опять возвращаемся к ней в комнату. У нее пахнет вареньем.
— Сколько? — по-деловому спрашивает Б. И когда только деловым таким стал, то все меня заставлял.
Но сейчас я все равно ничего не соображаю и смотрю на него. Как на оракула.
— Не знаю, — говорит она, — никогда не сдавала. Ну, рублей двадцать в месяц, — решает она.
— Пятнадцать, — на всякий случай говорит Б.
— Уж ладно, — соглашается она.
Бесподобно! Вот это да! Раз, два и никаких сложностей.
— Тетя Нина, — говорю я, — вы чудесная женщина.
— Ничего, сыночек, мы тоже молодыми были, жить хотелось.
— Когда… когда можно переезжать? — робко спрашиваю я.
— Хоть завтра, сегодня я приберусь там немного.
Господи! Не верю я всему этому.
— Б.?
— Ну что Б.! Тебе же сказали — завтра.
Я висну на нем в его комнате и целую в обе щеки.
— Ты бесподобно это сделал. Обошел меня на три головы с моими сниманиями, там платили бешеные деньги. Еще и хозяйка хорошая.
— Ценить, может, брата больше будешь!
— Я ценю тебя! — ору я.
— Не ори, соседи сбегутся, подумают, насилую тебя.
— Б., может, ей двадцать в месяц платить, она хорошая женщина.
— Ты что, ненормальный, что ли, или деньги у тебя отцовские кучами валяются?! Тогда давай мне эти пять рублей каждый месяц, если ты такой сердобольный.
— Я не верю, Б., клянусь тебе — не верю.
— Тут фирма работает, — показывает он на себя.
— И еще какая! — искренне соглашаюсь я.
Он запахивает пальто:
— Поедем на Центральный Телеграф, мне надо почту посмотреть. Скучно одному.
— Поехали, — соглашаюсь я, тем более что паспорт случайно взял с собой.
Мы выходим на Горького и поднимаемся к телеграфу.
— Б., мне надо домой позвонить.
— У тебя же денег нет, — он подозрительно смотрит на меня.
— Ты что, забыл?! За счет вызываемого.
— Давай, давай, отец это очень любит.
Он идет в зал, где получают письма, я — где телефоны. Заказываю свой родной дом за счет вызываемого.
Когда денег нет, я всегда звоню домой. Они мне и так присылают больше, чем достаточно, но всё куда-то растрачивается, сам не знаю куда. В последнее время батя нашел защиту от моих телефонных звонков за счет вызываемого. Когда ему московская барышня говорит, что звонит такой-то, вроде его сын, он говорит: только три минуты, девушка, остальное оплачиваете сами. Могу представить, в каком они шоке. Но через три минуты они разъединяют, и часто я ничего не успеваю сказать. Не говоря о том, чтоб попросить.
Б. возвращается с письмом от какой-то б… из Калининграда, он там после института служил начальником лазарета, а она вроде медсестрой. Становилась ему медбратом…
— Еще не дали? — он садится рядом на стул ожидания.
— Нет. В течение часа.
— Надо было срочный заказать.
— Ты хочешь, чтоб папку вообще кондрашка хватила. Он и так не успевает мои звонки оплачивать.
Б. утыкается в письмо. Хотя прошлое ему до лампочки.
Папуся у меня золотой, но трудноуправляемый. Денежки любит, ого-го, только мне и удается что-то вышибить из него. А после зимней сессии он вообще не желал разговаривать, но на данном этапе, кажется, примирился. Сессию я все-таки сдал. Кто б знал, чего мне эта сессия стоила и как мне этот институт нужен. Но папуся не любит, когда я так говорю, и я соглашаюсь, говорю, что нужен.
— Александр, за счет вызываемого, кабина седьмая.
— Это меня, Б., идем.
Я захлопываю дверь в кабину, падает моя шапка. Я снимаю трубку, там пустота. Смотрю на Б.
— Сам поднимешь, не отвалится. Я — больной человек.