Моя (СИ)

— Мамулеська, я скусяла по тебе! — ребёнок кинулся в объятия моей любимой женщины, и у меня защемило сердце от этой картины. Как же повезло неизвестному мужику.
— Мариночка, ты рано, я как раз собиралась звонить тебе. Сашенька плохо чувствовала себя в садике, мне позвонила Нина Васильевна, и я забрала ее пораньше. Кажется, она начинает заболевать, орз или орви, но температуры нет. Светлана Викторовна сказала не приходить в поликлинику, пока температуры не будет.
— А что с ней? Бледненькая такая. Шнурок, что у тебя болит? — обратилась она к ребенку, присев на корточки перед ней.
— Нисего не болить, только ножки тлясуться и спать хосю, мамуль.
— Ну хорошо, моя сладкая. Иди ко мне на ручки. Мам, Саш, Оля поживет у нас пока. А это наш начальник, Макар Анатольевич.
— А я вас помню, это вы дали денег Марине на мою операцию. Вы тогда еще приехали в больницу вместе с Мариночкой. А я вас даже не поблагодарила за мое спасение. Дайте хоть сейчас это сделаю, — и женщина со слезами на глазах обняла меня и трижды расцеловала в обе щеки, каждый раз говоря "спасибо".
Марина спрятала лицо в волосах дочери, а Оля переводила взгляд с меня на Марину и обратно. Не знаю, что ей рассказывала Марина о наших отношениях, сейчас это не имело никакого значения.
— Девочки, я заеду завтра за вами пол-девятого. Олю закинем на работу, а с тобой Сашу отвезем в частную клинику, на обследование.
— Ну что вы, Макар Анатольевич, — всплеснула руками самая старшая из присутствующих. — У Сашеньки обычная простуда, дня три дома посидит и пройдет всё. Зачем таскать ребенка по больницам, заразу там еще какую подцепит.
Я не стал спорить с мамой Марины, помнил, как она не любит обращаться к врачам, и дочь настраивала также. Повернулся к Марине, посмотрел на нее строго:
— Завтра будь готова с ребёнком. В восемь тридцать, внизу. Даже за одну минуту промедления, будешь наказана.
— Слушаюсь… — пересохшими губами по моим нервам.
— До свидания, — вежливо попрощался я со всеми, еще раз задержав свой взгляд на Марине. Она прекрасно поняла его, и облизала губы. Ммммм, держись, мужик. Она скоро будет твоей, и никакой муж не будет нам помехой.
  
16
 
Марина.
— Вот что он придумал? Таскать ребенка по больницам, — тихонько возмущалась мама, когда я уложила дочку спать, и мы сидели втроем на кухне, пили чай.
— Мам, он прав, Сашка никогда не была такой бледной и слабой, даже во время высокой ткмпературы, все порывалась вскочить, и бежать играть. А сегодня только легла в кроватку, как сразу уснула.
— Может быть, какой новый вид гриппа? — предположила мама. — Тогда тем более нечего таскать ребенка по больницам. Завтра позвоню Светлане Васильевне, сделаю вызов терапевта на дом. Она мне не откажет, придет, послушает Санечку нашу. А ты, Оль, с мужем поругалась?
Оля опять заплакала и я, с ее разрешения, рассказала всё маме.
— Да, девки, я вам так скажу: в браке в первую очередь нужно себя любить. И жалеть. И холить и лелеять. Себя, а не мужика. Они от сильной любви портятся, гниют, как овощи в тепле. А вот, когда ты думаешь в первую очередь о себе, они в тонусе держатся, боятся потерять тебя. Ты же, Оленька, вся в муже растворилась, всё для него, ничего для себя, вот он и обнаглел, начал считать, что ты его рабыня, служанка. Никуда ты от него не денешься, даже если он приведет десять женщин, беременных и не очень. У тебя же печать в паспорте стоит, а он посчитал, что это твое рабское клеймо. Теперь ты его собственность. Такие муж…даки сперва унижают женщину изменой и ребенком на стороне, а потом и руку поднять могут. И женщина эта, шалашовка, он же настроил ее так, что она тебя ни в грош не поставила, посчитала, что ты обязана ей прислуживать, как служанка. Правильно сделала, Оленька, что ушла, и на развод подала. Не смей прощать такое унижение. Он не изменится со временем, станет только хуже. Эээ, красавицы, да вы тоже, как Санька, спите уже почти. А ну, хватит носом клевать, пойдем выбирать вам наряд на завтра.
 
— Зачем? — спросили мы в голос с подругой.
— Затем, что после развода жизнь не кончается, а только начинается. Я вот у Макара вашего кольца обручального не заметила, а ведь он чертовски хорош. Да и, Мариша говорила, что генеральный ваш тоже вроде как разведен, а ты ведь целыми днями рядом с ним, вот и потренируйся на нем в стрелянии глазками. А для этого очень хорошо поднимает самооценку красивое нижнее белье. Я помню, была у тебя красивая блузочка цвета красного вина, если под нее надеть красный кружевной комплект, и чулочки. Поверь мне, старой опытной женщине, ты будешь чувствовать себя богиней, ну, в крайнем случае, королевой, даже если никто из окружающих не будет знать о твоем маленьком секрете.
— Мааааама, — засмеялась я, — да ты старая совратительница. Это так ты папу приворожила?
— Да, я на танцы так оделась. Правда, на мне была широкая юбка почти до щиколоток. Но я-то знала, что под ней, — улыбнулась воспоминаниям мамуля.
И мы прокрались тихонько в зал, где разобрали Оленькин чемодан, и подобрали наряд для нее, да и для меня тоже. Вспомнив взгляд и предупреждение Макара, я подумала, что всё же стоит его послушаться, и показать ребенка специалистам. Поэтому приготовила одежду и для дочери.
  
17
 
Макар.
К дому Марины я подъехал за час до назначенного времени. Мне надо было успокоиться и собраться с мыслями. Ночью я не спал ни минуты, сперва встретил родителей Оли, отвез их в гостиницу, потом мы втроем: Алексей Григорьевич, Серега и я, совещались, как лучше поступить, чтобы Оля не пострадала при разводе, ни морально, ни материально. Потом вспоминал худенькую девочку, и как Марина обнимала ее. Хотел бы я, чтобы позже она также любила нашу общую дочь. Сколько лет Сашке? Годика три, наверное, она еще не все буквы выговаривает, смешная такая малявка. Как там Марина назвала ее, Шнурок? Ей подходит, худенькая, и вертлявая.
Раньше, думая о Марине, я не мог сдержать возбуждения, сейчас же меня затопила какая-то щемящая в груди нежность. Раньше мои воспоминания всегда заканчивались под тугими струями в душевой кабинке. Зажав член, я закрывал глаза и представлял мою девочку. Мне хватало пары минут, ведь мои яйца поджимались каждый раз, когда я думал о ней. У меня были другие женщины, но я забывал их имена, их лица, сразу, как только опустошал яйца. Они ничего для меня не значили, очередная резиновая кукла, которая своими ногами уходит из постели.
Приоткрыв окно, я закурил, глядя на двери подъезда, и часы на руке. Я начал курить, когда узнал, что одна из разбившихся в ДТП садисток была беременна. Прав ли я был, решая их судьбу таким кардинальным способом? Наверное, нет. Повредив тормоза в машине, я не надеялся на смертельный исход аварии. Но они любили погонять, и тогда они разогнались почти до ста шестидесяти километров в час, у них не было шансов. Я считал их лесбиянками, никто не видел ни одну из них с мужчиной, кроме той самой ночи. Срок, кстати, совпадал.
Дверь подъезда открылась, я сразу же выкинул сигарету, и вышел из машины, чтобы помочь Марине усадить ребёнка в детское кресло, которое специально купил сегодня утром. Марина несла Сашу на руках, я подбежал, перехватил малышку, несмотря на худобу, довольно тяжеленькую во всей этой зимней одежде. Марина села рядом с дочерью, Оля пристроилась на переднем сидении, и была не такая как всегда. Посмотрев на нее внимательнее, я увидел, что губы ее накрашены темно-вишневой матовой помадой, а не как обычно, розовым блеском. На щеках играл румянец смущения, глаза подведены черным. Заметив мое внимание, Оля полезла в сумку:
 
— Слишком ярко, да? Я сейчас сотру!
— Не смей!
— Не надо, — одновременно проговорили мы с Мариной, и я добавил, — тебе очень идет, глаза стали очень выразительные и яркие. Я и не замечал раньше, что они у тебя такие насыщенно-голубые. Ты очень красивая женщина, Оля, иулы повезет тому мужчине, которого ты полюбишь.