Полутьма (СИ)

А оказалось, что нужно бояться любви.
– Пока ты не знала – было проще, – говорит вампир, сверля взглядом стену над моей головой.
– Этим мы и отличаемся, – я киваю, не отвлекаясь от мыслей, – нормальный человек не смог бы спокойно жить с этим. У нас даже целая религия на этом основаны. Расскажи о грехах, облегчи душу. Видимо, у вампиров ее просто нет.
Вампир срывается с места слишком быстро. Я успеваю лишь дернуться в сторону, как ледяные пальцы впиваются в мое плечо, пригвождая к стене. Спина тут же отзывается острой болью, заставляя зашипеть. Вскинув руку вперед, я рефлекторно целюсь в глаз вампира, но удар тут же оказывается перехвачен. Вагнер блокирует каждое мое движение, вынуждая мозг биться в панике.
«Я не вступаю в бой, который проиграю».
– Какого черта, – хриплю я, вновь пытаясь вырваться, как замираю от ледяного прикосновения к лицу.
Вагнер прижимается лбом к моему виску. Я не чувствую его дыхания, а по коже расползается липкий противный страх.
– Сила – единственный выход? – хрипло шепчет Вагнер, а я вздрагиваю от нежного скольжения по коже шеи.
Лучше бы он меня ударил. Мамочки, неужели это случится снова. Колени подкашиваются, а я не сползаю вниз лишь из-за того, как крепко держит меня вампир. Почему мы снова наедине? Недавний ужас из бункера кадрами мелькает перед глазами, а меня передергивает. Ничего я не могу против него. Абсолютно ничего.
Если кто-то когда-то мне скажет, что ощущать полную беспомощность перед насильником возбуждает – я плюну ему в лицо. Нет, лучше сразу сверну шею. Потому что когда губы Вагнера скользят по скуле, я нахожусь на грани реальности.
– Если в тебе есть хоть что-то человеческое, что-то хорошее, – всхлипываю я и цепляюсь за удерживающую меня руку Вагнера, – хотя бы капля – ты отпустишь меня сейчас и исчезнешь, когда все закончится.
Озноб заставляет дрожать, и я не замечаю, что Вагнер держит уже не так крепко. По крайней мере, не причиняя боли. Только мне уже все равно. Я хочу расквитаться со всем этим как можно скорее и просто остаться одна. Жаль, что дядя ушел так быстро.
– Ты же хотела меня убить, schatz. Что изменилось?
Я не понимаю его интонаций. Мне тесно, горячо и холодно одновременно. Его вокруг так много, что, кажется, возле этой стены остался только он, полностью уничтожив меня. Тошнота подкатывает к горлу, а я судорожно хватаю ртом воздух. Он же видит это. Понимает, что делает мне хуже, но не перестает. Где были мои глаза раньше?
Внезапная мысль проскальзывает сквозь панику, а я хватаю вампира за руку, до хруста в пальцах сжимая ее.
– Подожди, – я хмурюсь, пытаясь понять, что секунду назад пришло мне в голову.
Останусь одна. Что не так в этой мысли? От догадки распахиваю глаза, невидящим взглядом уставившись в одну точку.
– Дай телефон, – не слыша собственного голоса, я пытаюсь не сойти с ума в эту секунду, – Вагнер, пожалуйста, быстрее.
Вагнер делает шаг назад и тут же протягивает аппарат. Сейчас мне не до него.
Самсон уничтожает все, что мне дорого. Всех. А… откуда он знает, кто это? Почему он понимает, кто из жителей окраины прикипел ко мне? Запал в душу. Пальцы трясутся, но первый вздох облегчения вырывается, когда я вижу надпись «в сети» напротив ника Дашки. Быстро набиваю сообщение и отправляю, не тратя больше времени.
«Только мы с тобой вдвоем остались».
Он не мог изучить все за три дня. Да и за неделю не мог.
«Уровень внушения: максимально высокий».
Третий гудок болью пронзает мозг, сжимая виски. Я облокачиваюсь на стенку в надежде не потерять опору.
Пожалуйста.
Самсона не было в лесу. Никогда не было.
«Моя еда с собой».
Три года он вместе со мной зализывал раны здесь.
Звонок срывается, а телефон выскальзывает из ослабевших пальцев. Я не буду перезванивать. Уже больше никогда на этот номер.
Дядя отвечает на телефон всегда, даже если сидит в туалете. Работа такая. Каждая секунда может решать чью-то жизнь.
Хотя, может, я больше чувствую, чем понимаю разумом.
Потому что Самсон здесь. Он тот, кому спокойно откроют двери и пригласят в дом. Его знает каждый прохожий и с улыбкой похлопывают по плечу. Он всегда был здесь.
 
«В твоей крови 47-я, и ты боишься внушения?»
«Алкоголь и наркотические вещества нейтрализуют действие концентрата 47, сводя его эффективность практически к нулю».
«Продукты распада наркотических веществ могут храниться в организме до 2-х лет».
– Внуши мне что-нибудь простое, – не двигающимися губами шепчу я, удерживаясь за стену.
– Schatz, что случилось?
– Господи, ты можешь просто сделать то, что я прошу! – рычу я, в упор глядя на вампира. – Просто внуши мне что-нибудь!
– Не плачь.
А я разве плакала? Но мокрые дорожки на щеках вдруг застывают, а глаза становятся болезненно сухими. Не понимаю. Трясу головой и тру их, а вампир хмурится, скрипя что-то сквозь зубы. В голове как-то странно пусто, в горле сухо и жутко хочется выпить. Я не помню, что хотела добавить секунду назад, но новый вывод вызвал злую усмешку.
– Я на протяжении трех лет нахожусь под внушением, – смешок срывается с губ, а Вагнер медленно закрывает глаза, – и, судя по твоей реакции ты не имеешь к этому отношения.
Все, чего сейчас хочется – выпить. За забытым ощущением прячется что-то важное, а я задумчиво ковыряю пальцем стену. Твою мать, я же до чего-то додумалась. Но виски сжимает тупая боль, а в голову стреляет, как при похмелье. Видимо, новое вторжение активировало старую установку.
– Мой дядя мертв, – шепчу я, разглядывая лежащий на полу аппарат.
Внушение держит крепко. Слезы не застилают взгляд, а я продолжаю пялиться на блестящий корпус.
– Было что-то еще важное, – зубы захватывают губу, а я прикрываю глаза, пряча вмиг ставшими чувствительными к свету глаза, – что-то еще.
Скрип прогнившей половицы разносится по дому за секунду до четкого стука в дверь. Вагнер вопросительно смотрит на меня, а я киваю. Это пришел кто-то рассказать о том, что дяди больше нет. Я не понимаю, почему сейчас я настолько атрофирована. То ли уже устала чувствовать, то ли внутри есть что-то, что блокирует. Как бы то ни было, я спокойно смотрю, как в дом под Вагнеровское «заходи», сняв фуражку, входит Палыч, с тяжелым вздохом глядя на меня с порога.
– Кузнечик, – Палыч переминается с ноги на ногу, а Вагнер потирает глаза, – там…
– Я знаю. Сейчас только переоденусь. Не идти же в халате на улицу, – Палыч кивает и прячет взгляд, пока Вагнер задумчиво его разглядывает.
Тоже мне, нашел время пялиться.
Мой взгляд лишь на секунду пересекается с взглядом Палыча, когда в мозг бьется недавняя мысль. Почему я не узнаю его шагов? Так странно, могу воспроизвести в памяти походку каждого, а Палыч… Я же знаю его… сколько?
Участковый, что по воле случая был обращен в вампира и благополучно закопан мной около дома. Тот самый, который работал здесь до моего появления.
«Входите».
Жена Палыча. Ее вкусное варенье. Какое оно? Я же ела его банками. Из чего оно сделано. Где, черт возьми, пустые банки. Я же точно помню, что брала их. И ее помню, но…
«Он имеет право зайти сюда».
…где она все это время? У кого-то в доме? Где она была, когда толпа собралась у дома Маши и Миши? Почему Палыч оказался там раньше всех нас?
«Тот, кто может войти в каждый дом».
Выражение его лица меняется лишь на секунду. Легкая дымка, кажется, ее замечаю лишь я. Я распахиваю рот в попытках выдать слово, но вырывается хрип. Хватаю пальцами шею, но руки трясутся, а разум утопает в панике. Ничего необычного, да? Симе просто снова стало плохо. В очередной раз.
Как все три года.
– Тебе плохо, Кузнечик? – хмурится Палыч, а я не могу вымолвить и слова, хватая ртом воздух и стекая вниз по стене под действием внушения вампира.
  
Глава 26
 
Треск в голове прерывается звуком шагов. Тело затекло, а спина ноет. Ощущение, что кто-то старательно вышагивает около самого уха, но… ведь нельзя ходить по воздуху? Я определенно стою. Руки онемели, но запястья плотно прилегают друг к другу где-то высоко над моей головой. Затхлый запах плесени и старых изъеденных молью вещей. Какой-то подвал? Во рту сухо и жутко хочется пить. Перед глазами темно. Какая-то грязная тряпка обмотана вокруг моего лица, мешая осмотреться вокруг.