Побег из коридоров МИДа. Судьба перебежчика века

О.А. Гриневский вспоминает, что Громыко поучал своих дипломатов: «Если у вас есть запасная позиция — держите ее до самой последней минуты: пусть ваш визави выложит все, что у него есть, на стол. И только когда он рассердится и встанет из-за стола, чтобы уйти с переговоров, делайте свою уступку. А еще лучше — дайте ему уйти: пусть немного поостынет и, может быть, одумается. Не так-то легко уйти с переговоров и взять на себя ответственность за их срыв. Если же нет — пошлите кого-нибудь из своих советников: пусть он намекнет, что есть-де у вас запасная позиция в кармане. А когда этот визави вернется, сделайте удивленный вид: мол, это недоразумение — вы не так поняли моего советника. И начинайте все сначала».
Несмотря на неоднократные приглашения посетить ту или иную страну Африки, Громыко ни разу там не побывал. Если не считать Кубы, не был он и в странах Латинской Америки. Китай его интересовал преимущественно в плане тройственных отношений Москва — Вашингтон — Пекин. Министр говорил моему отцу в этой связи следующее: «Зачем мне туда ехать? Что я собираюсь с ними обсуждать? Нигерия (или любая подобная страна, в том числе арабская) не относится к числу великих держав, как Соединенные Штаты».
В.М. Суходрев, проработавший с министром двадцать девять лет отмечает, что Громыко, безусловно, был незаурядным человеком. Достаточно сказать, что на протяжении многих лет он, выступая, не пользовался шпаргалками, а тем более чужими текстами. Если, конечно, речь не шла об официально утвержденных директивах. Он мог вести беседу часами, не упуская ни одного нюанса или детали. Память у министра была феноменальная. Подобной незаурядной памятью обладал также Г. Киссинджер — помощник президента США по вопросам национальной безопасности и партнер советского министра по многим переговорам. Громыко писал неизменным синим карандашом фабрики «Сакко и Банцет-ти». Во всех случаях он пользовался исключительно им. Эту привычку он перенял от И.Б. Сталина, которому Громыко был обязан началом своей дипломатической карьеры. Характерно, что министр никогда не писал на документах, которые требуют его решения, традиционных резолюций типа «Согласен» или «Отказать». Если он с предложением, содержащимся в документе, не соглашался, он просто перекладывал его в нетронутом виде в папку отработанных бумаг. А если соглашался, то своим синим карандашом писал две буквы: «АГ». Дипломаты говорили: «Агакнул». Сие означало, что бумага подлежала немедленному исполнению.
Мой отец подчеркивал, что работать с Громыко было адски тяжело. Угодить ему было чрезвычайно трудно, а настроение его менялось так же непредсказуемо, как это бывало у Н.С. Хрущева. Никто не знал точно, чего. Громыко хочет в каждый конкретный момент, потому что он всегда хотел большего, чем говорил. В окружении он не выносил' нерешительности и не любил людей, которые были не способны четко и не задумываясь отвечать на его вопросы, и не желал признавать того факта, что иногда бывает почти невозможно сразу найти однозначный ответ.
Б.М. Фалин отмечал, что самой неблагодарной обязанностью оставалось участие в подготовке текстов выступлений самого министра и некоторых членов политического руководства. Например, речь Громыко на XXIII съезде КПСС писалась в семнадцати вариантах. В конце министр вернулся к четвертой редакции. Громыко превратил свою жизнь в сплошное бурлачество. Иногда от зари до часу-двух ночи он читал, писал, правил тексты. Когда кипа бумаг иссякала, он выпивал залпом стакан крепчайшего чая и засыпал мертвецким сном, чтобы наутро все повторилось заново. Заместителям он доверял мелочи и не терпел, если даже его первый заместитель В.В. Кузнецов неосторожно произносил слово от «имени МИДа». Немедленно раздавался окрик: заместитель может говорить от имени министерства только по поручению министра в каждом конкретном случае.
Об усидчивости и терпении министра с юмором пишет Н.С. Леонов в своей книге «Лихолетье»: «Громыко лучше других умел терпеливо высиживать долгие бдения: до обеденного перерыва он держал левую ладонь на правой руке на столе, а после обеда наоборот».
 
А после того как Громыко упал в обморок во время одной из сессий Генеральной Ассамблеи ООН в середине 70-х годов, Л.И. Брежнев распорядился, чтобы министр иностранных дел и другие руководители Советского государства отдыхали два раза в год. Между прочим, как отмечал Суходрев, когда он спросил личного врача Громыко о причинах обморока, тот сказал, что виной тому был элементарный перегрев. В сентябре в Нью-Йорке бывает более 30 градусов тепла, а министр даже в такую жару носил белые кальсоны. Причем то же самое было однажды и в Индонезии, где жара была 35–40 градусов. Суходрев тогда увидел у Громыко под слегка задравшейся штаниной из-под тонких черных носков совершенно явно просвечивающиеся белые кальсоны. Так что чеховский типаж «человека в футляре» встречается и в современной жизни!
При советской власти, в том числе и при Громыко, вклад даже выдающихся дипломатов в решении внешнеполитических вопросов намеренно принижался.
Посол СССР в Лондоне в отставке, бывший ректор Дипломатической академии, профессор В И. Попов отмечает, что уровень дипломатии определялся не способностью наших дипломатов, а «общественно-политическим строем и талантами руководителей страны». При этом опирались на известную ленинскую формулу о том, что даже мелкие ходы советская дипломатия делает только с ведома Политбюро ЦК КПСС, и, расширяя этот тезис, отводили дипломатам роль простых исполнителей. У руководства МИДа СССР отмечалась какая-то боязнь показать роль советских дипломатов в проведении внешней политики страны. Даже такой умный и опытный дипломат, как А.А. Громыко, хорошо понимавший роль дипломатов в осуществлении политики страны и с уважением относившийся к бывалым дипломатическим работникам министерства, не избежал этого поветрия. Попову довелось присутствовать при разборе Громыко некоторых глав «Истории дипломатии». Главные замечания министра касались «персонификации дипломатии». «Ну что у вас на каждом шагу то Чичерин, то Литвинов, то послы Майский, Красин и Боровский, то другие дипломаты? — говорил Громыко. — Они были простыми исполнителями, настоящая дипломатия делалась в Политбюро, а послы действовали в соответствии с данными им инструкциями». И Громыко потребовал эти фамилии снять. Более того, Попов сделал в Дипломатической академии небольшую портретную галерею наиболее видных советских дипломатов, в частности Чичерина, Литвинова, послов Красина и Воровского. Однако помощник Громыко, обратив внимание на эту галерею, распорядился ее снять и заменить стендом с фотографиями членов Политбюро.
А.А. Бессмертных вспоминал, что в конце своей жизни Громыко был глубоко разочарованным человеком. Эти люди привыкли быть до конца своих дней на посту. Как отмечает Е.И. Чазов, Громыко угасал на его глазах. У него развилась большая аневризма брюшного отдела аорты, по поводу лечения которой разгорелись жаркие споры. Часть консилиума, в частности заведующий хирургическим отделением кардиоцентра Р. Акчурин (в дальнейшем он сделает Б. Ельцину успешную операцию на сердце), настаивала на операции, однако многие врачи считали, что Громыко ее не перенесет. Возобладало мнение большинства. К сожалению, вскоре у Громыко развилось расслоение аорты с последующим разрывом. 2 июля 1989 года патриарха советской дипломатии не стало.
Тяготы советской жизни прошли мимо него. Он всю жизнь провел в своем кабинете и поездках за границу. Его дочь Эмилия говорила, что нога отца не ступала по улицам Москвы много лет. Продолжительность его пребывания на посту министра иностранных дел сама по себе говорит о его выдающихся способностях.
Когда он умер, была создана комиссия по похоронам. Бессмертных — единственный из выступавших — положительно говорил о Громыко и оценил его высоко: талантливый человек, но продукт своей эпохи. Он не мог, по мнению Бессмертных, быть министром иностранных дел в период перестройки М.С. Горбачева. Александров-Агентов также подчеркнул, что уход Громыко в июле 1985 года был логичным и исторически неизбежным. Ему было трудно приспособиться к новым установкам и подходам к проблемам внешней политики. Слишком давил на него груз прошлых лет, их психология, стиль и традиции.