Побег из коридоров МИДа. Судьба перебежчика века

Кстати, в своей книге отец впервые признал, что он сотрудничал с ЦРУ. Ранее у КГБ были лишь косвенные доказательства его шпионской деятельности. Естественно, подробностей вербовки Шевченко и его сотрудничества с ЦРУ и ФБР КГБ не знал и выдвигал в этой связи банальные версии, не соответствующие действительности. Нужно же было оправдаться перед Андроповым и другими членами Политбюро ЦК КПСС за гигантский провал! Даже сейчас бывший генерал КГБ О.Д. Калугин, проживающий в США и осужденный заочно в 2002 году за измену родине, заявляет, что грубость резидента КГБ в Нью-Йорке в отношении агента КГБ Шевченко (?!), у которого было сильно развито чувство собственного достоинства, могла сыграть определенную роль в побеге высокопоставленного дипломата. Видимо, Калугин «очень любил» Дроздова и поэтому обвинил его в том, что никоим образом не могло повлиять на решение отца остаться в США. Описывая Дроздова в своей книге как серьезного противника, в отличие от его предшественника Б. Соломатина, отец признается, что сразу же решил держаться от него подальше. «Мускулистый и лысый, с глазами василиска, Юрий Иванович Дроздов был внушительным противником… Он производил впечатление недоброжелательного человека, однако прекрасного работника», — писал отец. Но Шевченко согласился работать на ЦРУ еще до назначения Дроздова резидентом.
Итак, после телефонного разговора с П. Паламарчуком я сразу же поехал на ВДНХ и, отстояв многочасовую очередь (тогда интерес к западным книгам в СССР был огромен), стал искать издательство, которое опубликовало книгу отца. Там я познакомился с главным редактором издательства «Либерти» (по-русски «Свобода») Ильей Левковым и пригласил его к себе домой. Он подарил мне два экземпляра книги отца и обещал передать ему от меня письмо и фотографии Письмо отцу и наши фотографии Илья отправил дипломатической почтой через посольство США в Москве, так как он боялся их изъятия шереметьевской таможней. Я не сомневаюсь, что о нашей встрече было все известно КГБ, поэтому опасения Левкова были не напрасны.
Много лет, начиная с 1979 года, я очень осторожно (ведь наша семья все время находилась под бдительным оком КГБ) пытался связаться с отцом, обращаясь с соответствующими просьбами к различным западным ученым на международных научных конференциях, которые проходили с участием Института государства и права АН СССР. Но все эти попытки были тщетны.
Только благодаря Пете и Илье я осенью 1989 года установил постоянный контакт с отцом. Мы часто переписывались, и почти каждый месяц я получал от него посылки (он называл их почему-то «передачами», видимо, рассматривал СССР как тюрьму) и деньги.
Одним из первых, кто не побоялся передавать мне деньги и посылки от отца, был Виктор Аксючиц, который дружил и с П. Паламарчуком. Аксючиц впоследствии стал депутатом Государственной думы России. В одну из первых наших встреч в 1989 году он подарил мне литературно-философский журнал русской христианской культуры «Выбор», выходивший под его редакцией. Это был практически самиздатовский журнал, который был отпечатан на пишущей машинке, а затем отдан в переплет. В № 6 за октябрь — декабрь 1988 года были, в частности, опубликованы статья В. Аксючица «Крест и Голгофа Бога и человека», а также статья П. Паламар-чука «Александр Солженицын: путеводитель». Кстати, Н.В. Осинова, будущая роковая жена отца, являлась секретарем редакции данного журнала.
Однако в дальнейшем, в конце 90-х годов, видимо, судьба Аксючица сложилась не совсем удачно. Мне рассказал мой бывший сослуживец по Институту государства и права АН СССР А.Г. Днепровский в феврале 2003 года, также друживший с Паламарчуком, что Аксючиц в последние годы работал чуть ли не дворником. В Союзе писателей России, который находился на Комсомольском проспекте, почти напротив православной церкви Святого Николы на Хамовниках, где я крестил в 1989 году сына Аркадия, мне также не сумели дать телефон Аксю-чица, и один писатель сказал, что встретил как-то Виктора и он был весьма «заросшим». Правда, Аксючиц выступал в программе В.В. Познера «Времена» от 14 декабря 2003 года и выглядел весьма прилично. Там он был представлен в качестве политолога. После этого я позвонил телеведущему с надеждой узнать телефон Виктора. Однако жена Познера, которая подошла к телефону, услышав, по какой проблеме я беспокою Владимира Владимировича, страшно возмутилась, что я посмел обратиться к нему с таким мелким вопросом.
 
Посылки и деньги от отца мне также часто передавал Михаил Фишгойт, который проживал в Нью-Йорке и встречался с отцом до его последнего брака. Отец не раз отдыхал с ним в своей четырехкомнатной квартире на Виргинских островах, которую его молодая жена Наташа заставила продать, хотя квартира и приносила доход более 15 тысяч долларов США каждый год. Миша рассказывал, что он был очень благодарен моему деду Шевченко Николаю Ивановичу. Как я уже отмечал, мой дед спас во время сталинских репрессий во второй половине 40-х годов мать Фишгойта — Мину Моисеевну. Кстати, в начале 60-х годов она была моей первой учительницей английского языка. В Москве в моей школе этот предмет стали преподавать только с пятого класса.
В конце 1989 года я передал с Фишгойтом отцу письмо от его матери Софьи Ивановны. Последний раз я был с женой Ниной у нее в гостях в Евпатории летом 1987 года. Мать отца очень жалела сына и думала, что он бедствует в США, «стоит в очереди за благотворительным обедом».
После получения письма от матери отец сразу же прислал мне деньги, которые я отправил бабушке. Она очень ждала письма от сына. Но он долго не решался ей написать, видимо, ему было стыдно и затруднительно откровенно объяснить свой поступок. Однако деньги для матери он пересылал мне несколько раз. Через год после установления моего контакта с отцом его мать умерла на девяностом году жизни, и, как говорили в Евпатории, видимо, не своей смертью. Были охотники на ее отдельную двухкомнатную квартиру в центре города.
  
Глава 16
 
ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ ПАТРИАРХА СОВЕТСКОЙ ДИПЛОМАТИИ
 
5 июля 1989 года ушел из жизни самый значительный в истории СССР министр иностранных дел А.А. Громыко, который пробыл на своем посту двадцать восемь лет (1957–1985). Недаром его сравнивают с великим французским дипломатом Талейраном, который сумел удержаться на своей должности министра как при королях, так и во время революции во Франции. Пожалуй, долгий срок пребывания Громыко на службе объясняется не только его деловыми качествами, но и следующим фактом, как вспоминал его переводчик, Чрезвычайный и Полномочный Посланник СССР В.М. Суходрев: «Громыко был льстив по отношению к высшему руководству. Испытывал унижения. Мог приспособиться к любому руководителю». Бывший личный советник Громыко, а затем помощник четырех генеральных секретарей ЦК КПСС А.М. Александров-Агентов отмечает в своих мемуарах, что Громыко был неизменно дисциплинирован и лоялен в отношении своих руководителей. Очевидно, это — одна из важных причин его политического долголетия. Он всегда был крайне осторожен в своих высказываниях и формулировках. Временами это его свойство принимало гипертрофированные формы. Он, например, не позволял своим сотрудникам, занятым обработкой диктовок Н.С. Хрущева, предназначенных для текстов речей или иных документов, менять ни слова из того, что зафиксировала стенографистка, хотя нередко эти фрагменты были в литературном отношении совершенно сырыми, а подчас и не очень грамотными. Такой скрытый подхалимаж Громыко проявлял, несмотря на то что помощники самого Хрущева считали доработку его текстов делом естественным и необходимым, да и сам вождь против нее не возражал.
О.А. Гриневский подчеркивает в книге «Тайны советской дипломатии», что Громыко был по своей натуре человеком архиосторожным и медлительным, он сторонился решительных поворотов в политике, особенно если решать приходилось ему самому. Всю свою долгую дипломатическую жизнь он руководствовался следующим принципом: не знаешь, что делать, — ничего не делай. Так учил он молодых дипломатов — и по-своему был прав. За ничегонеделание в худшем случае пожурят, а за ошибку голову оторвут.