Побег из коридоров МИДа. Судьба перебежчика века

В конце 60-х годов у отца возникла идея о том, что в США можно с выгодой продать старинные русские серебряные монеты. И бабушка стала завязывать связи с коллекционерами. Было закуплено довольно большое количество таких монет. Они переправлялись в США со знакомыми дипломатами. Я собирался в Нью-Йорк на каникулы. В мае 1969 года мне исполнилось семнадцать лет, и, как сын высокопоставленного дипломата (отец был Чрезвычайным и Полномочным посланником СССР второго класса, старшим советником Постоянного представительства СССР при ООН в Нью-Йорке), я имел право на дипломатический паспорт. Бабушка зашила самые ценные монеты мне в карманы пиджака, особенно редким и дорогим был серебряный рубль петровского времени, отлитый в честь победы императора России Петра I над Швецией в Гангутском сражении во время Северной войны (1714). Бабушка купила эту монету за 700 рублей, в то время это были большие деньги. Сейчас, я думаю, она стоит несколько тысяч долларов США. В аэропорту Шереметьево-2 я прошел таможню и привез отцу несколько десятков дорогих серебряных монет. Сейчас я, как профессиональный юрист, думаю, что данную чистейшей воды контрабанду могли бы запросто обнаружить и не закрыть на это глаза. Не столь уж высоко было тогда положение моего отца. В то время гораздо более высокопоставленные чиновники, например заместители министра, «падали» довольно низко из-за гораздо меньших прегрешений, например из-за любовницы. Громыко тогда не был членом Политбюро ЦК КПСС, и, возможно, карьера отца могла бы тогда завершиться. Одно дело давать взятки без свидетелей, другое дело — аэропорт Шереметьево-2. Вспомним, как я уже писал выше, что, в частности, в середине 70-х годов (кстати, Громыко тогда уже был членом Политбюро) «серый кардинал» КПСС М.А. Суслов, не очень любивший Громыко, победил в борьбе за МГИМО, когда министр иностранных дел устраивал туда детей своих друзей и родственников. А посол В.Л. Исраэлян погорел всего из-за нескольких видеомагнитофонов (один-два можно было привезти), которые уже в период перестройки рассматривали как предмет спекуляции. Следовательно, отец рисковал не только своей карьерой, но и моей судьбой. Интересно, что, переписываясь с отцом по поводу монет, я использовал шифр «пляшущие человечки», который изобрел сам, прочитав соответствующий рассказ Конан Дойла. Отец, чертыхаясь, расшифровывал мои письма к нему. В 1974 году, когда я приезжал к нему в очередной раз в Нью-Йорк (тогда я писал дипломную работу), отец мне сказал, что он зря связался с переправкой старинных серебряных монет в США. По его словам, заработать на этом «особенно» он не сумел. Кстати, бабушка также использовала кодовые названия для предметов, присылаемых из Нью-Йорка для перепродажи. В частности, модные в конце 60-х — начале 70-х годов шерстяные платки с люрексом, которые присылались в Москву тысячами, бабушка в своих письмах зятю называла «цветочками». Старинные ювелирные изделия бабушка покупала через директора мастерской по ремонту ювелирных изделий, которая находилась на Старом Арбате. Отец за это обещал директору Беляеву организовать поездку в США.
С 1966-го по 1973 год наша квартира на Фрунзенской набережной была обставлена довольно просто: современная мебель и практически не было антиквариата. Все сбережения отца и частично бабушки пошли на приобретение в 1966 году кооперативной квартиры и дачи в поселке Валентиновка, которую родители позже обменяли на большую в том же дачном кооперативе с доплатой. В 1966 году родители заплатили 16 тысяч рублей (по тем временам огромная сумма), чтобы поменять двухкомнатную квартиру (там проживали бабушка с третьим мужем, отец, мама, я и моя малолетняя сестра Анна) на четырехкомнатную. Несколько тысяч рублей родители дали председателю кооператива В.П. Трепелкову «за оформление» квартиры. В 1963 году бабушка вышла на пенсию, проработав несколько последних лет директором продовольственного магазина, недалеко от Заставы Ильича, где я родился в 1952 году. Хотя с продуктами у нас не было проблем, жили мы довольно скромно. Ведь все директора магазинов еще в то время должны были относить дань (150–200 рублей в месяц, кстати, месячная зарплата директора) районному торговому начальству. Возглавлял Ждановский райпищеторг в то время Н.П. Трегубов, ставший впоследствии начальником Главного управления торговли города Москвы. Он не забыл бабушку и в начале 80-х годов, когда отец уже находился в США, и считал ее почти родственницей. Тогда было возбуждено уголовное дело против директора магазина «Океан» на Комсомольском проспекте, достававшего бабушке черную икру, которую она посылала в огромных количествах через знакомых дипломатов отцу на приемы в ООН (в Нью-Йорке один килограмм черной икры стоил тысячу долларов США, следовательно, у отца был неплохой дополнительный заработок). Бабушка позвонила Трегубову, и дело против директора «Океана» прекратили. Правда, скоро и самого «главного начальника московской торговли» привлекли к уголовной ответственности и, кажется, расстреляли, как и директора Елисеевского гастронома Соколова.
 
До получения двухкомнатной квартиры бабушка проживала в комнате в общей квартире на Авиамоторной улице. Ее мебель, привезенная из Австрии и Румынии, вообще не имела никакой коллекционной ценности и была перевезена на нашу не отапливаемую зимой дачу. Все деньги и ценности, привезенные из этих стран, муж бабушки передал перед смертью в середине 50-х годов своему сыну от первого брака. Кстати, как-то в начале 90-х годов мне позвонил некто Арсентьев (видимо, тот самый сын), непонятно как узнавший мой телефон (на телефонном узле его не давали, а моя бывшая теща, с которой я встречался по ее просьбе в 1993 году, узнала мой телефон через Службу внешней разведки России). Арсентьев-младший попросил у меня почитать книгу отца «Разрыв с Москвой». Однако на тот момент у меня этой книги не было — я дал ее почитать А.А. Бессмертных. Больше Арсентьев не звонил.
Единственной большой ценностью, приобретенной бабушкой за границей, была брошь с 56 бриллиантами, которую мама подарила жене Громыко в 1972 году. Фотографию мамы с этой брошью я отдал М.И. Курышеву через месяц после конфискации имущества, сказав, что не должно быть каких-либо доказательств, хотя бы косвенных, для шантажа А.А. Громыко.
В ежемесячнике «Совершенно секретно» (№ 1, 1999) была опубликована статья Т. Белоусовой «Расплата. Почему свела счеты с жизнью жена Чрезвычайного и Полномочного посла СССР», в которой выдвигалась фантастическая версия причины побега отца. В статье утверждается, в частности, что в 1974 году Анна Ксаверьевна принесла к известному искусствоведу мужской портрет работы фламандского художника и попросила прикинуть, сколько он может стоить на Западе. Будучи человеком деликатным, искусствовед не стал расспрашивать, как к ней попало бесценное полотно из коллекции сожженного в Освенциме известного собирателя-еврея. В статье высказывается предположение, что, возможно, по случаю в Германии бабушка выменяла его у какого-нибудь солдатика за пару бутылок водки (как известно, бабушка была в 1948 году в Австрии и Румынии, а не в Германии. — Г.Ш.). А возможно, продолжает автор статьи, кто-то предложил приобрести ее для дочери, и Анна Ксаверьевна, прежде чем сообщать о картине, решила ее оценить. Последняя версия может быть правдой. Однако картина могла предназначаться как для Громыко, так и для К. Вальдхайма (бывшего офицера фашистского вермахта), если она и существовала вообще. В 1974 году я проживал в квартире отца вместе с бабушкой, и она мне показывала все антикварные вещи, которые она покупала, в частности старинный серебряный самовар, предназначавшийся для Генерального секретаря ООН. Упомянутой картины я в нашей квартире никогда не видел.
Картина, по мнению автора статьи, могла быть поводом вербовки отца американцами. Поэтому он якобы и остался в США. Даже если бы это бредовое, не основанное ни на каких фактах предположение было правдой, то я не сомневаюсь в том, что оно бы никак не повлияло на карьеру отца. Вспомним отношение к евреям в 70—80-х годах, инструкцию о запрете их приема на работу в МИД и КГБ СССР. Отец писал в газете «Новое Русское слово» в статье от 22 апреля 1993 года, что, исходя из его личного опыта многолетней государственной службы, антисемитизм в бывшем Советском Союзе имел место. За исключением первоначального периода власти большевиков, в партийно-правительственном аппарате Советского Союза почти не наблюдалось лиц еврейской национальности. В МГИМО, который ковал кадры дипломатов, журналистов, партработников, разведчиков для КГБ и ГРУ и для других потребностей ЦК КПСС и Политбюро, евреев не принимали. В МИД евреев не принимали после разгрома Берией и Молотовым литвиновского НКИДа. И все это отнюдь не было самостийными происками кадровиков-антисемитов. То была одобренная на высшем уровне официальная политика. По слухам, такую политику, в частности, проводил «серый кардинал» КПСС М.А. Суслов.