Пепел и пыль (СИ)

Кажется, Аполлинарии он и правда небезразличен.
Алексей не похож на хранителей, которые по сути своей достаточно эгоистичны. Ему бы стать миротворцем, послом; такое доброе сердце не должно простаивать понапрасну.
— Какая ирония! — не удержавшись, я хмыкаю вслух.
Бену досталась абсолютная его противоположность.
Лаборатория хранителей располагается на втором этаже, и занимает сразу три комнаты, стены между которыми снесены, но не до конца, отчего как только я открываю дверь, в нос забирается запах пыли и кирпича. Ну, и химикатов, куда без них.
— Я чем-то могу вам помочь? — спрашивает взрослая женщина.
Куратор хранителей. Как ни стараюсь, не могу найти в памяти Аполлинарии её имя. Женщина очень высокая и невероятно худая, что заметно даже под многослойным платьем. Её чёрные волосы в аккуратной причёске собраны на затылке, тонкие губы, подведённые красным, поджаты. Она недовольно глядит на меня поверх очков, размещённых на самом кончике длинного крючковатого носа. Ну да, защитница в храме знаний — какая дикость!
— Мне бы Алексея, — несмело произношу я.
— Конкретнее, — требовательный тон не заставляет себя ждать.
— Меня, — на выдохе, со своего места встаёт Бен.
Женщина тут же теряет интерес к моей персоне. Развернувшись всем корпусом на Бена, она произносит: «Пять минут», и возвращается к своим делам, которые заключаются в хождении вдоль длинных лабораторных столов и внимательной слежке за действиями хранителей.
Молча выходим в коридор, переглядываемся. Бен кивает, и тогда мы пускаемся бегом к лестнице, там летим на первый этаж.
— Слава Богу, ты пришла! — восклицает Бен, хлопая меня по спине. — Я чуть с ума не сошёл!
На ходу стаскивая с себя пиджак и жилетку, он остаётся в одной белоснежной рубашке. Расстёгивает несколько пуговиц воротника, освобождая горло из рюшевых оков, и шумно вдыхает.
— Мой предок был хранителем, — Бен косо глядит на синюю ткань в своих руках и передёргивает плечами, даже не пытаясь скрыть отвращение. — Семейное древо-то оказалось с гнильцой!
С остервенением комкая одежду, он оглядывается по сторонам с явным намерением засунуть её куда-нибудь подальше. Я только и успеваю, что встать перед ним и горшком с цветами, который он примечает.
— А Нина — мужик, — говорю я, пытаясь как можно быстрее заставить Бена сменить настрой.
Это работает. Бен довольно хмыкает. О Нининой причастности к руководству защитниками я, пожалуй, промолчу.
— А ты кто? — спрашивает он, наконец обращая и на меня внимание. — У меня нет о тебе воспоминаний.
— Почему-то я и не сомневалась, — отзываюсь я. — Зато Христоф уж точно будет рад меня видеть.
— С чего ты взяла?
— С того, что это я через пару лет сведу его с будущей женой.
Бен приподнимает брови. Вижу по выражению его лица, что он силится вспомнить то, что нам успели рассказать Лена с Ваней.
— Роза? — спрашивает он, и я одновременно вместе с ним, думая, что иду на опережение, произношу то же имя.
— Стоп, что? — одёргиваю сама себя. — Я думала, ты скажешь про Анну.
— Она же его предала, — говорит Бен, прищурившись. — К тому же, я помню, ты рассказывала о Розе по воспоминаниям, которые тебе показывал Влас.
— Так ты слушаешь? — я хлопаю себя по бокам. — Слушаешь, но притворяешься, что тебе всё равно?
— Ну да, это моя тактика. Так никому и в голову не придёт просить меня сделать что-то важное.
Я качаю головой.
— Ладно… Сейчас не до этого. Нам нужен Авель.
— Тогда мы на месте, — отвечает Бен и кивает куда-то за мою спину.
Я оборачиваюсь. Дверь у дальней стены — первая из всех мне встречавшихся выкрашена в белый цвет с оттеняющей простоту и делающей её ещё более вычурной позолоченной ручкой и угловатыми узорами, выписывающими что-то отдалённо знакомое.
Опускаю глаза на левое предплечье, касаюсь кожи. Один в один символы клятвы.
— Только красных предупреждающих огней не хватает для пущей помпезности, — произносит Бен. Его глаза быстро пробегаются по чему-то, затем следует вздох. — Самое паршивое — я знаю, что там написано.
 
Он указывает пальцем на ленчатую табличку над дверью, где красуются слова на непонятном мне языке, напоминающем смесь японских иероглифов и геометрических фигур.
— Что же?
— «Трезвый ум, горячая кровь, доброе сердце». Именно этими качествами каждый в отдельности обладали первые стражи: Авель, Григорий и Катрина. Отсюда и пошло разделение на хранителей, защитников и миротворцев.
Так странно слышать из уст Бена то, что обычно с большим удовольствием рассказал бы Ваня.
— Слушай, если я сейчас скажу ещё слово, я сам себя убью, — произносит Бен приглушённо, явно прочитав эмоции на моём лице. — Пошли уже.
Приближаемся к кабинету Авеля. С каждым шагом моя уверенность растёт; я уже могу представить, как всё происходит, и Авель верит нам, помогает решить проблему и вернуться домой…
А затем бело-золотая дверь распахивается, и на пороге появляется высокий черноволосый юноша, замерший на мгновение, чтобы что-то ещё кинуть оставшемуся в кабинете человеку через плечо.
— Христоф, — произносит Бен.
И в его голосе тонет моё тихое «Рис».
В память насмерть въелось изнеможённое лицо мужчины, которое я видела в доверенных мне воспоминаниях, и тот юноша, которого я вижу сейчас, совершенно на него не похож. На нём идеально выглаженный костюм хранителя. Кудрявая шевелюра аккуратными озорными локонами обрамляет узкое лицо. Большие голубые глаза блестят благородным серебром, когда их владелец чуть клонит голову в сторону, ближе к свету.
Боже… Как Христоф похож на Власа!
— Что будем делать? — шикает Бен, дёргая меня за локоть.
— Я…
Но раньше, чем я выдаю ему своё едва ли предложение, Христоф сам замечает нас. Точнее, меня. В его глазах искрой вспыхивает благоговейная радость. Он машет мне всей пятернёй и, хлопком закрыв за собой дверь, подскакивающей походкой направляется в нашу сторону.
— Аполлинария! — восклицает он, стискивая меня в объятиях.
Я замираю, не в силах пошевелиться.
— Ох, прости, я тебя, наверное, перепугал сейчас! — хохочет он беззаботно. — Ты же не знаешь…
Не знаю, что стану его другом, когда все от него отвернутся, потому что этого ещё не случилось.
— Мы когда-то давно пересекались по работе, — поясняет Христоф, ослабляя хватку.
Насколько помню я, точнее, Аполлинария, он врёт. Конечно, ей известно, как его зовут, потому что в штабе не так много народа и запомнить каждого сверстника (ну, или почти каждого) по имени труда не составляет, тем более, если он, коим является Христоф, — внук самого Авеля.
Но на данный момент, пока не случилось того, что случится в будущем, мы с ним за всё время не обменялись и парой фраз.
— А это кто? — меняя тему, спрашивает Христоф, кивая на Бена.
— Алексей, — представляется Бен и протягивает Христофу руку.
Удивительно, как ни один мускул на его лице при этом не дёргается. Даже наоборот, он расслаблен и любезен, какими обычно и бывают люди с незнакомцами.
Христоф, ничего не заподозрив, жмёт ладонь Бена.
— Рис, — представляется он, улыбаясь.
Его беззаботность меня обезоруживает. Разве таким должен быть человек, который явился в прошлое, чтобы отомстить? Улыбаться и заводить новых друзей? Или я что-то не понимаю в хитрых злодейских планах?
— Вы оба — хранители. Странно, что не знакомы, — вдруг вырывается у меня раньше, чем я соображаю.
Рис, возвращая свою руку и засовывая её в карман (я успеваю заметить, что на запястье не видно Нитей), переводит на меня задумчивый взгляд.
— Последние несколько лет я, можно сказать, был на домашнем обучении, — говорит он. — И редко посещал общие занятия.
Я не знаю, что ответить, потому просто киваю. Удовлетворённый и этим, Рис снова растягивает губы в улыбке.
— Вы к Авелю? — спрашивает он. — Он сегодня в хорошем настроении, так что вполне возможно не попросит вас обоих прыгнуть под нож ради чьего-то спасения.