Врата

Яма улыбнулся и покачал могучей головой:
– Там Священный Лотос качает на волнах мою дочурку. Вырастет ли она в богиню благодаря заступничеству Брамы и Сарасвати, я не ведаю.
Брама… С этим именем на устах синекожие векши явились в Ти Нагарам, и Калки обещал им показать окрестности, как только сойдет вода. Поначалу два народа с опаской глазели друг на друга, и пастушьи псы рычали на шипящих в ответ рогатых собак, но терпение и выдержка с обеих сторон казались незыблемыми. А потом произошла нелепая стычка, и Нишант истек кровью на руках у Калки. Веселый Нишант, любивший музыку сильнее храмовых гимнов, так смешно надувал щеки, когда играл на своем надасвараме. Ему еще не сравнялось четырнадцати осеней, и он не успел зажечь Священный Костер, чтобы пройти первое испытание в Храме Огня и получить взрослое имя. Нишант был любимым сыном Падмавати, ценившей в нем не только ребенка, но и будущего талантливого музыканта. Она не смогла справиться с этой утратой.
Сумел ли Калки? Нет, конечно же, нет. Ни с одной смертью своих детей и возлюбленной он так и не смирился, просто сердце, обливавшееся кровью, больше не болело при мысли о них, оставляя место для иных дум. Как и сейчас холодный разум подсказал, что самое время узнать, как случившееся отразилось на векшах.
– Твоя дочь пострадала от столкновения двух рек?
– Нет, – Яма вновь покачал головой, лицо его стало печальней прежнего. – В нашей магии много воды, а вместе с ней тумана, переменчивого и потому обманчивого. Пройдя сквозь него, чужая зависть увеличилась до вселенских размеров, которую взрослому не одолеть, не то что ребенку. Побратим Брама предложил свое детское ложе для спасения малютки Мьялиг, он же и встал перед волной чуждого течения, закрыв и мою дочь, и всю Авекшу от ужасной участи. Хотя бы за это мне должно отыскать его душу и вернуть домой.
Мы с вами, людьми Огня, слишком разные, потому не смогли найти согласия в первые дни, что переросло в ужасные войны. Многие храбрые воины погибли с нашей стороны. С вашей потери были гораздо больше, пока не вмешались боги. Теперь мы почти равны: векши сильны и умелы, но в чужой реке не могут проявить все свои таланты. Чтобы не плодить новых смертей, я повелел им остаться в родных городах и селениях, а сам пришел к Священному Лотосу, где однажды пролилась и до сих пор сияет золотом кровь Брамы. Из капли ее я сотворил руну, что приведет меня к телу мертвого побратима, и уже собирался пройти через Врата, когда заприметил ваш отряд. И словно бы само сияние Лотоса подсказало решение.
Надо закрыть Врата, недруг мой. Надо их закрыть, разделить миры, чтобы народы смогли жить, как и раньше, в мире и согласии со своими богами. За закрытыми Вратами тебе будет проще найти душу и кровь Брамы, после чего Врата следует вновь открыть, чтобы векши смогли призвать его домой в Авекшу, и вот уже затем Врата надо разрушить. Жаль, что из всего я пока знаю только, как наделить тебя поисковой руной…
Он замолчал, и Калки собирался выплеснуть в речь свою кипящую внутри лаву, но химеры в лагере зашумели, а потом и вовсе позвали:
– Нетавум, разреши спор!
Пришлось подойти, с неудовольствием отмечая, что Яма идет вместе с ним, только не прогонять же хозяина этого мира? Стараясь не обращать на векша внимания, Калки хмуро уставился на трясущегося в лихорадке буйвола, что тащил повозку с припасами. Дурной знак, еще хуже даром пролить кровь на чужой земле. Однако он почти успел кивнуть держащему нож, когда Яма, присев рядом с больным животным, сказал:
– Не стоит зазря нести смерть, – и положил огромную ладонь на шею буйвола, и с ладони его полилось изумрудное свечение, вскоре окутавшее зверя и вмиг исцелившее его.
«Киран!» – вспыхнуло в голове Калки. Он поднял быстрый взгляд на сестру и понял, что эта договорится не то что с векшем – с ракшасом, лишь бы найти исцеления для племянника. И если Калки вздумает ей перечить, живым в родной мир не вернется – эта женщина, хрупкая и послушная с виду, в своих желаниях подобна стихии, для которой не существует достойной преграды, кроме Виджая, но здесь побратим ей скорее союзник. Что ж, если Яма придумает, как закрыть Врата, можно будет выведать у него, как снять с мальчишки проклятие – в конце концов, Кирану не обязательно умирать лишь потому, что остальных своих детей Калки не уберег.
 
Пять осеней химеры держали Внешний Рубеж, не позволяя векшам вновь дойти до Ти Нагарама, защищая свои семьи и обычных жителей. Случались поражения в битвах с векшами, многих ранили, некоторых убивали, и приходилось отступать. Тогда Калки призывал «Стену Огня» и гнал ее до самых Врат, после чего он долго не мог использовать свое пламя. Мертвых химер иногда сменяли их родичи – братья и сыновья, благо те изначально воспитывались как воины и с даром Агни и благословением реки становились лишь сильнее. Но все потери ими покрыть не получалось – тогда пришлось бы брать в войско едва прошедших первое испытание в Храме Огня и заработавших истинное имя. Обычных горожан, выбранных обоими богами, требовалось обучить и вооружить – но то лишь полбеды, ведь опыта и таланта к управлению пламенем у них не имелось. Вот и гибли они чаще ветеранов, и горожане, изначально гордившиеся своей участью, вскоре стали возмущаться. Матери оплакивали их как покойников, а отцы требовали завершения войны. Но как завершить то, что начали другие? Ответ был прост – закрыть Врата.
Понимать – одно, суметь сделать – совсем другое. Да и Калки все еще мечтал отомстить Пуластье, потому лишь однажды обратился к Агни с вопросом про Врата. «Не тебе их закрывать» – был ответ, и тон не предполагал продолжения разговора. Не то чтобы это устроило Калки, но он продолжил нести свою службу, как и продолжил управление Ти Нагарамом, хотя пришлось наделить большей властью храмовых жрецов и иных управляющих. Наместники еще не распробовали свалившийся на них дар и старались изо всех сил, а вот жители, удрученные постоянными смертями химер, принялись роптать. Однажды нижний город поднял бунт, требуя покинуть насиженное место и найти новую реку, возле которой можно будет осесть. Прежний Калки как минимум прислушался бы к их просьбе, попробовал объяснить, что векши не обязательно остановятся на Ти Нагараме и не пойдут дальше, если тот окажется пуст. Но, скорее всего, он бы согласился предать Агни и увести истинно бессмертных в надежде их уберечь. Река поняла бы, река простила бы. Только со смертью Рамеша не осталось ничего в этом мире, что Калки хотел бы сохранить. Потому он нашел зачинщиков бунта и поодиночке выставил их за ворота города, отпуская на все четыре стороны. Изгнанники реагировали по-разному: кто-то умолял позволить вернуться, кто-то плевал под ноги, разворачивался и уходил в ту сторону, откуда приходили караваны Ратана. Может, кому-то из них даже удалось выжить, но жизнь та была куда хуже, чем раньше.
После того бунта Калки стал чаще использовать «Стену Огня», и смерть реже настигала химер. Но и векши меньше переходили через Врата, не желая зазря гибнуть в призванном им пламени. Его это не устраивало, зато химеры вздохнули свободнее, да и жители успокоились и вновь стали чтить вождя как самого мудрого и доброго правителя. Оставался ли он таким? Кто знает?
Был ли хорошим правителем Яма? Стоило разобраться, чем Калки и занимался, наблюдая за великаном, возвращающимся от Священного Лотоса. Он уходил, чтобы провести ночь подле дочери, но предусмотрительно возвел преграду вокруг лагеря, дабы химеры не сбежали. Калки мог бы ее разрушить, однако решил дождаться – у него накопились вопросы, а еще тот самый взгляд Ями до сих пор жег ему спину, вырезая на ней по живому имя его последнего нелюбимого сына. Забавно, судьба подарила Яме одну-единственную дочь, и тот всеми правдами и неправдами сумел не только сберечь ее, но привлек на защиту богов, один из которых пожертвовал жизнью ради малышки Мьялиг. Калки не только не уберег ни одного из шестерых, но двоих из них убил собственным огнем. Да, правитель из него получился куда лучший, нежели отец.